А вслед за персонажами русской истории возникали разговоры о друзьях, впечатлениях, темах. И опять — о догадках, гипотезах. Его навещали Шварцы Евгений Львович с женой Екатериной Ивановной, Эйхенбаумы, Каверины, Оксман, Коля Степанов. Тынянов блистал! Счастье было разговаривать с ним, учиться у него, слышать его речь, его смех, чтение стихов, рассказы о тех, кого он не видел и видеть не мог, но прозревал сквозь времена с такой очевидностью, что казалось, живые и давно ушедшие существуют в его сознании и памяти на равных правах.
Долго спустя после войны и смерти Тынянова, готовя телевизионную передачу о Центральном государственном архиве литературы и искусства, я извлек из архива Виктора Борисовича Шкловского письмо Юрия Николаевича 1930 года.
«Дорогой Витенька, я сегодня слышал такой разговор на улице. Маленькая девчонка говорила другой: «Я люблю болеть к концу четверти, когда уже по всем вызвана». И, конечно, мы все так любим болеть, но ты не забудь того, что мы еще не по всем вызваны». Маяковский «устал 36 лет быть 20-летним, он был человеком одного возраста».
Тонкое понимание характеров и обстоятельств вело Тынянова к пониманию поэтов, судеб, литератур, времен. Романы его не стареют и, думаю, не постареют, даже если найдутся новые факты, о которых Тынянов не знал. Дело тут не в репертуаре фактов, а в постижении исторической роли героев. И прежде всего Пушкина, Грибоедова, Кюхельбекера. Тынянов писал не просто биографические романы, а средствами поэтического слова выяснял судьбы культуры, показывал, какою ценою куплено их бессмертие. И во всех трех романах рядом с великими героями русской литературы, соединяя эпохи, стоит сам Тынянов — огромный, еще до конца не оцененный мыслитель, теоретик, историк, художник и человек.
1974
А. Гацерелиа
ВСТРЕЧИ В ТБИЛИСИ
В октябре 1933 года в Тбилиси впервые приехал выдающийся русский писатель, литературовед и критик Юрий Николаевич Тынянов.
Тициан Табидзе до того говорил мне, что беседовал обо мне с Юрием Николаевичем. Тынянов в тот период готовил к изданию пушкинское «Путешествие в Арзрум» со своими комментариями. И я как специалист в области истории кавказских войн в какой-то мере мог оказать ему помощь.
Тынянов входил в состав той бригады русских писателей, которая приехала в Тбилиси для участия в подготовке Декады грузинской литературы в Москве. К тому же Юрий Николаевич являлся членом редколлегии, а затем главным редактором основанной Максимом Горьким серии «Библиотека поэта», в которой намечалось издать сборник грузинских поэтов-романтиков. В этом отношении я также должен был ему помочь.
В час дня в вестибюле нижнего этажа Дома писателей я встретился с Тицианом, и он сказал, что Тынянов здесь, наверху, и вот-вот должен спуститься.
Тынянова, ученого и писателя, я хорошо знал заочно, читал его романы «Кюхля» и «Смерть Вазир-Мухтара», рассказ «Подпоручик Киже» — эти шедевры современной русской исторической прозы, а его литературоведческие труды «Проблема стихотворного языка» и «Архаисты и новаторы» и критические статьи изучил специально...
Вот и он сам. Юрий Николаевич в сером костюме и с тростью в руках бодро спускается вниз по ступенькам деревянной лестницы. В грациозном покачивании тростью, во всем его облике угадывалось сознательное стремление к элегантности. Перед нами — среднего роста мужчина, с красивым высоким лбом, черными глазами и на редкость бледным лицом, за природным артистизмом и дисциплинированной сдержанностью которого ясно чувствовался в меру ироничный ум. Тынянов при надобности прекрасно скрывал эту свою черту под маской рассеянности и индифферентности.
И тем не менее он с первых же минут знакомства очаровывал всех и вызывал симпатию окружающих.
— Думаю, наше знакомство будет полезным для нас обоих, Тициан уже говорил мне о вас! — сказал мне Тынянов, как только мы познакомились.
Я растерялся от такого обращения, ни слова не смог вымолвить в ответ.
Вначале я предложил Тынянову пойти в университетскую библиотеку, где хранилась доселе неизвестная рукопись одного из декабристов. Юрий Николаевич весьма заинтересовался рукописью, и мы тотчас же отправились в университет.
Книгохранилище университета располагалось в нижнем этаже здания. В годы моего студенчества директором его был всемирно известный ученый, профессор Григол Филимонович Церетели, один из кумиров нашего поколения, лектор Тынянова по Петербургскому университету. В 1933 году Григола Филимоновича вместе с Иванэ Джавахишвили перевели в Государственный музей истории Грузии.
Юрий Николаевич долго и кропотливо рассматривал рукопись, выписывал заинтересовавшие его места. Тут я должен признаться, что по сей день не имею никакого понятия о содержании этой рукописи.
На обратном пути мы сели в битком набитый трамвай (тогда он еще ходил по центральной улице города). Вдруг Тынянов схватился рукой за сердце и страшно побледнел. Оказывается, у него пропали часы.
— Единственная вещь, которая у меня от матери, — огорченно проговорил он, но тотчас взял себя в руки. Никогда после за все время пребывания в Тбилиси он не обмолвился об этом, столь его огорчившем факте.
— Жара... — сказал Юрий Николаевич после минутного молчания. — Мне трудно дышать... Сойдем. Пройдемся пешком...
Мы сошли с трамвая. Тынянов шел, словно и не случилось ничего неприятного, и спрашивал о каждом мало-мальски примечательном здании на проспекте Руставели, в то же время вспоминая некоторые интересные места недавно прочитанной им рукописи.
В аллее перед Дворцом пионеров нам встретился Ираклий Андроников, давнишний его знакомый, у которого Тынянов и остановился в Тбилиси. Русский писатель восхищался личностью его отца, известного грузинского юриста Лаурсаба Андроникашвили, сверстника и товарища Иванэ Джавахишвили по Петербургскому университету. Меня это не удивляло, поскольку, как и многие другие, я хорошо помню публичные выступления и лекции Л. Андроникашвили, человека редкой эрудиции, в совершенстве владевшего ораторским искусством и блестящим даром импровизации. Мне довелось и беседовать с ним. Однажды, вместе с Тыняновым,— в доме Андроникашвили на улице Дзнеладзе, а до того у живущего на верхнем этаже того же дома профессора Александра Барамидзе.
И вот трое, Юрий Тынянов, Ираклий Андроников и я, направились в Музей истории Грузии, чтобы повидать Григола Филимоновича Церетели. Встречу учителя с бывшим учеником я вкратце описал в своих опубликованных воспоминаниях о Г. Церетели.
Их впечатляющая беседа о Гёте и Пушкине незабываема. К сожалению, восстановить ее дословно мне уже не по силам.
Мы с Юрием Николаевичем еще два раза ходили в музей осматривать различные экспонаты. Превосходные пояснения давал русскому писателю грузинский историк Леван Мусхелишвили.
В музее же мы познакомили Тынянова с Павле Ингороква, который показал ему рукопись «Вепхисткаосани» с иллюстрациями неизвестного художника. На одной из миниатюр персонаж в персидском наряде выводил на свитке буквы.
— Иллюстратор рукописи — грузинский художник, — пояснил писателю П. Ингороква. — Это видно из того, что нарисованный им якобы магометанин пишет слева направо, а не наоборот, как то следовало ожидать от персидского писца.
— Только наблюдательный палеограф мог заметить эту деталь, — сказал Тынянов, когда мы вышли из музея.
Примерно неделю спустя после приезда Ю. Н. Тынянова в Тбилиси в газете «Литература да хеловнеба» (»Литература и искусство») от 7 октября 1933 года мы напечатали небольшую заметку под заглавием «Юрий Тынянов», где между прочим сообщали, что он останется в Тбилиси до 20 октября, и отмечали в заключение, что «писатель в настоящее время работает над большим романом о Пушкине...».
Тынянов, однако, остался в Тбилиси на более продолжительное время.
Тициан Табидзе, оказывается, перевел писателю нашу заметку, и когда тот увидел напечатанный в газете свой портрет, заметил, улыбнувшись: