Нет, избавившись от телефонов делу не поможешь. Телефон — лакмусовая бумажка. Выдавая свое FV он лишь реагирует на пришедший сигнал, но не усиливает его, не передает своему обладателю. Скорее уж наоборот, телефоны могут предупредить об опасности, пусть и за секунды до того, как страшное случится.

— Так что же нам делать? — отрешенно глядя в одну точку спросила Марина. — Как думаете, все закончилось, или это только затишье перед чем-то… Перед чем-то еще страшнее?

Ей никто не ответил.

Аня заворочалась у него под боком, пытаясь поудобнее улечься на тесной одноместной кровати. Он и так уже вжался спиной в стену, лежа в совершенно неудобной позе, давая ей возможность улечься, чтобы спокойно уснуть. Спать на своей кровати одна Аня отказалась категорически. Боялась… Сама не понимала, чего, и скорее всего просто хотела чувствовать его рядом, не смотря на все попытки воззвать к ее здравому смыслу и логике. Что если «Голое безумие» развивается по спирали, и следующим его проявлением вновь будет, собственно, безумие, и если оно коснется его — она будет первой его жертвой.

— До сих пор FV тебя вообще не касалось, и я думаю, что так будет и дальше, — безапелляционно заявила Аня, забираясь к нему по одеялу. Судя по всему, этот вопрос не подлежал обсуждению.

Она все же заснула, прижав к своей груди его руку, и накрыв ее сверху своей. Так было спокойнее… Ей. У любого другого рука бы давно затекла и посинела, но, спасибо Бабаю, непревзойденному знатоку человеческого тела как в плане жестокого убийства, так и в плане лечения — кровь в руке продолжала циркулировать, а пальцы все еще не теряли подвижности.

Аня-то заснула, а вот ему этого сделать не удавалось уже второй час. Голова была пустой, как бочонок, и почти также гудела… Наверное, можно было попросить Бабая разобраться и с головной болью, но почему-то не хотелось. Он цеплялся за свою головную боль как за последний якорь реальности — слишком уж невероятным казалось происходящее вокруг. Если голова болит, значит она есть…

Никаких мыслей. Ни об Ане, прикорнувшей под боком, ни о самом себе, ни о FV. Пустое ожидание. Наверное, именно это Бабай, откуда-то понабравшийся терминов монахов Шао-Линя, называл оптимальным боевым состоянием, когда в голове ни остается ни одной мысли, и боец реагирует на выпады врага на уровне подсознания, а потому успевает отразить удар, и нанести его первым. Ну, при условии, что противник тоже не успел войти в это состояние пустоты в голове.

Знать бы еще, на чьи удары отвечать, и кто противник?

«А вот и мысли появились!» — саркастически подметил Бабай. — «Вот ты и начал думать!»

«Начнешь тут! Как считаешь, что нас ждет?»

Этот вопрос все обитатели «Дзержинского» обсуждали на протяжении всего вечера. Что же ждет их в будущем? Закончилось ли «Голое безумие», или просто затаилось, чтобы вернуться с удвоенной силой?

«Думаю, что нас всех ждет большой кирдык!»

«Вижу, ты оптимистически настроен!»

«А как мне прикажешь быть настроенным еще? Я не представляю, с кем или с чем мы имеем дело, и чего он, оно или они добиваются! Может быть мы вообще имеем дело с природным явлением! Представь себе, что ты стоишь на склоне вулкана во время его извержения. Как ты будешь настроен, видя катящуюся на тебя реку лавы? Бежать — бесполезно. Бороться — тем более».

Да уж, действительно, оптимистичнее некуда. Женя действительно чувствовал себя беззащитным перед надвигающейся лавой — силой, с которой не совладать не то что ему — никому вообще. Как будто над ним занесла свой гребень гигантская волна…

Стоп! Волна!

Это ощущение… Этот мороз по коже, это ощущение камня, летящего тебе между лопаток. Та самая волна, которую он ощущал вчера на дороге, прежде чем все вокруг стали падать в обморок!

«Ты тоже чувствуешь?»

«Да!»

Короткая и неяркая вспышка на миг высветила узор на обоях — на секунду загорелся экран сотового телефона, и тут же потух. Высветилась ли на экране знакомая надпись, или нет, Женя выяснять не торопился. Волна накатила — он чувствовал ее, чувствовал как что-то проносится сквозь него, не вызывая изменений, кроме вставших дыбом волос. Во сне негромко застонала Аня, силясь свернуться в клубочек на тесной кровати… Волна пронеслась и сквозь нее, тоже не оставив изменений. На что был нацелен этот удар? Должен ли он был лишить их сознания, или же ввергнуть в яростное безумие? Навеять манию самоубийства? В любом случае, ничего из этого с ними не произошло.

Тогда в чем же цель этой волны?

За стеной раздался крик. Громкий, пронзительный, полный ужаса и боли, эхом разнесшийся по всему санаторию и раскаленным ножом вошедший в мозг. Так не кричат, увидев перед собой мертвеца. Так не кричат, когда умирают. Такой крик может издать только человек, которого медленно мучительно убивает мертвец!

Эта аналогия пришла Женя в голову уже на бегу — он сорвался с кровати одним прыжком, совершенно не думая о том, что полностью раздет. Кричала Марина, и он, не раздумывая ни секунды, бросился ей на помощь.

От удара в дверь кости плеча, казалось, сместились до самого позвоночника.

«Помоги!»

Дверь открывалась наружу, и выломать ее плечом можно было только вместе с косяком, а то и со значительной частью стены. Вот если бы ему помог кто-то изнутри… Или кто-то, умеющий силой мысли подбрасывать в воздух грузовики, дернул бы дверь на себя снаружи!

«Отойди!»

Он едва успел отскочить. Дверь, вместе с частью косяка, вылетела в коридор, ударившись в противоположную стену так, что, казалось, в движение пришел весь «Дзержинский». Женя рванулся вперед, через облако не осевшей пыли, и замер как вкопанный на пороге, не в силах осмыслить увиденного. Даже Бабай, «зло внутри него», с наслаждением рвавший на части маразматиков и алкашей, забился в дальний уголок сознания, не желая видеть происходящего.

Сергей сидел на кровати, беспомощно перебирая ногами, будто пытаясь вдавить себя как можно глубже в стену за его спиной. В его глазах застыл ужас, рот открылся в беззвучном крике, а пальцы намертво вцепились в край одеяла. А на противоположной кровати, все вокруг которой было забрызгано кровью, билась в судорогах Марина, обеими руками вцепившаяся в какой-то окровавленный ком у себя на животе. Она свернулась в клубок, поджав ноги к животу, потом вновь развернулась, извиваясь всем телом, и непрерывно крича.

Женя, так и не успевший до конца понять, что происходит, рванулся к ней, потянувшись к ее рукам, чтобы помочь. Оторвать от ее тела этот окровавленный комок, без сомнения являвшийся каким-то животным, напавшим на нее, вцепившимся в нее зубами… Его руки легли на этот ком, вцепились в него, и Марина закричала еще громче, пытаясь оттолкнуть его прочь. А потом… Потом что-то острое полоснуло Женю по пальцу, и он, рефлекторно отдернув руку, увидел… Маленькую руку, торчащую между ладонями Марины! Из ее живота… И даже когда он услышал тоненький визг, пробивающийся через крики и стоны Марины, становившиеся все тише, он все еще не до конца осознал происходящее. Отказывался осознать!

Ему в лицо брызнула кровь, и он отшатнулся, шестым чувством понимая, что Марине уже не помочь. Она обмякла, перестав удерживать то, что силилось выбраться из ее живота — крошечную фигурку, подобие маленького человечка, вгрызавшегося в ее тело своими маленькими острыми зубами, расширяя рану, чтобы выбраться наружу.

— Помоги! — прошептала Марина, глядя Жене в глаза. — Больно…

Она больше не билась в конвульсиях, лишь дрожала мелкой дрожью, а ее крик перешел в едва слышимый шорох.

— Помоги!

И он вспомнил. Вспомнил свое обещание… Мысленно поискал в голове Бабая, но не увидел его. Этот мерзавец спрятался, закрылся от всего мира в его голове, столкнувшись с чем-то по-настоящему страшным.

«Да помоги ты мне!»

Бесполезно! Бабай то ли не слышал, то ли не хотел слышать, а сам Женя чувствовал, что не может сделать того, что так легко делало его второе «Я» — высосать жизнь до капли, быстро и безболезненно. И тогда он, едва не поскользнувшись в луже крови, стекавшей с алых простыней, шагнул к изголовью кровати, и, обхватив голову Марины, крутанул ее вправо. Оглушительно громко хрустнули позвонки, и тело, все еще продолжавшее дрожать, полностью обмякло. Но перед этим Жене показалось, что он услышал полный облегчения шепот: «Спасибо…»