В свете нашего утверждения о влиянии Милорада Павича на некоторые темы и образы Уильяма Шекспира, язвительные реплики Гамлета обретают дополнительный, непристойный смысл.

Встречаются и другие совпадения, которые вряд ли могут быть случайными или малозначительными. Все это побудило нас начать исследование в поисках закономерностей, которые однозначно указали бы на то сильное влияние, которое Милорад Павич оказал на творчество Уильяма Шекспира.

Современная европейская цивилизация, созданная мужчинами и для мужчин, традиционно отводит женщине подчиненную, второстепенную роль. Для большинства писателей женщина представляется «объектом желаний», неким человекоподобным, приятным на ощупь предметом, предназначенным для обслуживания Царя Природы. Психологически недостоверные, кукольно-красивые, умопомрачительно глупые героини пассивно шествуют стройными рядами перед глазами мужчины-читателя, укрепляя его во мнении касательно своей главенствующей роли.

Между тем роль женщины в судьбе мужчины зачастую не менее важна, чем роль мужчины в историческом процессе. Но для исследования этой роли нужно, по меньшей мере, обладать достаточной прозорливостью, чтобы увидеть женщину такой, как она есть, с ее собственными целями во Вселенной, с ее собственным, только ей присущим местом в мироздании. Тем самым местом, которое, будучи пустым (опустевшим), рождает вселенский сквозняк, способный уничтожить самого крепкого мужчину.

Присутствие Богородицы на горе Афон, куда не допускаются особы женского пола, уловлено, осмыслено, провозглашено Павичем. Оно представляется Павичу принципиальным. Рассматривая гору Афон как модель Вселенной, он переносит законы, открытые тамошними монахами, на весь мир — и не ошибается.

Одним из немногих писателей-мужчин, правильно, по-павичевски, оценивающих роль женщины в общем порядке мироздания, был Уильям Шекспир. Кстати, именно эта точная оценка роли и места женщины принесла ему репутацию женоненавистника, муссируемую иными литературоведами. (Сходная судьба постигла и другого тонкого знатока женской души — Эврипида).

«Каким ритмом развивается жизнь женщины, к сожалению, все еще пребывающей в тени стремлений и интересов мужчины?» — ставит проблему Милорад Павич в своем эссе «Писать во имя отца, во имя сына или во имя духа братства?». И далее говорит о женщине, «вечно распятой» между сильным отцом и слабым мужем или, в другом поколении, между слабым отцом и сильным мужем.

Таким образом Павич выделяет и, более того, заостряет в принципе непопулярную в мировой европейской (мужской) литературе тему «отец и дочь». Традиционно рассматривается проблема взаимоотношений отца и сына или, как вариант, дяди и племянника — именно так она поднимается, например, Тургеневым в «Отцах и детях», Гончаровым в «Обыкновенной истории».

Впечатляющий парад дочерей мы встречаем, пожалуй, только в творчестве Уильяма Шекспира. Косвенно это явление можно объяснить существовавшей в Англии конца XVI — начала XVII вв. своеобразной психологической модой на дочерей. У короля Генриха VIII, несмотря на знаменитое обилие жен, было всего два ребенка, две дочери — Мария Тюдор, известная как королева Мария Кровавая, и Елизавета, знаменитая королева-девственница, покровительница поэтов и пиратов.

Женщина у Шекспира непременно чья-то дочь и чья-то жена/возлюбленная. Эта подчеркнутая «распятость» между отцом и любовником во многом определяет ее поведение и в конечном итоге судьбу.

С предельной ясностью высказывается Джессика в «Венецианском купце»: когда Ланчелот начинает уверять ее в том, что отец-еврей погубит ее душу, молодая женщина спокойно отвечает: «Я спасусь через моего мужа: ведь он сделал меня христианкой». Отец-еврей означает для Джессики гибель, муж-христианин — спасение и вечную жизнь.

Отец и возлюбленный создают роковое поле напряжения, в котором гибнет Джульетта.

Столкновение Полония (отца) и Гамлета (возлюбленного) становится смертельным для Офелии.

Однозначно высказывается и Дездемона:

Однако Шекспиром подчеркивается и обратное влияние дочери на отца, возлюбленной — на любовника. И это влияние — иногда теневое, иногда фоновое, подчас открытое — оказывается для мужчины не менее существенным.

Все человечество для Миранды в «Буре» заменяет ее отец, волшебник Просперо. Но и дочь имеет для отца огромное значение: «Была ты херувимом, меня хранившим, — говорит он дочери, вспоминая перенесенные испытания. — Ты внушила мне мужество противостоять всему, что будет».

В «Буре» представляется немаловажным и то обстоятельство, что король Неаполитанский Алонзо, скорбя по сыну, которого считает погибшим во время бури, ни на миг не забывает и о другой утрате — о дочери, хотя принцесса-то живехонька, она всего лишь выдана замуж в далекий Тунис:

Сходно относится к своей дочери и Перикл, царь Тирский в одноименной странноватой драме Шекспира. Получив ложное известие о гибели своей дочери Марины, Перикл оказывается во власти «смертоносной ночи», и лишь чудом обретенная дочь воскрешает его: он называет ее своей «второй жизнью».

Самая знаменитая из всех шекспировских трагедий о дочерях — это, несомненно, «Король Лир». Есть там и трагедия отца и сыновей, однако она призвана, скорее, оттенять фигуры первого плана — Лира, Гонерильи, Реганы и Корделии.

Отношения Лира с дочерьми предельно страстны. Если для Шейлока дочь, бежавшая с христианином, все же его «собственная плоть и кровь», хоть и взбунтовавшаяся; если для Брабанцио дочь, бежавшая с мавром, по-прежнему «красавица и ангел доброты»; то для Лира неблагодарная Гонерилья — «болячка этой плоти», «моя болезнь, нарыв», а гибель кроткой Корделии означает «кончину мира», «конец времен и прекращенье дней» не только для самого короля Лира, но и для свидетелей его судьбы, которых он буквально заражает своей мономанией на почве дочерей.

Дочерняя тема возникает даже в «Макбете»: леди Макбет, которая только что довольно красочно живописала, как ради великой цели убила бы собственного младенца, признается:

Такова, по мысли Шекспира, роль отца в жизни женщины — неизменно огромная, подчас решающая, даже за гробом.

Теперь рассмотрим, как выстраиваются отношения героинь Павича и Шекспира со второй частью их пожизненного «креста» — с мужьями и любовниками (в мире мужчин они являются «сыновьями»).