Грунтор сердито выдохнул.

— Правда? Ну, пусть себе надрывают. Что будем делать, сэр?

Акмед поднялся и накрыл рукой руку Спящего Дитя. Затем он наклонился, убрал с покрытого серым потом лба пряди волос и нежно коснулся его губами.

— Не волнуйся, — прошептал он. — Мы тебя охраняем. Мы узнаем, кто делает это с тобой, и заставим его прекратить тебя мучить.

Повернувшись, он зашагал в темноту, к выходу из туннеля. Как только они отошли достаточно далеко, чтобы Дитя Земли их не услышала, он произнес два слова, которые потом повторял про себя всю ночь:

— Позови архонтов.

Драконица лежала, не двигаясь, до самого утра, принесшего свет, но только не тепло в замерзший мир, окружавший ее.

По мере того как дни сменялись ночами снова и снова, ее спящее сознание начало медленно пробуждаться, она постепенно приходила в себя, хотя еще не понимала, почему стала драконицей и как оказалась погребенной среди дыма и пепла так далеко от этого места, где царит вечный холод, пронзительный и ясный.

Когда она сюда прибыла, в этих местах стояла осень, сейчас уже наступила зима, а с ней прилетели свирепые ветры Хотя она еще не окончательно стала собой, инстинкт подсказал ей, что она должна как можно скорее найти тепло и убежище, иначе она непременно умрет.

С огромным усилием драконица подняла голову, затем встала на передние лапы и поползла по покрытой льдом бесконечной равнине, пока не добралась до берега наполовину замерзшего озера. Издалека она видела, что над ним поднимается пар, но решила, что это, скорее всего, кристаллики льда, которые гоняет разыгравшийся на просторе ветер.

Медленно, мучительно она пробралась сквозь заросли кустарника к самому берегу и осторожно протянула руку, чтобы коснуться поверхности льда и проверить, достаточно ли он крепок и сможет ли выдержать ее вес.

Глядя в зеркальную поверхность скованной морозом воды, она увидела свое отражение и задохнулась от ужаса.

Вместо руки ее глазам предстала шишковатая лапа золотисто-красного цвета, покрытая чешуей, с острыми, точно бритва, когтями. Часть из них была сломана, одного не хватало, сами же пальцы даже отдаленно не напоминали человеческие.

Драконицу охватил ужас.

Она отдернула руку, и огромная лапа исчезла.

Ее еще затуманенное сознание отчаянно сражалось с очевидным выводом, но в глубине души она уже поняла, что произошло.

Очень медленно она поползла вперед, собрала всю свою волю и взглянула на свое отражение.

Она увидела обрамленное сухим тростником лицо, которое показалось ей знакомым, но не было ее лицом — точнее, не было таким, каким она его помнила.

Она разломала тонкий лед, вырвала тростник и решительно посмотрела в воду.

А в следующее мгновение издала вопль, исполненный ярости и отчаяния, такой оглушительный, что горы окутало белое покрывало снежных лавин.

Когда ей удалось заставить себя еще раз взглянуть на свое лицо, ее глаза были затуманены от непролитых слез.

Она лишилась своей гордой красоты. Она была очень привлекательной женщиной, высокой и стройной, с золотистой кожей, как у ее отца намерьена. Прекрасное лицо, которое на протяжении многих лет художники изображали на своих полотнах и которое украшало статуи и монеты, превратилось в уродливую морду животного, вирма; она стала похожа на свою презренную мать.

Драконица продолжала смотреть в воду, не в силах справиться с ужасом и поверить в случившееся. Ее нос и рот превратились в змеиную морду, кожу покрывала сверкавшая в лучах зимнего солнца красная чешуя, испещренная черными и медными пятнами и украшенная острыми, с металлическим отливом колючками по краям. На спине она разглядела перепончатые крылья, одно из них было сильно повреждено. Только глаза остались прежними — горящие обжигающим огнем синие озера, которые могли заставить замереть на месте могучего мужчину. Одним своим взглядом она покоряла, очаровывала и подчиняла собственной воле любое живое существо, встретившееся с ней взором.

Глядя на свое отражение в замерзающем озере, она увидела, как из этих глаз катятся горячие слезы боли, и камни, на которые они падали, начинали сиять золотым огнем в лучах зимнего солнца — и так будет теперь всегда.

Драконица сердито встряхнулась, словно надеялась сбросить ненавистное тело, и попыталась усилием воли снова стать прежней — все напрасно. В конце концов она принялась в ярости царапать себя острыми когтями, оставляя на боках длинные глубокие раны. Огонь, который ее поразил, который напоминал ей о себе с той самой минуты, как она проснулась, был рожден звездами, стихией эфира и очищен живым пламенем. Облик, выбранный ею, чтобы сеять смерть и разрушения, останется с ней навечно, а ее человеческая сущность, отступившая перед силой, более могущественной и древней, чем ее собственная связь с землей, отныне растворилась без следа.

Ее отчаянно затошнило, и драконица выплюнула струю пламени, возникшую в самых глубинах ее существа. Она опалила жалкую растительность, которая затрещала и почернела, наполнив воздух запахом дыма.

Когда на снегу появились капли крови, горе драконицы превратилось в ярость. То, как легко ей удалось сжечь траву, доставило удовольствие — на каком-то пока неведомом ей уровне — и даже слегка смягчило боль.

Она сделала глубокий вдох, а потом выдохнула, вложив в свое дыхание всю ярость, полыхавшую в ее душе.

Ослепительная волна оранжевого жара прокатилась по замерзшей равнине, обожгла невысокие деревья и растопила снег. Драконицу окутали клубы дыма.

«Разрушение, — пронеслось в ее еще не до конца проснувшемся сознании. — Разрушение хоть немного поможет справиться с болью».

Это было легко.

Она почувствовала, как издалека, с запада, прилетел призыв места, которое было ее логовом.

Драконица еще не до конца пришла в себя, чтобы осознать, сколь огромны возможности ее нового обличья, однако медленно поползла вперед, туда, где надеялась найти ответы на свои вопросы.

А еще она рассчитывала, что сможет там отдохнуть и восстановить силы.

Рыбачья деревня, у причала Джереми, Авондерр

Рыбак Куэйл, найдя на берегу Фарона, решил, что наткнулся всего лишь на огромный кусок бледных водорослей, выброшенных океаном.

Разглядев его внимательнее, он пришел к выводу, что перед ним большая медуза или кальмар, поскольку существо, состоящее из уродливых бесцветных складок, никоим образом не напоминало человека.

Если не считать головы, которая отдаленно походила на голову ребенка, с закрытыми глазами, плотно сжатыми губами и стекающей из уголков рта черной слюной.

Сначала рыбак хотел хорошенько треснуть тварь доской и швырнуть голодным котам. Он бы так и поступил, если бы не заметил, что впалая грудь диковинного существа едва заметно поднимается и опускается — получалось, что оно живое и дышит.

Приятель Куэйла, Брукинс, который у пристани чинил сети, увидел, как тот отшатнулся от какой-то кучи, и крикнул:

— Что там такое?

— Чудовище из кошмара, — пожав плечами, сообщил Куэйл.

Брукинс вытер руки о штаны и, подойдя к приятелю, посмотрел на мерзкое существо, застрявшее в водорослях.

— Боже Всемогущий! — пробормотал он и прикрыл рукой глаза.

Уродливая тварь лежала в вонючей воде, неподвижная, совсем как мертвая, и только ноздри на плоском лице едва заметно шевелились да время от времени она делала неглубокие короткие вдохи. Ее бледная, с золотистым оттенком кожа, посеревшая на солнце, свисала с тощего уродливого тела, видневшегося из-под толстого слоя водорослей.

— Как ты думаешь, эта дрянь живая? — испуганно спросил Брукинс.

Куэйл мрачно кивнул.

Брукинс взял весло и осторожно столкнул часть водорослей с тела необычного существа.

II оба тут же отшатнулись, когда им открылись новые участки безобразного тела — перекрученные конечности, как будто лишенные костей и состоящие из одних только хрящей, к тому же приставленные под невероятными углами. Существо лежало на боку и было практически обнажено, а обрывки тряпья, кое-как прикрывавшего его, указывали на принадлежность к обоим полам — мужскому и женскому.