— Не знаю, сир, но пять лет назад один старик хотел извиниться за то, что выпил в последний день Третьего месяца, и назвал его днем моего рождения, а в семье устроили небольшой праздник.

— Вот как, — сказал Гилврэй, неожиданно легко принимая подобную историю. — Ты первый раз далеко от дома?

— О, нет. Я часто ездил на сухогрузах вверх по реке из Альберина.

— На сухогрузах?

— Когда баржи с древесиной идут вверх по реке, бывает необходимо отремонтировать их — ну, всякое случается. Тогда пригоняют два дополнительных судна, которые тянут баржу. И капитан баржи и его команда едет на них, ремонтируя неполадки во время пути. Поэтому судно не встает в док. Ведь это невыгодно. Так говорит купец Экономика, кем бы он ни был. Я плаваю на таких сухогрузах с девяти лет. Три дня вверх по реке, спишь на борту, устраняешь поломки, день в Ахраге, помогаешь загружать древесину, потом два дня обратно, обтесываешь древесину и делаешь заготовки.

— Понятно, помощник плотника.

— Да, если бы не было бурь, и все большие корабли не утонули бы, то я, вероятно, и стал бы им. Потом я попал в одну компанию, и… ну да, я служил помощником плотника.

— Ты верхом хорошо ездишь?

— Ну да, ездил на портовых лошадях в течение девяти лет, так сказать. Объезжал коней и до самого конца упражнялся.

— Ты замечательно владеешь топором.

— Вроде да. Еще лучше я владею рулеткой. Я использовал ее, чтобы отмерить такую длину топорища, при котором баланс будет самый лучший, сир.

— Очевидно, да. Я видел, как ты держался против Ларона и двух дюжин гвардейцев на сельском рынке, и тот старенький топор у тебя за поясом свидетельствует о том, что ты пошел бы даже против прозрачного дракона. Военной сноровке можно научиться, Эндри. Смелости — нет.

— Спасибо, сир.

— Скольких человек ты убил?

— Ни одного, сир.

— Ни одного? — воскликнул Гилврэй, крайне удивившись. Его глаза горели.

— Ни одного, сир. Ни одного мужчины, ни одной женщины.

— Но если ты оказываешься с кем-то, кто должен умереть, что тогда?

— Пока я не встречал человека, который должен был умереть, но если бы мне пришлось убить, то я бы сделал это.

— Поразительно. Большинство воинов хвастается, сколько людей они уложили. Ты сражаешься гораздо лучше многих и гордо заявляешь, что никого не убивал. Кажется, ты нравишься своим рекконам.

— Если вы так считаете, то да, сир.

— Ты не согласен? — спросил Гилврэй, уловив в голосе Эндри сомнение.

— Нет, сир, но… ничего.

— Скажи мне.

— Сир, я был в течение семи дней на службе, среди рек-конов же еще меньше. Другие здесь уже почти год. У меня мало опыта, поэтому я погублю нас всех, если останусь делегатом.

— Но многие, поступившие на военную службу, имеют звание офицеров, когда их родители уплачивают нужную сумму.

— Я просто выражаю свое мнение, сир.

— Да? Я нечасто такое слышу. Да и подобных проблем пока не возникало. Высокопоставленные люди редко понимают точку зрения честных, но простых людей, не ищущих продвижения. Твои рекконы очень хорошо ведут себя на сегодняшнем вечере.

— Они все по-своему благородны, сир.

— Правда? Кто, как ты думаешь, мог бы стать тебе заменой?

— Реккон Эссен, сир. Его уважают, у него достаточно опыта, он всем нравится. Эссен принимает правильные решения, и он чертовски хороший музыкант.

— Но делегат — это не командирский чин, он просто передает приказы от капитана Гвардии Сопровождения Путешествий.

— Прошу прощения, сир, но часто вас нет поблизости, а рекконы спрашивают делегата, что значит тот или иной приказ.

— Ах да, объяснение, возможно, ты и прав. Так ты альберинец. Вероятно, трудно было принести присягу?

— Северный Скалтикар и Сарголанская империя не находятся в состоянии войны, сир, но если бы такое произошло, думаю, я бы ушел со службы в сарголанской армии.

Гилврэй кивнул, затем улыбнулся и огляделся.

— Мне очень приятно разговаривать с тобой, Эндри, но сейчас мне пора. Желаю хорошо провести остаток вечера.

Когда Эндри остался один в окружении множества делегатов, между которыми сновали служанки, Ларон подошел к нему.

— Прошу вас, господа, разойдитесь немного. Мне нужно поговорить с делегатом Теннонером по вопросу защиты принцессы, — произнес Ларон, жестом прося их посторониться. Затем он повернулся к Эндри и стал как-то странно подмигивать. — На самом деле мне не нужно ничего обсуждать с тобой, Эндри, просто хочу немного больше свободного места.

— Вам везет, меня только старушки приглашают на танец, — признался Эндри.

— Это потому, что тебя не считают знатным. Они смотрят, как ты ведешь себя, прежде чем разрешить своим дочерям отправить к тебе посыльных. Никто не добивается звания капитана, если он не родился в дворянской семье, поэтому меня преследовали с самого начала. Дай мне еще полчаса, и у тебя отбоя не будет. Как рекконы?

Эндри осмотрелся. О некоторых из них уже пошли сплетни, их с интересом обсуждали женщины. Но все рекконы выглядели такими же напуганными, как и Эндри: им было непривычно отказаться среди роскоши и блеска.

— Они… то, что надо… отлично держатся во всей этой неразберихе, — выдавил из себя Эндри. — По крайней мере, кажется, капитан Гилврэй думает именно так.

— Хороший человек, этот капитан Гилврэй, — согласился Ларон. — Его отец был начальником Императорского Сыскного Подразделения. Подумай, Гилврэй не из знати, но настоящий благородный человек с Альпенниен, с великолепным чувством вкуса и утонченными манерами. Он может даже герольда заставить устыдиться своих манер. Запомни мои слова, принцесса благоволит ему. Подождем десяток лет, и он станет кастеляном.

— Кажется, Гилврэй заслуживает удачи больше, чем многие другие, сир, — сказал Эндри.

— Оставь «сира» в покое, Эндри. Это всего-навсего я. Вернемся к Гилврэю. Он уже капитан, и как только он получит землю, он станет знатным человеком. Для знатных же самое главное — проверка на «вшивость».

— Вы имеете в виду, что они принимают ванны, ну… даже когда не нужно? — спросил Эндри, не уверенный, правильно ли все расслышал.

— И это тоже, но еще прогулку в купальню в одном полотенце. А люди, похожие на Гилврэя, производят впечатление и действуют как знатные. Поставь рядом с ними стражников, и станет невозможно различить, кто тут дворянин, а кто — простой крестьянин.

— Уоллес должен был стать придворным, и, вероятно, он даже является человеком дворянского круга… — начал Эндри.

— Исключения, всегда есть исключения. Терикель говорила мне, что узнала от образованных людей — не буду называть имен — что Уоллес раньше служил магистром музыки.

— Забавно, сир… э-э-э… просто Ларон.

— Если это правда, обдумай тогда эти слова. Родителями магистра были кондитеры, которые нажили целое состояние, много и упорно работая. Они потратили некоторую сумму на образование сына, но Уоллес наградил их усилия, протоптав дорожку к императорскому двору. Там он добился того, что отец получил фамильный герб, и лично представил его императору… Однако ему все-таки не хватило проверки на «вшивость». А кстати, где он?

— Там, с… богатенькой на вид леди.

— Графиня Белльсарион! — воскликнул Ларон.

— Вы знаете ее?

— Она — сторонница принца Валиоса, третьего по счету наследника императорского трона.

— Правда? Вы имеете в виду, открыто, при дворе Палиона? — удивился Эндри.

— Нет, она держит ушки на макушке. И потом пишет длинные и содержательные письма принцу.

— Но Уоллес, без сомнения, беспрестанно рассказывает ей всякую ерунду, например, как он был императорским агентом или что-нибудь подобное.

— О, сейчас это может быть серьезно. Графиня Белльсарион знает о любом придворном шпионе в империи, а также о некоторых доносчиках из числа купцов и простых людей. Если она подумает, что Уоллес — новый агент принцессы Сентерри, то завтра в Палион отправится длинное и подробное письмо. Или его, вероятно, пошлют птичьей почтой, если Уоллес ее особенно сильно впечатлит.