На стадии консервации чувства человек, склонный к любовной зависимости, дополняет свой набор дисфункциональных убеждений и деструктивных стратегий различными паттернами, основанными на ипохондрии.

В частности, психологической игрой «Убогий». Жалость окружающих приятно дополняются отборными воспоминаниями. Аддикт, подсевший на любовь, как на наркотик, не хочет помочь ни собственному сознанию, ни собственному организму, который, по всей вероятности, справился бы с «токсинами любви» и вернулся к жизни. «То не любовь, затем что в ваши годы разгул в крови утих, — он присмирел и связан разумом…» — выговаривал Гамлет своей матушке, беспутной королеве Гертруде, напоминая о человеческом достоинстве и государственных интересах.

Кстати, лекарство от любовной зависимости заключено не в «вечном чувстве», а в умении пережить разрыв и остаться собой. Заниженная самооценка и неверие в себя придают каждому очередному чувству, каждому следующему партнеру некую «сакральность»: это святое. Я не откажусь от священных носков и пожелтелых фоток. У меня ничего не осталось, кроме памятных реликвий. И пожалуйста — вместо нормального существования индивиду остается… реликварий. И сам аддикт в этом реликварии — в качестве мумии.

Сексуальная, любовная, агрессивная разрядка порождают множество версий зависимости. Или, по крайней мере, гипертрофированного увлечения. А страх перед реальной жизнью, которая, по мере погружения индивида в болото аддикции, все меньше походит на человеческое существование, дополняет стремление сбежать из дискомфортной обстановки в уютные виртуальные миры. В каждом из нас живет Ребенок, истероидный компонент, которому требуется внимание и опека. Важнее всего — вовремя осознать, куда он ведет вас и куда вы бы хотели придти. Не оставляйте своего внутреннего Ребенка без присмотра.

Зависимость от лжи и ложь от зависимости

Химические способы преображения реальности известны: употребление алкоголя, наркотиков, лекарственных препаратов, курение, переедание, пристрастие к кофеину. С момента изобретения одурманивающих зелий все эти средства активно используются для получения удовольствия от социальных ситуаций. Удовольствие возникает тогда, когда действительность обретает неожиданные черты — яркие, будоражащие, увлекательные. Это связано с воздействием малых доз химического допинга. Таким образом активируются мозговые центры наслаждения, а они высвобождают эндогенные опиаты. Человек вступает в приятный мир, где мучительные реалии отступают на задний план, зеркала отражают чудное мгновенье, оно же гений чистой красоты, и случайные знакомые обожают мимолетное виденье — то есть тебя — всей душой.

В I веке до нашей эры римский поэт Гораций писал о вине: «Тайны раскроет, сбыться надеждам велит, даже труса толкает в сраженье, души от гнева, тревог избавляет и учит искусствам». Но этим надеждам не суждено сбыться. Для раскрытия тайн и обучения искусствам требуется хотя бы небольшое (а чаще довольно большое) время. Но при аддикции неизбежно возникает толерантность, появляется потребность в увеличении дозы. А тот же алкоголь в больших дозах подавляет синтез одного из веществ, активизирующих нейроны, — глютамата. Недостаток глютамата снижает мозговую активность, нарушает способность мозга к научению и пагубно сказывается на аналитических и других мыслительных процессах, также ослабляя самоконтроль.

Хотя человеку по-прежнему может казаться, что он талантливее, обаятельнее, храбрее, спокойнее и одновременно раскованнее, чем в трезвом состоянии. Чувствительность к холоду, боли, неприятным ощущениям и негативным мыслям снижается. Люди, описывавшие себя в состоянии алкогольной интоксикации, сглаживают свои отрицательные черты сильнее, чем делали это, будучи трезвыми.

Именно возможность полюбить себя и окружающую действительность вводит человека в состояние психологической, а не только химической зависимости от алкоголя или наркотиков.

Но этого состояния можно достичь и другими способами. Нам удается менять химический состав крови двумя путями: посредством введения в организм веществ, специально для этого предназначенных; а также посредством внутреннего психологического настроя. Некоторые аддикты выбирают первый вариант. Действительно, дозу «биохимического наслаждения» получить проще: с утра принял свой «любимый агент» — и целый день свободен! Второй вариант — изменение состояния психики с помощью целенаправленной деятельности.

Многие ее виды связаны с вымыслом. На заре времен человечество совершило радикальный, но вполне оправданный переход от биологической защиты ко… лжи. Защищая свои интересы, человек по-прежнему использует маскировку и делает это весьма беспардонно — так же, как его дикие сородичи, не склонные извиняться за введение хищника в заблуждение. Вот только животное абсолютно точно знает, от кого именно придется защищаться — знает если не мозгом, то телом. Эволюция уже определила тактику его защиты, выкрасив поверхность тела в определенные цвета — маскирующие или предупреждающие, придав этому телу определенную форму и поместив это тело в определенные условия. С человеком все эти предварительные заготовки не то что бесполезны, но они в то же время не обеспечивают его потребности в защите.

Не одобряемое общественным мнением вранье — не столь наивный подход, как кажется на первый взгляд. Алкоголь и наркотики, азарт и виртуальность меняют само- и мироощущение куда основательнее. Зачастую они разрывают связи между сознанием и действительностью. Пропадает адекватное восприятие полученной информации. Но природа любых искусственных галлюциногенов — всего-навсего усовершенствованный дубликат естественного психологического механизма — механизма фантазирования.

Каждый человек хотя бы раз испытал его действие на себе. Например, в детстве, когда грань между действительными и вымышленными событиями размыта настолько, что ее трудно установить. Психиатры до сих пор спорят о так называемых «восстановленных воспоминаниях». Можно ли считать достоверным то, что пациенты рассказывают о своем раннем детстве во время сеансов психоанализа? Можно ли использовать эти сведения в суде как правдивую информацию? Может ли ребенок точно изложить детали событий, происходивших у него на глазах несколько дней или несколько недель назад? Как выяснилось, маленькие дети легко поддаются психологическому давлению, охотно дают описания и характеристики, к которым их подталкивают во время расспросов. Если, например, сказать о человеке, что он неуклюжий растяпа, две трети малышей легко подтвердят эти инсинуации выдуманными историями о поломанных игрушках, разорванных книгах и пролитых чернилах. И, что особенно важно, будут упорно придерживаться своей версии. На подобное «беспочвенное вранье» их толкает… эмпатия.

Ребенок чрезвычайно остро чувствует, чего от него хотят. И вдобавок не имеет должного запаса внутренней стойкости, чтобы противостоять прессингу. С возрастом некоторые люди вырабатывают способность к сопротивлению и к формированию собственного мнения, а некоторые так и остаются малышами, которых аудитория вынуждает сочинять феерические истории. В принципе, людям всегда хочется услышать что-нибудь увлекательное, яркое, неожиданное… И всегда найдутся самозабвенные врали-эмпаты, улавливающие желания публики. Но их попытки удовлетворить потребность аудитории в захватывающих сюжетах отнюдь не всегда бывают удачными. Потому что в игру вступают новые факторы: наличие артистизма, чувства меры, жизненного опыта, излюбленной тематики и проч. Те, у кого имеется творческий компонент, могут (хотя бы иногда) остановится вовремя. А вот другие… Другие бывают крайне обременительны.

Тэффи, описывая выходку девочки, на которую «накатил великий дух вранья», верно передает поведение окружающих, выслушавших историю о том, как врунья якобы в двухлетнем возрасте спасла на пожаре мужика, который «лежал и горел со всех сторон. Тогда я приподняла его за плечи и оттащила в соседний лес; там мужик погасился, а я пошла опять на пожар». Так же и описание чувств самой девочки отличается большой психологической точностью: «Рассказывая свою повесть, я вся так горела душой в никогда еще не испытанном экстазе, что долго не могла вернуться к прерванной жизни там, на второй скамейке у окна. Все кругом были очень сконфужены. Учитель тоже. Он был хороший человек, и поэтому ему было так совестно, что он даже уличить меня не мог… Чувствовала себя недурно только я одна. Мне было весело, как-то тепло, и, главное, чувствовалось, что я одна права во всей этой скверной истории»[93]. Ну как, ничего не напоминает? Великий дух вранья на удивление схож с великим духом горячительного.