Тильт слышал. Но не отвечал.

А Ферб все говорил, все шептал без остановки…

Когда-то в этом лесу жило племя лесных людей. Не разбойников, которых тоже порой именовали «лесным людом» – разбойники происходили из мест самых разных, собирались в чаще своими путями, эти же испокон веку жили здесь. Были они странные – заросшие, будто звери, молчаливые, словно рыбы. Держались особняком, никого к себе не подпускали, лишь детям из окрестных деревень дозволяли ходить по лесу. С детьми же и договаривались, если нужно чего-то было: железные инструменты, хлеб или ткани. Договаривались без слов, мимикой и жестами. И только дети могли понять, что требуется лесным жителям и что дадут они взамен.

Обитали лесные люди в лесном городе. Был он обнесен высоким частоколом, возле тяжелых ворот высились два огромных кедра, к стволам которых тесно лепились помосты и лестницы. На самых макушках в больших круглых корзинах сидели остроглазые наблюдатели. И знающие люди поговаривали, что из этих плетеных гнезд весь лес виден, как на ладони.

Но однажды лесные люди пропали. Всезнающие дети рассказали, что лесной город опустел, что его ворота открыты, а на кедрах не заметно никакого движения. Долго не решались крестьяне входить в заповедный лес. Долго они ждали возвращения лесных людей.

И лесные люди вернулись. Только не те, что жили здесь прежде. Другие…

– Лучшего места нам было не найти, – тихо рассказывал Ферб, поглядывая по сторонам и прислушиваясь. – Только вот в лесном городе мы так и не прижились. Что-то нехорошее там чувствуется. Звуки разные ночью. И видится всякое… Ушли мы оттуда. Поселились рядом…

Кажется, Фербу было безразлично, слышит ли его Тильт. Разбойнику было не по себе. Особенно это было заметно, когда где-нибудь в стороне раздавались страшные крики умирающих – лицо Ферба бледнело, руки начинали дрожать, а бормотание делалось совсем уж неразборчивым.

Разговором он пытался успокоить себя.

Тильт видел похожих людей – они, даже положив голову на плаху, не переставали болтать. Несли всякую чушь, – им так легче было.

– …Но было бы глупо никак не использовать этот город. И мы стали хранить там наше имущество. То, что удавалось раздобыть в походах. А еще мы решили, что город станет нашей крепостью, если случится нечто… нечто… подобное…

Сквозь кусты ломился кто-то, и Ферб умолк, сжался. Хлопнул пистоль. Бегущий человек вскрикнул, упал… Раненный умирал долго – Тильт и Ферб слушали его стоны, задыхались вместе с ним.

– Это был Щен… – чуть слышно сказал разбойник. – Они все бегут в крепость. Думают укрыться за частоколом. Да только это уже бесполезно. Нас слишком мало. Барон напал внезапно. Он прошел мимо ловушек, мимо выставленных постов. Он застал нас врасплох… О крепости, наверное, он тоже знает… Это всё Бондарь! Я уверен, это треклятый Бондарь!..

Ферб глухо закашлялся. От него тяжело пахло кровью – у Тильта этот запах вызывал тошноту и головокружение. Хотелось отодвинуться подальше, но колкое острие, упершееся в ребра, напоминало, что лучше этого не делать.

– Я еще вернусь… Хоть откуда… Хоть с того света… И ты, почтенный мастер, поможешь мне в этом… Готовься… Скоро… Они уходят, ты слышишь? Уходят – к городу лесных людей…

Действительно, шум отдалялся. Уцелевшие разбойники отступали, люди барона преследовали их.

– Пора, мастер. Поднимайся. Вставай!..

Меч пропорол одежду, вонзился в бок, словно шпора. Тильт охнул, с ненавистью глянул на своего мучителя.

– Шевелись! – прошипел Ферб, выпучив глаза. – Вперед! В повозку! Пора выбираться отсюда!..

Когда они пробегали мимо распростертого на земле Щена, Ферб наклонился и подхватил с земли небольшой арбалет. Тильт успел заметить это – а потом затылком чувствовал мертвенный холод нацеленной короткой стрелы, не смел оглянуться, и все боялся, что стрела сама сорвется с отполированного деревянного ложа и клюнет его в спину, сшибая на землю, выбивая из груди пахнущий кровью воздух.

Он так напряженно ждал этого, что сам не заметил, как очутился в повозке.

– Вернулся, – удовлетворенно сказал кто-то из пленников.

Потом всхрапнули лошади, взвизгнули колеса – и сдвинувшийся лес исчез за упавшим пологом.

– …Ничего у нас не выйдет, – заключил Гай, когда приятели шли по пустынной ночной улице.

– Это еще почему?

– А пятьсот ультов ты на дороге найдешь? Я такой кучи денег сроду не видел.

– Положись на меня, – решительно сказал Лори. – Найду я пятьсот ультов.

– Украдешь, что ли?

– А то! У Одвина в каморке тайник есть, он туда денежки и прячет. Там не то что пятьсот, и вся тысяча наберется.

– Погоди, – Гай остановился. – А дальше?

– А дальше, почтенный, нам придется ноги делать. Суди сам: Одвина обокрали, троллей выпустили, и Мотыга на меня глаз положил – нужен я ему в ночной армии… А я не хочу. Так что последний день мы с тобой завтра в Диле.

– Я так не согласен, – воспротивился Гай. – Я работу нашел, думал…

– А ты не думай, – перебил Лори. – Ты лучше сюда смотри: мне-то какая корысть? Я тоже при доме, при работе, не сахар, конечно, но жить можно. А тут ты со своими троллями, которых я и не знаю вовсе. Может, они меня завтра сожрут и косточки обгложут! Так что благодари, что я тебе помогать взялся, и не ной. И потом, знаешь, что Кармал Скиталец писал? «Не ропщи о странствиях, ибо в странствиях познается жизнь, постигаются знания и добывается счастье». Там дальше еще стихами было, но я стихи не помню… – смущенно закончил Лори.

– Ты что, читать умеешь?! – поразился Гай.

– Умею.

– А чего не говорил?

– А ты и не спрашивал. Ладно, пришли уже. Давай, что ли, спать… Жалко, пожевать ничего нету.

– Стой, стой… – Гай улегся на свою нехитрую постель, подвинув недовольно мурлыкнувшего Скратча. – А не получится так, что Мотыга у нас деньги просто отнимет, и все?

– Не получится. Он человек приличный, – отозвался Лори и почти тут же захрапел.

Вход в подземный лабиринт находился на берегу Салайны, на окраине Дила. Река, бурля, утекала за пределы города сквозь толстую стальную решетку. От воды тянуло сыростью, да и дождь, ливший весь день, усилился. Приятели промокли до нитки, и страх тоже далеко не согревал…

– Подержи, – велел Гроп, человек Мотыги, чем-то похожий на своего коллегу Упыря коротконогий нечистоплотный толстяк, передавая Гаю фонарь. Он углубился в густые заросли бузины, чем-то погремел там и позвал:

– Идите сюда.

Совсем маленькая дверца, вернее, прикрытый дубовой крышкой на петлях лаз, скрывался среди мусора и ветвей. Из открытой дыры пахло плесенью и мышами.

– Я первый, – сказал Гроп, принимая фонарь. – Вы за мной, последний пусть дверь на засов закроет, там есть.

Он встал на четвереньки и пополз внутрь, освещая себе путь. За ним поспешил Лори, следом – Гай. Он нашарил ржавое железо засова и задвинул его.

«Надо бы поторопиться, – подумал Гай, а то отстанешь, потеряешься…» Он резво побежал на карачках и уткнулся головой в костлявое седалище Лори.

– Ты аккуратнее, почтенный! – прошипел тот. – И башкой не стукнись, здесь потолок уж больно низкий.

Потолок из ветхого кирпича был мало того, что низкий, так еще и скользкий, покрытый толстым слоем лохматой белесой плесени. В тусклом, пляшущем свете фонаря плесень переливалась разными цветами. На каменном полу стояли холодные лужицы воды, и вскоре колени штанин Гая промокли насквозь. Несколько раз он больно стукнулся головой.

Лори, судя по его сдержанным ругательствам, тоже приходилось несладко. Толстяк Гроп, напротив, полз вперед довольно резво – видимо, знал здесь каждый уголок и выступ. По пути попадались ответвления – просто черные дыры в стенах и прикрытые железными решетками дверцы, но пока дорога вела прямо. В темноте ответвлений кто-то копошился, злобно попискивал, с топотком убегал. Наверно, крысы, неуверенно подумал Гай. Мысли о том, кто еще мог поселиться в древнем подземелье, он отогнал прочь.