Ребята же по секрету передали своим мамам то, что слышали про Лену, и через пару дней Янку нашла какая-то женщина с корзиной. Она увела мальчика с собой, сказала только, что пойдет с ним в деревню менять мыло и одежонку на хлеб и бульбу... Янка при случае должен назваться ее сыном.

Шли почти сутки, не заходя ни в какие деревни, пока не очутились в зоне партизанского лагеря. На передовом посту у женщины спросили пароль, она ответила, и вскоре они предстали перед самим Батькой Панасом...

Волнуясь, глотая слезы, Янка рассказал партизанскому командиру всю историю с его дочерью Леной, начиная с того дня, когда дедушка привел ее в сторожку, подобрав на лесной дороге возле убитой мамы...

Микулич крепко обнял Янку, прижав к груди, после приказал отвести его в столовую и накормить.

Сам остался наедине с собой... Долго сидел, закрыв лицо ладонями, чтобы никто не заметил слез, Даже от себя хотел скрыть их...

...В Запольске назревала трагедия. Спущенный под откос партизанами воинский эшелон переполнил чашу терпения Гюнтера. В отместку партизанам он решил расстрелять всех пригнанных из ближайших деревень для отправки в Германию.

С самого утра Гюнтер не отходил от телефона, согласовывая свое решение с высшим начальством. Никого не принимал и не разрешал входить даже дежурному унтер-офицеру.

Тем не менее без доклада и разрешения в кабинет Гюнтера вошел полковник гестапо и его адъютант. Такого высокого посетителя никто не имел права остановить или задержать в приемной. Даже сам Гюнтер подхватился из-за стола и яро выбросил вперед руку, приветствуя высокопоставленного гестаповца.

— Стоять!..— тихо, но властно приказал Микулич Гюнтеру.

Рука Гюнтера задрожала и начала опускаться вниз.

— Руки!— еще резче приказал Микулич.

— Нихт ферштейн…— сделал Гюнтер вид, что не понимает русского языка.

— Врете, Гюнтер, с детьми вы говорили по-русски… Стойте и положите руки на стол...

Гюнтер послушно выполнил приказ.

— Теперь слушайте...— полушепотом продолжал Микулич.— Малейшее движение или крик о помощи будет вашим последним криком... За окном стоит заведенная машина. Нам ничего не стоит двумя гранатами поднять в воздух комендатуру и успеть скрыться. Но если вы хотите жить, то сейчас же прикажите дежурному... как его фамилия?..

— Раух.

— Не сигналом, а голосом вызовете дежурного — и только одним словом:— Раух!.. Когда он войдет — ни слова по-немецки. Скажете только: полицая Булая!.. Только эти два слова... Он поймет...

— Булай, по-моему, в отъезде...

— Опять врете,— он во дворе, мы видели. Войдет Булай, скажете: девочку-заложницу — ко мне! И больше ничего. Она жива?

— Да.

— Ваше счастье... Но прежде чем полицай выйдет, передайте через него ваш приказ: всех захваченных для угона в Германию сейчас же, немедленно, отправить к карьеру на окраине леса. Для расстрела. Сам, скажете, еду туда и буду ждать у места казни. Запомнили?

— Да.

— Как только приведут девочку, мы сядем в машину и уедем. Кто будет обращаться к вам или спрашивать — молчите. Имейте в виду, идти вы будете под прицелом пистолетов... Итак, начинайте... Вызывайте Рауха...

Гюнтер медлил, опустив глаза.

— Гюнтер, в вашем распоряжении секунды...— предупредил Микулич.

— Раух!..— не очень повелительно позвал Гюнтер. На пороге тотчас появился Раух, вытянувшись в струнку перед высоким начальством.

— Полицая Булая!

Раух сделал уставной поворот и скрылся за дверью. Минуты через две на пороге застыл Булай, окаменев в страхе перед гестаповцами. От них он ничего хорошего для себя не ожидал.

Не меняя позы и не делая никакого лишнего движения, Гюнтер приказал:

— Передайте обер-лейтенанту Краусу; всех, предназначенных для отправки в Германию, сейчас же отвести в лесной карьер для казни. За партизанские диверсии... Я сам еду туда и буду ждать прибытия. А сейчас приказываю вам лично привести сюда девочку-заложницу и оставить в моем распоряжении. Выполняйте.

Булай, как и Раух, не осмелился задать Гюнтеру вопроса, повернулся и молча вышел с готовностью выполнить приказы коменданта без всяких уточнений и разъяснений, хотя Булаю было совершенно непонятно, почему Гюнтер передает очень важный приказ Краусу через него, а не непосредственно самому обер-лейтенанту.

— Возможно, Краус станет звонить вам. Для уточнения приказа. Поднимете трубку и скажете только одно слово: «Да» — «Я», по-вашему... И ничего больше,— приказал Микулич.

До прихода Булая с Леной для Микулича настали самые тяжелые минуты. Что, если Лена узнает его и крикнет при Булае — «папа»? Обстановка очень осложнится, придется Булая брать вместе с Гюнтером, что уже будет труднее...

Эти минуты показались вечностью Микуличу, и нервное напряжение его еще более обострилось, когда он услышал плач Лены в приемной. Похоже было, что ее силой тащили... Микулич отвернулся от дверей, и тут Булай втолкнул девочку в кабинет Гюнтера. Жестом руки Гюнтер приказал полицаю оставить их.

Партизан в форме немецкого офицера, приехавший вместе с Микуличем в качестве его адъютанта, бесцеремонно схватил Лену и понес в машину... Лена билась в его руках, плакала, вырывалась изо всех силенок, а тот тащил девочку, как котенка, дав понять окружающим, что с дочкой Батьки Панаса гестапо церемониться не будет...

Немного погодя через приемную прошел Гюнтер, за ним — Микулич...

«Адъютант» сидел уже в черном «мерседесе», положив девочку на колени лицом вниз.

Как только Гюнтер с Микуличем вышли на крыльцо, водитель, в форме немецкого солдата, услужливо открыл перед ними переднюю и заднюю дверцы. Гюнтеру Микулич указал на сиденье возле шофера, а сам сел рядом с «адъютантом».

Машина неторопливо вырулила со двора и на средней скорости выехала на загородную дорогу, ведущую к окраине леса, к глиняному карьеру.

Гюнтера немало удивило, что в распоряжении Батьки Панаса роскошный «мерседес», элегантная офицерская форма... Он, конечно, не знал, что все это досталось Ми-куличу сравнительно легко. Случилась однажды удачная засада на дороге, и ехавший в «мерседесе» гестаповский полковник целехоньким, без единого выстрела, попал в руки партизан.

До карьера было километра два, и машина быстро очутилась на лесной окраине.

Водитель свернул на боковую дорогу, уходившую в глубь леса, проехав немного, остановился по требованию Микулича.

Микулич быстро выскочил из машины, побежал в густой темный ельник, где его ожидал искусно замаскированный отряд. Надо было успеть как можно скорее, до прихода колонны на место казни, развернуть отряд в боевые порядки, умело и точно расставить пулеметные точки и, до поры до времени, замаскироваться еще искуснее...

Лена очутилась на руках женщины-партизанки. Женщина села в телегу, и старик крестьянин повез их подальше от этого опасного места. Женщине было дано задание отвезти девочку в лагерь.

Гюнтера на всякий случай пока оставили здесь, мало ли какая заминка может случиться, когда приведут колонну. Вдруг потребуется его участие.

Правда, все обошлось благополучно. Прибывшую колонну конвой загнал в карьер, обер-лейтенант Краус построил команду, чтобы отдать распоряжение, где кому занять места для ведения огня по заложникам, и в этот момент два партизанских пулемета с противоположного края карьера в упор пустили длинные очереди по команде Крауса... Их поддержали фланговым огнем из винтовок. Большая часть команды осталась на месте, только несколько немцев, среди них пулеметчик, отползли в придорожную канаву и открыли ответный огонь.

Завязывать затяжной бой рядом с гарнизоном не входило в оперативный план Микулича, но надо было продержаться некоторое время, пока освобожденные заложники не убегут в лес как можно дальше, где им не будет грозить преследование. Да и отряду легче уходить, если не возникнет необходимости прикрывать убегавших заложников.

Задерживаться опасно. Из гарнизона вот-вот может прибыть подкрепление...