– Не спишь… Хорошо…

С него сдернули мешок, попутно выхватив клок волос. Яркий свет ослепил Тильта, заставил зажмуриться и отвернуть лицо.

– Да не вертись ты, мастер, как вошь на гребешке… Или боишься чего? Не бойся. Прибыли. Отдыхай теперь. Сейчас есть будем. Хочешь есть?

Шершавые пальцы выдернули кляп изо рта, и Тильт закашлялся, зафыркал, отплевываясь.

– Вот и хорошо, вот и славно… Дыши, мастер, дыши… Перхай, тока гляди, душу не выперхай…

Тильт наконец-то смог разглядеть говорящего. Тому на вид было лет тридцать, может, чуть больше. Его лицо было серым от пыли и потому казалось мертвой маской. Его губы – потрескавшиеся и обкусанные – кривились в усмешке, а неровные испорченные зубы делали усмешку особенно неприятной и даже страшной.

– Кто вы? – хрипло спросил Тильт.

– А тебе не все ли одно, почтенный мастер? Сегодня мы вместе, а завтра – уже нет.

– Что вы со мной сделаете?

– Да ничего. Накормим вот сейчас, не звери же, почитай..

– Зачем я вам?

– Да нам-то ты вовсе без надобности. Хоть мы люди и неграмотные, но писарь нам ни к чему. Мы всё как-то без бумаг привыкли обходиться.

– Но тогда почему…

– Да ладно тебе, мастер, вопросы вопрошать! Как дите малое. У меня голова пухнуть начинает!

Человек подергал веревки, связывающие пленника, и отошел.

Полог крытой повозки был откинут, и Тильт убедился, что воображение его не обмануло. Были здесь и лес, и костры, и котел с бурлящим варевом, и многочисленные люди, одетые, как разбойники.

А они и есть разбойники, понял Тильт, и лоб его покрыла испарина. Самые что ни на есть настоящие разбойники. Бандиты, воры, грабители. Целая банда, с удобством расположившаяся в лесу.

Меж деревьев белели конусы шатров, на их золоченых шпилях трепыхались синие вымпелы. Возле крытых дёрном и лапником шалашей лежали копья и рогатины. В огромной плахе, бурой от крови, торчал здоровенный топор – его отполированная рукоять была высотой с Тильта. Рядом скользкой грудой свились серые кишки – наверное, поросячьи. Хорошо, если поросячьи! Разное про лесной люд рассказывают, хотя с другой стороны, коли поросенка резали, человечину небось есть им не к чему, другое дело – зимой… Тильт поежился. Нет, не надо про такое думать, лучше не надо…

Под широким навесом топтались лошади, помахивали хвостами, фыркали, косясь на проходящих мимо людей. Видно было, что лагерь стоит здесь не один месяц: вся трава помята, дорожки вытоптаны, конского навоза много, помойная яма переполнена, вон как смердит.

– Ну что, угомонился? – знакомый разбойник вынырнул сбоку, заглянул в повозку, внимательно осмотрел Тильта. – На вот, пожуй покамест. – Он кинул на солому краюху хлеба, деревянную миску, ложку, кусок сыра и два побитых, помятых яблока. – Только уж извини, развязывать я тебя не буду. – Он ухмыльнулся ядовито и снова исчез.

Тильт какое-то время разглядывал хлеб, вдыхал его свежий ячменный аромат и глотал слюну, а потом изогнулся, словно какая-нибудь гусеница, застонал, и попытался дотянуться ртом до лежащей рядом еды.

Перво-наперво Гай купил в лавке набор перьев, чернила в бутылочке и несколько листов бумаги. Чернила были жидкие, явно разбавленные, а бумага жесткая и плохо выделанная, но на другое у Гая денег пока не имелось. На последние монеты он приобрел у оружейника простенький нож взамен отобранного троллями. Поскольку нож был с браком – выщербленный – и хороший покупатель все равно его не взял бы, оружейник продал его Гаю за бесценок.

На будущее Гай положил себе купить еще и серебряное перо – знак гильдии, но стоило оно дорого и на такую покупку предстояло еще заработать.

После приобретения столь важных вещей Гай пошел искать работу.

Из первого постоялого двора, который назывался «У Грифона», Гая прогнал конкурент – обитавший там тощий писец со злым и несчастным лицом. Во втором – «Жарком Очаге» – писцов имелось целых три, благо двор был большой и богатый, но еще в одном писаке нужды не имелось, что и разъяснил Гаю довольно учтивый вышибала. В третьем останавливались только лиадские и маскаланские торговцы, а ни маскаланского, ни лиадского Гай все равно не разумел.

Четвертый постоялый двор с незамысловатым названием «Стол и Постель» и столь же незамысловатой вывеской выглядел запущенным и бедным, и Гай почему-то решил, что тут писца уж точно нет. Мрачный одноглазый владелец двора на вопрос Гая пожал плечами и бросил:

– Сиди, мне жалко, что ли… Но бесплатно жрать не дам. И место освобождай, если остальные все займут.

Гай поместился в уголке, разложил бумагу, перья, откупорил бутылочку с чернилами и стал ждать, здраво рассудив, что вряд ли к нему сразу бросятся клиенты.

Время шло.

Постояльцев в «Столе и Постели» оказалось не густо, да и те, что были, выглядели неважно. Купцы из тех, что победней и понеудачливей, подозрительные люди, смахивавшие скорее на лесовиков, вообще невесть кто… Гай мог побожиться, что он видел даже одного гнома, хотя гномов в Дил, как и в другие крупные города, не пускали. Впрочем, это мог быть и заезжий коренастый бородатый ремесленник. Но уж больно похож на гнома…

Никто к Гаю не обращался, ни прочитать, ни написать ничего не просил.

В полдень он купил у хозяина кружку горячего маскаланского розового чая и несколько сухарей на закатившуюся в угол потайного клапана монетку. Когда Гай догрызал последний сухарь, к нему подошел толстый купец, весь провонявший рыбой.

– Ты, что ли, грамотей? – неприязненно спросил он.

– Я, почтенный, – едва не подавившись сухарем, сказал Гай.

– Ну-ка, грамотей, прочитай, что тут накарябано, – купец порылся за пазухой и достал мятый клочок пергамента. Гай расправил письмо. Написано было по-авальдски с большим количеством ошибок и ужасным почерком, но разобрать писанину, в общем-то, было можно.

– Жена ваша Лилана, почтенный, передает вам, что старая черная свинья издохла, двое рабов сбежали, а третьего – пастуха Титтли – поймали и примерно выпороли. Приезжал брат ваш Скофф, обещался осенью опять заглянуть. А в остальном все дома нормально, только слышно, тралланы опять шалят, все дальше от берега заходят. С чем и кланяется вам и желает скорейшего возвращения.

Некоторые фрагменты письма Гай переводить не стал, например, несколько строк, где жена купца бранила беглых рабов. Многих слов из этого списка Гай просто не знал. Тем не менее, купец остался доволен.

– Поди ж ты, тралланы что делают, – буркнул он, бросая на стол серебряный авальдский шестигранник и бережно складывая письмо. – А Титтли, свиной сын, уже четвертый раз бежит, и все ловят. Ну, я шкуру ему попорчу, вот вернусь только.

Продолжая ворчать, купец удалился, а Гай поспешно спрятал монету в пояс. Первый заработок в качестве грамотного человека оказался более чем приличным – можно рассчитывать на ужин.

После обеда, то есть чая с сухарями, к Гаю обратились еще двое клиентов – один просил прочесть новые рыночные правила, а другой – написать маленькую записку для торгового компаньона в Беллбрет. Обогатившись еще на две монеты – видимо, такса за услуги грамотея здесь была стандартной – Гай начал подумывать о том, не начать ли с хозяином переговоры относительно ночлега.

Зал постепенно заполнялся народом. К сумеркам даже за столик Гая уселись двое волосатых лодочников из Южных Фьордов и стали молча накачиваться пивом. Одноглазый хозяин и его подручные, трое парнишек вороватого вида, едва успевали разносить снедь и выпивку.

В правом от Гая углу неожиданно завязалась драка. Высокий человек с внешностью наемника, весь в переплетении кожаных ремней, украшенных стальными бляхами, набросился на своего соседа по столу – плотного коренастого ремесленника. На поясе наемника болтался короткий меч, но он его не вынимал, обходясь кулаками. Через мгновение ремесленник уже валялся под столом, но двое его приятелей, таких же коренастых, угрожающе крутили над головой короткими дубинками с окованными железом верхушками.