Рапсодия хохотала до самых ворот, ведущих из сада.

Цирк «Чудовища»

Верная своему слову, Утконожка Салли взяла на себя роль защитника и опекуна Фарона.

Долгая дорога на юг, из Бетани в Сорболд, даже при обычных обстоятельствах была трудной. Путешествуя же в не слишком надежном чане, наполненном тухлой водой и установленном в задней части циркового фургона, который подпрыгивал на выбоинах и кочках отвратительной дороги, Фарон страдал ужасно. Салли перенесла свою постель в его фургон после того, как в первую ночь чан чуть не разбили вдребезги человек с лицом льва и его дружок с острыми, точно бритвы, зубами, который показывал отвратительные номера. Они ехали в одном фургоне с Фароном и, видимо, решили, что их новый спутник является для них серьезным конкурентом или попросту пищей — или и то и другое. Утконожка Салли встала между разбушевавшимися уродами и испуганным Фароном, скорчившимся в дальнем углу своей посудины, и размахивала палкой от швабры с таким свирепым выражением на лице, что оба громилы, бывшие раза в два выше Салли, бормоча проклятия, отступили в дальний угол, где через некоторое время заснули.

Несколько дней балаган останавливался только на ночь. Представлений они не давали, потому что по дороге им не встретилось ни одного поселения, достаточно большого, чтобы стоило тратить на него силы. Хозяин цирка решил объехать священный город-государство Сепульварту, являвшийся цитаделью Патриарха, главы самого распространенного религиозного учения Роланда, зная, что тот прикажет его арестовать за то, что он зарабатывает деньги на человеческих несчастьях. Утконожка Салли окутала Фарона любовью, и он постепенно успокоился — более или менее, — хотя всякий раз шарахался, когда в фургоне появлялись чужие. Салли с радостью взяла на себя все заботы о нем.

Служители цирка, а по совместительству громилы хозяина, в чьи обязанности входило следить за «актерами» и зрителями во время представлений, начали ворчать между собой по поводу нового увлечения Салли. Малик, самый старший из них, обладатель багрового шрама от шеи до самого пояса, прятался около фургона, в котором ехал Фарон, следил за всеми передвижениями Салли и докладывал о них недовольному хозяину. Как-то вечером, когда цирк остановился около небольшой деревушки на Кревенсфилдской равнине, к югу от Сепульварты, он поймал ее, когда она спускалась по лестнице с пустой миской из-под рыбы в руках. Малик прислонился к боку фургона и схватил ее за талию.

— Эй, Салли, где это ты шляешься? Сдается мне, ты нас променяла на мальчика-рыбу. Не слишком ли старательно ты его обслуживаешь, прямо облизываешь с головы до ног — правда, уж не знаю, есть ли у него ноги.

Утконожка Салли недовольно отпихнула назойливого ухажера и высвободилась из его рук.

— У него очень даже есть ноги, придурок. Только они мягкие.

— Бьюсь об заклад, остальное у него тоже мягкое, — ухмыляясь заявил Малик, вновь схватил ее за талию и повернул к себе. — Но уж тебе ли не знать, что у меня с этим полный порядочек, правда, подружка?

Он опустил бородатое лицо к ее шее и начал игриво покусывать.

— Вот уж чистая правда, голова у тебя дубовая, — сердито заявила Салли, но ласка Малика ее взволновала.

— Давненько мы с тобой не резвились, а, Салли? — прошептал Малик, и его рука поползла вверх. — Ты ведь его уже накормила?

Салли кивнула, и в глазах у нее появилось задумчивое выражение.

— И он спит?

Салли снова кивнула.

— Значит, с ним ничего такого не случится, верно? Пойдем за туалет, и я тебя привечу.

Салли презрительно фыркнула.

— Как же, ты меня приветишь, — пробурчала она и, поставив миску на пустую бочку, незаметно оглянулась по сторонам — нет ли поблизости хозяина балагана. Его не было. — Это я тебя вечно обихаживаю.

— Ну и пусть, — не стал спорить Малик, взял ее за руку с длинными ногтями и увел в темноту.

Как только Утконожка Салли скрылась в ночи, трое других служителей вышли из густой тени и осторожно, стараясь не шуметь, направились к фургону.

Фарон спал, плавая в мутной воде, когда трое служителей, раздетые до пояса, неслышно переступили через постели, разложенные на полу, — соседи Фарона либо отправились погулять, либо ужинали на свежем воздухе. Добравшись наконец до задней части фургона, все трое обменялись друг с другом какими-то знаками и вдруг резко вскочили и принялись громко колотить по чану, прижимаясь лицами к стеклу и дико вопя.

Новый член труппы проснулся, начал жалобно причитать и, задыхаясь от ужаса, скорчился в дальнем углу чана.

Служители продолжали корчить рожи и размахивать палками, и тут в фургон ворвалась Салли, на ходу завязывавшая многочисленные веревки своих корсетов, глаза ее метали молнии. За ней с сердитым видом влетел Малик, не успевший даже застегнуть штаны.

Салли вцепилась своими острыми ногтями в спины двоих служителей, расцарапав их до крови, и заорала таким оглушительным голосом, что стекло чудом не рассыпалось на мелкие осколки.

— Эй, вонючие ублюдки! Убирайтесь от моего Фарона!

Третий служитель, оказавшийся вне пределов досягаемости ее когтей, с силой отпихнул ее, и она приземлилась у ног хозяина цирка, застывшего у входа в фургон с фонарем в руках.

— Что здесь происходит? — рявкнул он.

— Они обижали моего бедняжку, — взревела Салли и, вскочив на ноги, бросилась на обидчиков, но хозяин успел схватить ее за руку.

— Если вы, болваны, что-нибудь с ним сделали, я вас четвертую, — прошипел он. — Он утроил наши доходы. — Повернувшись к Малику, он показал на пол. — Перенеси эти постели в фургон хищников. А сюда притащи мертвые экспонаты. — Он посмотрел на дрожащего Фарона. — Я больше не собираюсь рисковать.

— Акробаты и уроды не смогут спать с этими мясоедами, — запротестовал один из служителей. — А мальчику-рыбе их вой и ночные прогулки не мешают.

— Убирайтесь отсюда и делайте, что я сказал! — прорычал хозяин балагана и подтолкнул служителей к двери.

Когда помрачневшие громилы вышли, он повернулся к Салли.

— Ты останешься здесь. И проследи, чтобы с ним ничего не случилось.

— Уж можешь не сомневаться, прослежу, — проворчала Салли, которая еще не отдышалась после сражения.

Хозяин цирка взглянул на Фарона и вышел из фургона.

Утконожка Салли вытерла нос тыльной стороной ладони и подошла к чану, который тускло светился в темноте. Развязав брезент, она подтащила поближе маленький деревянный сундучок и, встав на него, опустила руки в грязную воду.

— Ну-ну; Фарончик, — ласково проворковала она и провела рукой по воде, подняв небольшую рябь. — Не бойся малыш. Я больше никуда не уйду. А слово хозяина здесь закон. Тебя никто не тронет. Ну, иди сюда, миленький. Салли тебя укачает.

Фарон долго не решался покинуть свой угол, только испуганно смотрел на несчастную женщину. Она видела лишь его затуманенные глаза, круглые, как две луны, остальное скрывалось в зеленой воде. Спустя какое-то время он все же решился подплыть к ней и доверчиво положил голову на ее открытую ладонь.

Утконожка Салли криво улыбнулась, сложила другую руку в кулак и костяшками пальцев погладила его по щеке, мурлыкая под нос мелодию, которую когда-то слышала, только забыла где.

Вечером, перед тем как караван цирковых фургонов начал спуск с горного перевала, ведущего в северный Сорболд, хозяин балагана устроил представление для стражи, солдат в форме элитного подразделения, патрулировавшего границу между Сорболдом, Роландом и Илорком, королевством фирболгов.

Солдаты давно не гостили дома и маялись от скуки, поскольку делать им здесь было особенно нечего, если не считать бесконечных учений и унылого ожидания нападения, которого в ближайшее время совершенно не предвиделось, поэтому они с радостью приветствовали цирк. Естественно, в палатки со шлюхами выстроились огромные очереди, но и всевозможные чудовища тоже пользовались популярностью.