— Это ересь, милорд, — не выдержал Лазарис. — Я умоляю вас, вы сами не знаете, что творите. Свойства Живого Камня нам совершенно неизвестны. Это дар Создателя, первородный элемент, редкое сокровище…

— Уйди с дороги, Лазарис, — нетерпеливо прервал его Талквист.

Оттолкнув священника в сторону, он подошел к другой чаше весов, где лежало бледное, едва живое существо, которое он купил у хозяина цирка.

— Добрый вечер, Фарон, — поприветствовал он уродца, дожидаясь, когда тот его узнает. — Ты меня понимаешь?

Мальчик-рыба прикрыл тяжелые веки, словно щурился, но больше никак не отреагировал на обращение Талквиста.

«Как я и думал, — отметил Талквист. — Разум на уровне животного. Как собака, он отзывается на свое имя, возможно, способен понимать простые приказы. Хорошо».

Он внимательно осмотрел тяжелые складки кожи на его животе. Из них выглядывали три краешка разноцветных дисков, покрытых засохшей кровью существа.

— Должно быть, тебе больно, — мягко проговорил он, обращаясь к лежащему на чаше немощному созданию, и осторожно провел пальцем по складкам кожи. — Разреши мне хранить их для тебя.

Он осторожно приподнял одну из складок и вытащил первый диск. Как Талквист и предполагал, он оказался практически идентичным тому, что был у него, — общий фон такого же серого оттенка, но в данном случае с небольшими вкраплениями желтого. Фарон мучительно застонал, однако будущего императора это не остановило — он забрал два других диска, не обращая внимания на то, что несчастное существо начало отчаянно дрожать. Все диски были очень похожи друг на друга — Талквист поднес их к одному из факелов и попытался рассмотреть получше.

Все овалы имели неровные края и так же меняли оттенки, как и его замечательный диск, и были покрыты мелким геометрическим орнаментом, напоминающим шкуру рептилии. Когда на них падал свет факела, они начинали сиять всеми цветами радуги, но каждый имел доминанту — один желтую, второй красную, а третий темно-синюю, цвета индиго. И на каждом имелась грубая гравировка — несколько рун, как и на его диске, которые он не мог прочитать.

Несколько лет назад он сумел перевести надпись на фиолетовом диске, найдя ключ в древнем языке сереннов, в пыльном музее Хагфорта, наследственных владениях Стивена Наварна, историка намерьенов. И еще он нашел там изображение своего диска, в древней реликвии, представлявшей собой фрагмент тома, озаглавленного «Книга всех человеческий знаний» и выловленного в море. Большую часть книги уничтожила соленая вода, но несколько страниц не пострадало, и он прочитал о колоде карт, которой владела сереннская прорицательница по имени Шарра. С тех пор Талквист считал, что его диск из той колоды. И еще в той книге говорилось, что человек, в чьих жилах течет кровь Перворожденных, ведущий свое происхождение от одной из исходных стихий, с помощью диска получает возможность видеть вещи, недоступные обычному глазу, исцелять раны, не поддающиеся исцелению другими способами, а также вызывать изменения, которые никогда бы не произошли.

Немыслимая власть.

«Это колода, — думал он, и от возбуждения у него вспотели руки. — Эти диски наверняка часть колоды Шарры».

Распростертое на золотой чаше Весов существо сердито зашипело на него.

— Где ты это раздобыл, Фарон? — спросил Талквист, не слишком рассчитывая на ответ.

Он засунул руку в складки своей одежды, вытащил фиолетовый диск и присоединил его к остальным, на которых танцевали бесчисленные радуги в мерцающем свете факела.

Глаза Фарона широко раскрылись.

Все диски явно имели одинаковое происхождение.

Рукам Талквиста стало горячо. Сначала он не понял, что произошло, посчитав, что это результат его волнения и бешено заколотившегося сердца. Но через мгновение сообразил: это сами диски выделяют тепло, словно, оказавшись вместе, они отомкнули источник жара и огня.

«Они узнали друг друга».

— Лазарис, — тихо проговорил Талквист, — дай мне твой церемониальный кинжал.

— Милорд…

Регент решительно протянул руку ладонью вверх к священнику.

Лазарис вздохнул, вытащил кинжал, сделанный из полированного обсидиана, и с печальным лицом вложил его в ладонь Талквиста.

— Теперь вы можете идти, — холодно распорядился будущий император. — Поешьте, а потом возвращайтесь в монастырь к остальным. Сегодня вы хорошо послужили мне.

Лазарис и его помощники переглянулись, а потом торопливо зашагали прочь от помоста Весов. Доминикус и Лестер направились к двери, за которой до этого скрылись другие монахи, но Лазарис поднял руку и молча остановил их. Посмотрев через плечо и убедившись, что на них никто не смотрит, он повел их к тупичку возле дворца, откуда они могли продолжать наблюдать за отвратительным действом, которое разворачивалось возле Весов.

Регент положил три диска на живот Фарона, а свой спрятал в складках одежды. Затем поднял обсидиановый кинжал и поднес его к сердцу существа.

Из темного тупичка, где спрятались охваченные ужасом Лазарис и его помощники, было видно, как Талквист аккуратно рассек кожу существа острым каменным клинком, который тут же окрасила его черная кровь. Затем, не выпуская кинжала из руки, регент подошел к другой чаше Весов, где лежал каменный воин. Не обращая внимания на существо, стонущее от боли, Талквист поднес кинжал к чаше и дождался, когда на нее стечет несколько капель крови.

Каждая капля падала со звенящим звуком.

Весы начали испускать свет, ярко засияли цепи, на которых висели чаши.

Затем чаша с тяжелой каменной статуей стала медленно подниматься, постепенно уравновешивая чашу, где лежал беспомощный Фарой.

Жрецы Земли сквозь застилающие глаза слезы наблюдали, как из тел воина из Живого Камня и уродливого существа вдруг заструился неестественный свет. С каждым мгновением он становился все ярче, и вскоре у жрецов заболели глаза. Лазарис, Доминикус и Лестер закрыли их руками как раз в тот момент, когда уродливое тело, лежащее на западной чаше, вспыхнуло темным пламенем и воздух наполнился зловонием. Вскоре от получеловека-полурыбы остался лишь пепел.

Весы уравновесились.

А затем восточная чаша со стуком опустилась на помост. Западная, лишившаяся груза, начала раскачиваться, а пепел беззвучно поднялся вверх, и его развеял ночной ветер.

Свет погас, площадь вновь погрузилась в темноту, которую не мог разогнать мерцающий свет факелов.

Сначала каменный воин не подавал ни малейших признаков жизни.

Талквист продолжал стоять возле Весов, его взгляд метался между опустевшей западной чашей и неподвижной статуей на восточной.

Прошло еще несколько мгновений, и гигантский воин вздрогнул и сделал первый вдох.

Трепещущие полосы цвета всколыхнулись на теле воина, как только он сделал первый глоток воздуха, — пурпур и зелень, алые ленты и ржавые пятна засохшей крови наполнялись жизнью с каждым новым вздохом.

Глаза, лишенные зрачков, заморгали.

— Благодарение Земной Матери, — прошептал Талквист.

Конечности статуи неловко зашевелились. Воин поднес левую руку к лицу с грубыми чертами. Пальцы неуверенно сжались в кулак.

— Встань, — негромко приказал Талквист.

Статуя повернула голову к регенту.

— Я сказал, встань, — повторил Талквист, теперь его голос стал жестче. Тут ему в голову пришла новая мысль, и, хотя она показалась ему глупой, он произнес имя существа, отдавшего свою жизнь, чтобы оживить статую: — Фарон.

И вновь голова воина дернулась в сторону Талквиста.

Регент разочарованно вздохнул. Он не понимал сути могущества ни Весов, ни Живого Камня, но надеялся, что кровавое жертвоприношение поможет воскресить древнего воина, похороненного в живой земле Терреанфора. Вместо этого получилось, что тело обрел Фарон, наделенный жалким разумом рыбы. Но его смятение прошло, как только статуя вновь пошевелила руками.

«В следующий раз я позабочусь о том, чтобы принести в жертву человека, обладающего разумом», — подумал Талквист, с удовольствием глядя на огромную статую, способную отныне двигаться самостоятельно.