— ...И вы прогнали его?— с горечью спрашивает женщина детишек.
— А что же он не дал нам сухарика!— пробует оправдаться малыш.
— Пущай не будет таким жадюгой!— поддержал другой.
— А куда он мог уйти?..— размышляет Ганна.— Обшарила все теплушки, как в воду канул...
— Забрался в какой вагон, а паровоз подцепили, вот и укатил...
— Ну куда же ему, такому маленькому, да еще одному укатывать?!— все не может успокоиться Ганна.
— Да рази он один там будет?— искренне удивляются ребята,
— Там таких, тетенька, ух, сколько! Я уж знаю!
...Тишка ползет под теплушкой. Проползает под одной, другой, третьей... Наконец нырнул из-под колес пятой или шестой и очутился у своей, откуда его прогнали.
Все же обжитое место тянет. Тишка прислушался — там ли ребята... Нет, ничего не слышно. Взобрался в вагон, огляделся — пусто. Тишка даже доволен. Никого нет, значит, никто уже не будет прогонять, бить. Теперь он тут хозяин!
И на правах хозяина Тишка забрался в самый дальний угол, свернулся калачиком и закрыл глазенки, Теперь только и поспать.
...Конный отряд с детьми приближается к дому с белой колоннадой. По липовой аллее конники подъезжают к въезду во двор. Бывший помещичий дом. Бывший, потому что навстречу конникам н.а площадку парадного крыльца из дому вышел не хозяин-помещик, а одноногий солдат в рваной гимнастерке без ремня и в старой окопной папахе, несмотря на сравнительно теплую погоду. Видимо, он тут теперь хозяин.
Кондратюк повернулся в седле к конникам и махнул рукой — молчаливая команда слезать.
Конники начали спешиваться, осторожно снимая ребят на землю.
— Сторож, что ль?— обратился Кондратюк к инвалиду на деревяшке.
— И сторож, и хозяин...— не очень гостеприимно ответил тот.
— Как хозяин?— не понял Кондратюк.
— А так. Три года в окопах отвоевал? Отвоевал. Панов прогнали? Прогнали. Кому теперя панское богатство, как не нам, безземельным калекам, кто кровь проливал?
— Это что,— все еще не может взять в толк Кондратюк,— ты забрал имение и решил хозяйновать один?
— Один не управлюсь... А подсоберу еще таких окопных калек аль безземельных, поделим панское добро да землю и почнем жизню.
— Нет, батя, не бывать по-твоему,— твердо заявил Кондратюк.
— Это почему — не бывать?
— А потому, что тут будут жить вот они...— показал чекист на стайку молчаливых ребят, сгрудившихся вокруг Лукерьи.
— Кто они?— не сразу понял солдат.
— У тебя дети есть?— спросил солдата Кондратюк.
— Были. Оказались в войну под немцем, так с голодухи да болезнев и перемерли.
— А эти пока живы. Но ежель не помочь им — и они перемрут, потому как батьки их, видимо, погибли на войне чи еще воюют.
— Нет такого закону, чтоб беспритульной детворе папские имения раздавать!— стоит на своем солдат.
— Есть такой закон,— спокойно парирует Кондратюк.
— Не слыхал такого приказу!
— Так вот я приказываю.
...Очутившись в панском доме, ребята почувствовали прилив буйной радости. Покои огласились смехом, криком, топотом ног, грохотом передвигаемой мебели, стонущими аккордами пианино, по клавишам которого колотили кулачонками...
Ничего подобного не видел и не слышал чопорный барский дом.
Ганна с Лукерьей сбились с ног, приводя в порядок бесприютную вольницу. Это было не так просто.
Кто-то из ребят притащил морковку, пошептался с дружками. В один миг ребятня ринулась за пареньком с морковкой во двор, а оттуда — на ближайшие деревенские огороды...
В деревне — переполох. Бабы с палками, ухватами бегут защищать свои гряды от налета детской орды. Крики, проклятия подняли на ноги всю деревушку. На непрошеных гостей двинулись мужики, дети. Вот-вот начнется избиение голодных детей.
Но тут подоспели Лукерья с Ганной и стали между детьми и бабами.
— Бабоньки!— бросилась Ганна навстречу разъяренным женщинам.— На кого с кольем-то?! Неужто не видите: голодные, бесприютные сироты!
Но бабы двигались грозной цепью, не слушая Ганну.
— Стойте!— твердо приказала Лукерья, и все почему-то остановились.— Вашего они ничего боле не тронут,— решительно заверила,— правда... У нас скоро все свое будет... Нам уезд дал панскую усадьбу, часть панской земли, поможет оборудовать школу, и мы сами будем пахать, сеять и учиться... Ваших ребят тоже возьмем в нашу школу. А пока помогите нам на первых порах. Хоть чем-нибудь. Хотя бы раз поесть. Ведь не сдуру они навалились на ваши огороды, с голоду!..
...По дороге к имению едет телега, полная всего понемногу. Тут и картошка, и кусочки хлеба в корзине, яблоки, морковка, бурачки, мука...
Слабую хилую конягу ведет за повод мальчуган, а Ганна и Лукерья и остальные ребята подталкивают телегу, помогают коняге довезти посильную помощь, которую собрала деревня голодным детям.
На повороте к имению телега остановилась. Ганна вытерла пот с лица, вздохнула.
— Ну, детки...— обратилась она к ребятам,— мне пора...
— Куда же вы, тетенька?
— Я еще и сама не знаю куда...— призналась Ганна.— А вы живите тут на здоровье... Поживите маленько, а там и объявится кто: мамка аль батька... Найдут вас, коль живы которые... А я пойду... Будь здорова, Лукерья... Смотри ж тут за ними...
Ганна подошла к Лукерье, поцеловалась с ней на прощанье.
— Ты уж не серчай на меня, бабонька, что поначалу не ласкова была с тобой.
— Да будет... Иди, Ганна. Ищи, даст бог, найдешь... И долго еще смотрели притихшие ребята с Лукерьей вслед удаляющейся Ганне, которая так неожиданно повернула маленькие их судьбы.
...Двор хутора. Анютка сидит на ступеньке крыльца с хозяйским малышом на коленях. Во двор въезжает телега. На телеге два полных мешка и еще что-то, прикрытое травой. В передке примостился возница — один из бандитов, пировавших у Прокопа.
Из дома навстречу вышел Прокоп... Поздоровался с приезжим. Пощупал рукой мешки.
— Чего тут?
— Жито...— нехотя ответил возница.— Сегодня ночью потрясли мельницу... Молоть для каких-то бесприютных? Понавезли их там в панское имение...
— А это?— потрогал хозяин что-то, накрытое травой.
Возница раскрыл. Под травой оказался пулемет.
— Церковный староста передал. Шла какая-то воинская часть через село. Выкрал вот. А патроны не догадался стянуть, старый пень... Пущай у тебя покуль побудет...
Прокоп и возница взяли по мешку и понесли в сарай. Туда же и пулемет оттащили. Из сарая на телегу начали грузить буханки хлеба, два копченых окорока, мешок картошки, бочонок огурцов, мешок яблок…
— Сегодня отдыхаем...
— Где?
— В Темном логе.
Возница удобнее положил обрез под переднее сиденье и завернул коня в обратный путь.
Анютка поставила малыша на землю и рванулась к телеге, видимо, хотела спросить незнакомого дядю — не встречал ли где маму?
Но, пробежав шагов шесть-семь, девочка упала. Она забыла, что была привязана за ногу длинной веревкой к крыльцу.
Возница оглянулся.
— Приучаешь?
— На всякий случай... Штоб не сбежала...— пояснил Прокоп.
...Едет телега, на которой бандит везет харчи от Прокопа, удаляется в лес все глубже и глубже.
Возница и не подозревает, что за ним следует на некотором расстоянии человек, осторожно переходя от дерева к дереву.
...Темный лог — небольшая поляна среди густого дремучего леса. В центре дымится догоревший костер. Над костром на перекладине висят портянки, сапоги, штаны — сушатся.
В шалашах вокруг костра спят после ночной «работы» бандиты, с обрезами под головами.
Дежурный с обрезом на коленях сидит на пне у обочины единственной, еле заметной тропинки, сторожа покой спящих. Дремлет.
Из-за спины с величайшей осторожностью к нему подкрадывается человек, следовавший в лесу за телегой. В какое-то мгновение человек прыгает на часового, глушит его ударом по голове.
