В ночь на 6 апреля отличился майор Н. А. Тучков (будущий герой Бородина) — сумел вывести из Вильно артиллерийский парк. Тучков сразу же начал собирать бегущих нижних чинов и к восьми часам утра вывел за город до семисот человек при двенадцати пушках. И вот с семью сотнями деморализованных солдат бравый майор… повернул обратно. По его приказу солдаты подожгли предместье Вильно, а артиллеристы установили пушки на Боуфоловскую высоту и открыли огонь по центру города. Против Тучкова восставшие отправили тысячу пехотинцев при четырех пушках. Казаки завлекли поляков к замаскированным пушкам, затем последовали залпы картечи. Уцелевшие поляки бежали в Вильно. К полудню 6 апреля у Тучкова собралось уже до 2200 человек.

Но в ночь на 7 апреля Тучков получил сведения о подходе подкреплений к восставшим и отступил. На рассвете 11 апреля отряд майора был атакован шестью тысячами поляков под командованием генералов Гедройца и Мея. Тучков отбил нападение и 13 апреля подошел к Гродно.

Маленькое авторское отступление: как мы видим, в Литве русские войска воевали с регулярными частями. Некий «известный исследователь тайных страниц современной истории» Николай Зенькович утверждает: «Екатерина распустила армию Великого княжества Литовского — одну из сильнейших в Европе. Многие профессиональные солдаты и офицеры, лишившись службы, оказались на положении нищих, поскольку никакой собственностью, кроме сабли, не владели. Их — во избежание нежелательных эксцессов — тоже депортировали из родных мест».[187]

На самом же деле после второго раздела Польши 6 мая 1793 г. все войска — кстати, не столь многочисленные, — находившиеся в присоединенных к России областях, были приведены к присяге на верность Екатерине П. Некоторые части были расформированы, а их личный состав поступил в русскую армию. Два пехотных полка, четыре кавалерийских и три бригады «народовой кавалерии» были приняты на русскую службу в полном составе и образовали особый Польский корпус. Эти соединения получили русские названия: Изяславский и Овручский пехотные полки; Житомирский, Константиновский, Бугский и Винницкий легкоконные полки; Брацлавская, Днепровская и Волынская бригады. Эти части, дислоцированные в Литве, 6 апреля присоединились к повстанцам.

Далее наш «историк в штатском» пишет: «Недальновидная политика царизма вызывала массовое недовольство населения. Наиболее распространенными формами крестьянских протестов были побеги, поджоги помещичьих построек, сопротивление помещикам, полиции и войскам, а также бунты и волнения, которые в 1794 г. вылились в восстание под руководством Тадеуша Костюшко».[188]

Но вот я беру в руки документальный сборник, подготовленный кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института истории Национальной академии наук Республики Беларусь Е. К. Анищенко. Судя по предисловию и подбору документов, автор весьма критически настроен к большевикам и официальным царским историкам. Но он вынужден признать, что взгляды современных националистических историков, считающих, что «национальное восстание [1794 г.], направленное на возрождение независимости Белорусско-литовского государства в его исторических границах»… «белорусами были руководители и активные участники восстания»… — плод конъюнктурной фантазии их авторов и политической тенденциозности… Это не имеет отношения к борьбе за возрождение некоего национально-белорусского государства. Наконец, восстание ВКЛ [Великого княжества Литовского] не носило черт «белорусского» освободительного движения уже потому, что виленские руководители нигде и никогда не заявляли о подобном предмете, издавали свои универсалы исключительно на польском языке, постоянно подчеркивали в них «польскость» своей земли и ее обитателей.[189]

В этом сборнике, а также во многих других архивных русских и польских материалах, датированных 1794 г., ни разу не упоминались слова «белорус» или «литовец». Воевала с русскими шляхта, говорившая по-польски и считавшая себя поляками. Никаких русских помещиков или белорусских дворян в землях, присоединившихся к России при втором разделе Польши, не было. Тут мы можем на все сто процентов поверить… Екатерине II. Она еще в 1791–1792 гг. «днем с фонарем» искала по всей Речи Посполитой православных шляхтичей, но так никого толком и не нашла. Делала она это из корыстных побуждений, чтобы создать православную конфедерацию и противопоставить ее польским панам, но увы: что в Украине, что в Белоруссии, нравится нам это или нет, дворянство в конце XVI — первой половине XVII в. полонизировалось и приняло католичество, причем полностью, от магнатов Вишневецких до сравнительно бедных Булгариных.

Польский сейм в 1696 г. запретил использование в любых официальных документах белорусского языка, который в XIII–XVI вв. был государственным в Великом княжестве Литовском. И шляхта быстро забыла белорусский язык, предпочтя ему польский и французский. Особо удивляться тут нечему. Возьмем ту же Россию. Во времена царя Алексея Михайловича бояре и простолюдины говорили на одном языке, но уже при Екатерине Великой и Александре I русский язык господ кардинально отличался от языка крестьян.

В 1794 г. Екатерина II при всем желании не могла опираться на людей, говоривших по-белорусски, то есть на простых крестьян. Хлопы и гайдамаки лихо накрутили бы хвост панам, зато русские дворяне быстро устроили бы императрице «геморроидальные колики».

А теперь вновь вернемся в Варшаву, которую оставили 7 апреля 1794 г. Чтобы избежать обвинений в субъективности, предоставлю слово СМ. Соловьеву: «1 мая [в Варшаву] приехал курьер от Костюшко: генералиссимус одобрял все сделанное в Варшаве; назначил Мокрановского своим наместником. Вместе с этим озаботился и насчет своего соперника — короля: предлагал взять предосторожности, чтобы Станислав Август не уехал из Варшавы, ни с кем не переписывался; чтобы все особы, близкие к королю, были арестованы. Вследствие этого члены нового правления явились во дворец с требованием, чтобы один из самых сильных приверженцев России, Виленский епископ князь Масальский, отдал им драгоценный крест, полученный от русской императрицы после подписания Гродненского трактата.

В тот же день в 9 ч вечера явился к королю Мокрановский с требованием, чтобы велел арестовать Виленского епископа и выдать его правлению; король отказался, тогда правление само распорядилось — арестовало Масальского, Скорчевского, епископа Хельмского, и Мошинского, великого маршала: все трое помещены были в Брюльский дворец. Король решился завести сношения с генералиссимусом, 6 мая послал объявить Костюшко, что тесно соединил свое дело с народным и не сделает ни одного шага для собственного спасения. Но в Варшаве не верили этим заявлениям. 8 мая король выехал погулять из Варшавы в Прагу: народ взволновался, думая, что он хочет бежать, и правление прислало просить его, чтобы он не выезжал больше из Варшавы в предместье. Между тем народ волновался и по другой причине: он требовал казни лиц, известных своею приверженностию к России, — и поспешили удовлетворить требования народа: 9 мая были повешены гетман коронный Ожаровский, гетман Литовский Забелло, Анквич; народ требовал казни Масальского — и епископа повесили, несмотря на протест папского нунция Литты».[190]

Я специально дал длинную цитату, чтобы читатель сам мог сравнить Варшаву 1794 г. с Парижем 1792 г.

28 мая по распоряжению генералиссимуса Костюшко образовался Верховный правительственный совет, членами которого стали Сулистровский, Вавржецкий, Мышковский, Коллонтай, Закржевский, Веловеский, Игнатий Потоцкий и Яскевич.

Еще 30 апреля генералиссимус Костюшко объявил «посполитное рушение», по которому все мужское население Польши и Литвы в возрасте от 15 до 50 лет призывалось в ряды польской армии. Для вооружения народа были открыты все арсеналы, а также велено было изготавливать пики и косы. В Варшаве начались спешные работы по возведению укреплений.