— Не будите, да не будимы будете! — буркнул он, видимо, на автопилоте. Но увидев перед собой четыре счастливые физиономии, тут же проснулся. — Что, новости какие-то?

— Не какие-то, а радостные!

Аня тут же стала набирать номер мамы. Женя промедлил несколько минут, сначала расспросив у них все, что они знали, чем вновь удивил Марину. Что-то в нем изменилось за эти дни, прошедшие под знаком FV. Он и раньше был прагматиком, с процессором, заложенным в мозг, но даже за ним такого раньше не наблюдалось. Где-то в Медянске его родные, и неизвестно, все ли с ними в порядке, а он же, вместо того чтобы как все остальные тут же броситься к сотовому телефону, первым делом выясняет подробности того, что узнали все они.

Сейчас он больше походил на робота, чем на человека. Или на солдата, этакого сына полка, который в армии с детства, и не представляет себе другой жизни. Который после боя сначала размечает на карте, какую территорию удалось отвоевать, и сколько высот занять, и только потом интересуется потерями. Какой ценой удалось занять эти высоты.

По весне этого года Даша предложила ей и Ане, чисто женской компанией отправиться в сауну, отметить восьмое марта. Мол, праздник наш, женский, и мы хотим отдохнуть, а не радовать весь день взгляды мужчин своей природной красотой. Предложение с восторгом было принято, при чем как женской половиной их компании, так и мужской. Парни отправились в один номер пить пиво и говорить о футболе и борьбе, а девушки — в другой, чтобы поговорить, естественно, о парнях. И естественно о своих.

Слово за слово, шутка за шуткой, и Аня, после третьего стакана пива, заговорила о Жене.

— Наверное, за это я его и люблю, — говорила она. — За его непохожесть на других. Но иногда он кажется мне каким-то странным. Вот мы оба с ним бухгалтеры, но почему-то я не могу мыслить одними цифрами, так как он. Он вроде бы нормальный человек… Да о чем я, вы его тоже не первый год знаете. Бывает веселым, бывает, что злится. Но у него какой-то другой образ мышления. Он все пытается делить на белое и черное, верное и не верное, и уходит глубоко в себя, если не может в чем-то определиться, отнести что-то к той или иной категории. Первый раз такого человека вижу!

— Действительно, — рассмеялась тогда Марина. — Я уверена, что именно за это ты его и любишь.

Тогда они посмеялись над этим, и, вроде бы, забыли. Не забыла, наверное, одна Аня, которой с Жениными странностями приходилось не только мириться, но и жить. И теперь, вот, Марина сама задумалась, как же мало она знала о нем… О человеке, которому в минуту отчаяния доверила свою жизнь, или, вернее будет сказать, свою смерть.

Как же легко он тогда ответил ей, что сможет ее убить, если…

Если со мной что-то произойдет… Обещай, что… Что поможешь мне уйти.

А как легко ей дались эти слова, обращенные к нему! Смогла ли бы она также легко попросить у Сережи прекратить ее мучения, если… Если что-то произойдет? Нет, не смогла бы. Почему-то она знала, что с подобными просьбами обращаться нужно именно к Жене.

Где-то в груди вновь проснулась смутная тревога. В живот заворочалась малышка, получившая от нее порцию беспокойства. Прославленная женская интуиция пыталась что-то сказать своей хозяйке, но то ли не могла сформулировать, то ли… То ли это была никакая не интуиция, а просто страх, боязнь всего на свете, возникший после пережитого.

После десятка безрезультатных попыток, Аня спрятала телефон в карман.

— Никто не берет трубку, — сказала она. — Ни мама, ни отец.

Вот уж чего Марина не ожидала от Жени, так это того, что он, секунду назад определявший количество захваченных (а точнее — потерянных) высот, обнимет ее, прижмет к себе, и позволит заплакать, уткнувшись лицом ему в рубашку, да еще и весьма выразительным взглядом потребует от остальных, чтобы они ретировались из его комнаты.

Выходя Марина только пожала плечами. Действительно, как же многого она о нем не знала, не знает, и, вероятнее всего, и знать не будет.

Многие считают, что красивым девушкам обязательно присущ набор штампов: глупая, обожающая тратить чужие деньги, и умеющая эффектно и картинно плакать. Люди, знавшие Аню настолько близко, как знал ее он, наверняка не стали бы относить ее к красавицам, просто на всякий случай. Потому что ни одному из упомянутых выше критериев она не соответствовала.

И плакала она сейчас не эффектно, роняя слезы в специально распланированные места, а тихонько, почти беззвучно, заливая слезами его рубашку. Плакала так, что сердце разрывалось не в переносном — в прямом смысле.

И умом он понимал, что плачет она не зря. Что, скорее всего ее родителей больше нет, равно как и его. Он так и не позвонил им — Бабай отсоветовал делать это. Сам не будучи в состоянии объяснить природу своих чувств, Бабай уверял его, что телефоны не ответят. Ни сотовый, ни городской. Предчувствие будущего? В мирные времена, когда по улице табунами не ходили самоубийцы, а люди падали в обморок лишь от нехватки воздуха, или избытка чувств — этому предчувствию цены бы не было. Но сейчас… Впрочем, ему и сейчас нет цены. Вот только как-то жутко знать, что твоих родных больше нет, не зная этого.

Знать, не зная этого… С тех пор, как Бабай проявил себя, Женя начал ощущать себя одним большим противоречием.

Он обнимал ее, и молча гладил по голове, не находя слов. Даже бесчувственный Бабай, и тот не подавал признаков жизни. Может быть потому, что понимал — скажи он сейчас хоть одно неприглядное слово в Анин адрес, не миновать беды.

— Мама не отвечает… — всхлипнула она, и подняла на него глаза, полные слез. — Она сказала что не уедет из города без папы. Что пойдет его искать. Наверное… Наверное она и пошла…

— Серегины родители тоже остались в Медянске, — возразил он. — Но с ними все в порядке. Может быть, она просто потеряла сотовый? Или… Ну, я не знаю. В общем, совсем не обязательно сразу предполагать самое худшее.

И вдруг Аня улыбнулась. Совсем чуть-чуть, сквозь слезы, но все же улыбнулась. При чем улыбка эта была не напускной, не попыткой подбодрить саму себя. Эта улыбка шла от души.

— Знаешь, любой другой сейчас стал бы меня утешать, говорить что все в порядке, что он это знает, и что сам Господь не допустит, чтобы с такими чудесными людьми как мои родители случилось что-нибудь плохое. Но не ты! Ты только предполагаешь! Я так и жду, что ты скажешь: «Да, скорее всего с ними действительно что-то случилось. Но с вероятностью в 20 % можно предполагать, что они оба живы, и просто по каким-то причинам не могут взять трубку. А раз есть эти 20 %, то не нужно впадать в панику. И знаешь, самое удивительное, что это действительно успокаивает!»

— Естественно! — ободряюще улыбнулся он. — Тем более, что вероятность того, что с ними все в порядке, гораздо больше. Как минимум 50 на 50!

Про себя он подумал, что Аня, скорее всего, значительно завысила шансы на выживание своих родителей. Он бы сказал, что процентов пять, не больше!

— А ты своим звонил?

— Нет еще. Сейчас позвоню.

Он набрал номер, просто так, уже зная, что на том конце провода ему не ответят, равнодушно выслушал длинные гудки на протяжении полутора минут, и нажал отбой. С отцовским номером картина была та же — никакого ответа.

— Не отвечают.

Аня, уже успевая вытереть слезы, смотрела ему в глаза.

— Удивляешь ты меня, Женя.

— Чем же?

— Да не знаю, как объяснить. Вроде ты и не бесчувственный, а вроде и на робота похож.

Он невесело усмехнулся.

— Знаешь, Анют… Сейчас, наверное, не время и не место, но все же хочу тебе кое что рассказать. Ты почему-то никогда не расспрашивала меня, как мы с моей бывшей разошлись.

— А меня это особо не интересовало, — ответила Аня, садясь рядом с ним на кровать. — Разошлись и разошлись. Ты никогда этой темы не касался, вот я и не спрашивала.

Да, сейчас было не время и не место, но зато это могло отвлечь ее, да и его самого, от мыслей о том, что произошло в Медянске.