И когда в санаторий нагрянули бандиты — он вышел им навстречу. О том, что произошло там, и как Женька за несколько секунд превратил четырех крепких мужиков в кровавое месиво, выжал словно половые тряпки, Леха не хотел думать. Но в одном он не сомневался — Женька опять спас им жизни!

А потому он не стал больше спорить, когда Женька велел садиться в машину и уезжать. После всего происшедшего он не сомневался, если Женька говорит, что так надо — значит так действительно надо. За эти несколько дней он стал другим — чувствовал опасность на расстоянии, порвал на куски мародеров. И Леха был благодарен ему за все…

Но сейчас, когда его жена говорила о нем с такой тоской, с такой надеждой на новую встречу, в Лехиной душе полыхнула ревность. А следом за ней пришла и ярость. При чем ярость, направленная не на Женьку, а на Дашу.

Да как она смеет? Как может думать о нем, ведь он…

— … Он бросил нас! — Леха не сразу осознал, что произнес эти слова вслух.

— Не бросил, а оставил. Я много думала о том, что случилось за последние дни… Ты знаешь, сколько раз он спас нам жизни? Он отговорил нас ехать в Медянск…

— Да знаю, я, знаю! — зло ответил он. — Сам об этом думал. Женька у нас герой!

— А ты заметил, как он изменился? Стал жестче, сильнее.

— И что? Он бросил нас! Тебя, меня, Аню!

— Просто он понял, что сделал для нас все, что мог! Его помощь нам больше не нужна. Медянск далеко, пришельцы — тоже. Нам осталось только добраться до первого поста ГАИ, и все! А в Медянске остался кто-то, кому он должен помочь. Но я уверена, он найдет нас.

— А ты хочешь этого?

Даша взглянула на него. Внимательно, как умела смотреть только она, читая в его глазах его мысли, видя даже больше, чем видел в себе он сам.

— Да, хочу, — наконец ответила она. — Он мой друг. Да и твой, кажется, тоже.

Ярость клокотала уже в горле, грозя выплеснуться наружу. Нет, это была уже не ярость, ненависть! Захотелось отпустить руль, повернуться к Даше и сжать обеими руками ее горло! И душить, покуда либо ее глаза не закроются навсегда, либо машина не съедет с дороги и не врежется куда-нибудь, и тогда — лотерея! Кто-то из них погибнет, а кто-то — нет! Может быть умрут все, а он останется в живых, или наоборот — он вылетит через лобовое стекло и врежется головой в ближайшее дерево, а всем остальным — хоть бы хны!

Убить! Снова, как несколько дней назад, это слово проскользнуло в сознании, приятно охладив разгоряченный яростью разум. Как тогда, когда он подумал о том, что хорошо бы убить того мента, привязавшегося к Даше с вопросами о том, она ли проломила череп своему клиенту, напавшему на нее.

Убить Дашу, чтобы доказать ей, что ее любимый герой Женька не явится к ней на помощь! Развернуться назад, найти и убить самого Женьку, чтоб неповадно было очаровывать чужих жен!

Убить!

Убить!

Убить!

Ему стало страшно. Страшно собственных мыслей. Как он мог даже на секунду представить, как его руки смыкаются на шее Даши? Как он мог вообразить, как сбивает машиной Женьку, несколько раз за последние дни спасшего ему жизнь? Что же он за человек такой, раз в его сознании рождаются такие мысли, относительно самых дорогих ему людей?

— Леша, — в голосе Даши сквозила тревога. — Почему мы останавливаемся?

Он и сам не заметил, как замедлил ход, и теперь машина едва ползла вдоль дороги, делая едва ли пять километров в час. Его мысли были заняты другим… Страх парализовал его, не давая думать ни о чем другом.

Как он мог желать смерти Даше?

Как он мог думать о том, чтобы пустить джип под откос, чтобы убить и себя, и ее, и Аню, и Елену Семеновну с сыном? Всех, кто доверился ему!

Машина окончательно встала, но он не заметил этого, продолжая сидеть, положив обе руки на руль, и глядя пустыми глазами вперед.

— Леша, ты видишь?

Он увидел не сразу. Разум настолько привык к пейзажу абсолютно пустой дороги, что первые несколько секунд отказывался воспринимать тот факт, что пейзаж изменился. Навстречу им двигался автобус, на передке которого красовались три зеркально написанные буквы: «МЧС», а за ним виднелся тентованный «КРАЗ», раскрашенный в цвет хаки. В паре десятков метров от них автобус стал замедлять ход, грузовик же наоборот прибавил газу, и обогнал его, заслоняя собой от возможной опасности. В следующую минуту «КРАЗ» остановился, и из его кузова посыпались люди в камуфляже, с автоматами наперевес…

Даша рассмеялась. Счастливо залилась смехом, и распахнула свою дверцу, выпрыгивая на дорогу. Максим последовал ее примеру, таща за собой маму. Секунда, и в машине остались лишь Леха и Аня. Он обернулся к ней, встретившись своим опустевшим взглядом с ее.

— Аня, как ты думаешь, я опасен? — ровным, лишенным интонаций голосом спросил он ее.

— В следующий раз она не промахнется, — ответила она. — Она найдет меня. Я хочу сделать это сама!

Он не понял, о чем она говорит. Понял лишь последнюю фразу.

— Думаешь, тогда все закончится? — спросил он, чувствуя, как слово «убить» вновь прорывается в сознание, ломая все возведенные на его пути блоки и преграды.

— Тогда она оставит все в покое! Ей нужна я.

Взгляд Ани не выражал ничего, только где-то в глубине ее глаз подвижной черной кляксой жил страх. Страх, полностью поглотивший ее сознание.

Убить

Убить

Убить

Он опасен. Опасен для тех, кого любит. Опасен для всех…

Черная клякса страха заполнила и его голову, пожирая нейрон за нейроном.

С ним Даша никогда не будет чувствовать себя в безопасности. С ним нельзя отпускать на прогулку маленьких детей. Его вообще нельзя выпускать в места скопления людей — он опасен. В любой момент он может решить, что хочет убить кого-то… Виновато ли в этом проклятое FV? Может быть, ведь раньше он был другим… Но это уже не важно.

Ради Даши. Ради того, чтобы не причинить ей вреда, он должен умереть!

— Аня, — он вновь повернулся к ней. — Я сейчас поеду умирать. Ты со мной?

Как буднично это прозвучало! Как пресловутое «Третьим будешь?» Я еду умирать! Если не хочешь — выходи. Если тебя гложет то же, что и меня — оставайся. Умрем вместе.

Он не задумывался над страшным словом «обрушение». Он вообще никогда не слышал его. Он не понимал, что его разум больше не принадлежит ему, что, собственно, его сознания уже больше нет. Он просто боялся причинить вред тому, кого любит, и потому, когда Аня кивнула, обенулся к дороге и резко утопил педаль в пол, выворачивая руль чтобы не задеть Дашу, а въехать точно в лоб грузовика.

Двадцать метров… Сколько нужно одной из лучших моделей «Тойоты», чтобы разогнаться до скорости, достаточной для того, чтобы убить своих пассажиров? Достаточно ли этих двадцати метров?

Он не успел взглянуть на спидометр, не успел узнать, с какой скоростью ехал. Хлопок выстреливаемой подушки безопасности слился воедино с лязгом сминаемого металла. Подушка выстрелила в лицо, мешая дышать…

Убить! Убить проектировщика этой проклятой машины, не позволяющей даже совершить на ней самоубийство! Он уже представил, как вылетает через лобовое стекло, как врезается головой в радиатор «КРАЗа»…

Кто-то кричал рядом, поливая все вокруг отборной матерщиной. Шипение воздуха из проколотой подушки, сильные руки, вытаскивающие его из салона. И голоса…

— Живой?

— Да. Даже в сознании. Должно быть, еще один с FV в голове. Там девушка…

— Тоже в сознании. Все нормально. Носилки!

Он был жив. Аня была жива… Но он должен был умереть, чтобы не умерли другие!

Леха рванулся, с носилок, выхватывая из-за пояса шедшего рядом с ним солдата пистолет, и в мгновение ока приставляя его к своему виску.

— Держи его!

Он ожидал раскатистого грохота выстрела, быть может, боли, или просто спасительной темноты. Ничего! Его скрутили, защелкнули на руках браслеты…

— Совсем плохо парню! Хорошо, что пистолет на предохранителе!

На предохранителе? Плохо… Но ничего. Однажды у него будет шанс, и уж тогда он будет действовать более осмотрительно.