У него не было ни малейшего желания говорить. Отвечать на вопросы, решать что-то за них — за друзей, таких родных, таких близких, но таких беспомощных и глупых. Ему хотелось лишь лежать, забывшись, отключившись от внешнего мира, и слушать. Впитывать то, что говорила ему Настя.

Это не было разговором в прямом смысле слова. Это не было чтением мыслей, как тогда, в автобусе, когда он слышал мысленно произнесенные ей слова. Сейчас, через разделявшее их расстояние, да через неведомые силовые поля, блокирующие всякую связь, это было как… Как стоять на лугу, принюхиваясь к приносимым легким ветерком запахам. Вот до его сознания долетела толика страха, вот примчалось немного одиночества, а вот в эти ароматы вкралось запустение, царившее в Медянске.

Поэтому он и не участвовал в разговорах. Настя говорила с ним, навевала какие-то мысли, и звала… Звала на помощь. Ни разу она не упомянула о его обещании, ни разу не попросила приехать и забрать ее из этого ада, из которого она не могла выбраться одна. Она просто слала и слава в сторону «Дзержинского» ветерок своих мыслей, адресованных ему…

Ее родители погибли. Деталей Женя не уловил, знал лишь, что это сделали не пришельцы. Несчастный случай — последствия FV с его потерей сознания? Или они просто оказались более восприимчивыми к волнам, основной задачей которых была перестройка организма нерожденных детей, но которые имели и побочное действие — изменяли психику людей?

Он чувствовал эти изменения в Сергее, в Ане, в Лехе… Они были не сильными — едва заметными, и невозможно было понять, в чем они заключались. Они с Бабаем воспринимали эти изменения подобно треску тонкого льда на озере. Трещит, прогибается, но держит. И вроде бы должен выдержать, должен дать перейти на другой берег, но одно неосторожное движение, и лед проломится!

И нет возможности определить, где именно он проломится, где даст слабину. Так же было и с разумом его друзей, которых так или иначе коснулось «голое безумие». Он казался надежным, но на деле достаточно было одного неверного движения — одной неверной мысли, чтобы разум начал осыпаться, скатываться, подобно лавине.

Теперь он знал, почему сошел с ума Сергей. Дело было не в шоке от гибели Марины, не в том, что он видел, как пришелец выбирался из ее живота. Во всем вместе… Какая-то мысль, какой-то образ стал той точкой на льду, на которую наступать было ни в коем случае нельзя. И FV оставило такие точки практически в каждой голове — во всех, кто «голое безумие» накрыло хоть на секунду. И какая это точка — о чем именно нельзя думать, предугадать было невозможно.

Все это он узнал от Насти. Она каким-то образом отчетливее него чувствовала эти изменения, и понимала их суть. Наверное, их с Бабаем способности имели какие-то общие корни, и не потому ли на те мгновения, когда «ветер» доносил до него «запах» ее мыслей, Бабай исчезал? Пропадал полностью, растворялся в нем.

Бабай не улавливал Настиных мыслей. Он шарахался от них, как муравей от сигаретного дыма. При чем шарахался неосознанно, сам не понимая этого. И от того он бесновался, негодуя по поводу минут, полностью выпадавших из его памяти.

Он не чувствовал изменений лишь в себе самом, да в Даше. Ее сознание оказалось наименее восприимчивым к FV. Ну а его, пожалуй, не накрыло из-за Бабая. FV не было рассчитано на людей, в голове которых живут два самостоятельных «Я»…

Даже смерть Сергея он ощутил не сразу — настолько хорошо он заблокировался от внешнего мира, настроившись только на ветер Настиных мыслей, собирая из разрозненных кусочков некое подобие полной картины.

Медянск обезлюдел… Люди с измененным сознанием разъехались по всей стране, и теперь неизвестно в какой момент их разум даст трещину. Это может случиться завтра, через год или никогда — никаких гарантий… В самом городе остались лишь несколько сотен людей. Либо те, кого безумие, спровоцированное FV, уже коснулось, и чей разум уже не станет прежним, либо мародеры, надеющиеся поживиться в умершем городе.

Среди всего этого сами пришельцы были наименьшим злом. Они были хищниками, но очень редко нападали на людей, то ли считая их не вкусными, то ли уважая их право на жизнь, а может быть и просто опасаясь. Людей в Медянске убивало либо безумие, либо другие люди. Пришельцы же, сбиваясь в стаи, обживали брошенный город.

Эвакуировать полуторамиллионный город за двенадцать часов — дело не простое, но вполне выполнимое, особенно когда добрая половина жителей к моменту эвакуации уже разъехалась сама. Эвакуация началась ночью, когда стала понятна истинная природа FV — когда из утроб матерей стали выбираться на свет пришельцы, когда стало ясно, что катастрофа не только не закончилась, а как раз наоборот, перешла в свою основную фазу. Людей вывозили по Медянке — на теплоходах, по воздуху — вертолетами, стартуя с площадей, и самолетами — свозя людей в аэропорт. Непрерывно тек поток машин, автобусов и грузовиков и по шоссе…

Число жертв давно никто не подсчитывал. Всех женщин в обязательном порядке отправляли на УЗИ, но уж выявляло ли оно что-то, или нет — Настя не знала. Знала, что FV превращало в чужаков нерожденных детей, начиная от пятой недели беременности. Но остались ли людьми дети, не доросшие на момент FV до пяти недель — могла лишь догадываться. Может быть FV оставалось в них, словно вирус, и ждало удобного момента чтобы пробудиться. И когда ребенок достаточно подрастал — FV пробуждало в нем пришельца…

Если да, то сколько еще таких существ появится на свет по всей стране, убив вынашивавших их женщин?

Настя пряталась в своей квартире — это он тоже видел четко. Боялась выйти. Боялась даже выглянуть в окно, а потому крепко завесила шторы и провела весь день в уголке, как можно дальше от дверей. Что-то было в самой квартире, что пугало ее, но что — Женя не мог уловить в ее отрывочных мыслях. Не чужак… Просто какой-то предмет, который не представлял опасности, но был напоминанием о пережитом ужасе.

Она не ела весь день… Время от времени за окном ревели двигатели машин, пару раз прогрохотал по асфальту танк, а иногда издалека доносилась стрельба. Кто это был — солдаты, убивающие пришельцев, или мародеры, подравшиеся из-за добычи?

И чем была эта тишина, нарушаемая лишь редкими выстрелами? Затишьем перед бурей, или последним вздохом умирающего города. Какова будет реакция властей на поразившую третий по величине город страны эпидемию FV? Нет, не на эпидемию — на вторжение пришельцев. Вот каким оно оказалось — ни ревущих звездолетов, опускающихся прямо на жилые кварталы, ни окон в параллельные миры, открывающихся на центральных площадях. «Голое безумие», страх, а затем превращение детей в чудовищ — метод путешествия в межпланетном пространстве, превосходящий всякую телепортацию. Чужаки телепортировали не себя — они лишь отправили на Землю свой разум, каким-то образом вселив его в тела эмбрионов, и изменив сами эмбрионы, превратив их в сильных и быстрых существ. В пришельцев!

Да, это вторжение. Непонятно, с какой целью — накатит ли FV на другие города, или теперь чужаки станут размножаться в Медянске, захватывая все новые и новые территории. Или они окажутся относительно мирными, и будут довольствоваться захватом одного лишь Медянска? По крайней мере, Настя ни разу не видела, чтобы пришелец без причины напал на человека, а выбравшийся из Марины вполне мог оказаться каким-нибудь недоношенным — ведь они выехали за пределы Медянска за несколько часов до того, как трансформация была завершена, или просто испугаться, едва появившись на свет и увидев вокруг себя далеко не дружелюбно настроенных людей. В конце концов, получив отпор он предпочел убежать, да и на Сергея напал потом только потому, что Сергей попытался убить его первым.

И вообще, это казалось странным, и Женя списывал это на разделявшее их расстояние, на то, что Настины мысли доходили до него обрывочными, а может быть даже и искаженными, но ему казалось что Настя испытывала к чужакам какие-то теплые чувства. Благодарность за что-то?