Рыжов открыл ее паспорт, снова хмыкнул.

— Полякова Галина Михайловна? Вы с ним не зарегистрированы?

— Нет. Мы живем гражданским браком, — усталым голосом призналась Галина.

— А что, нельзя, что ли? Главное, что мы любим, друг друга, — с вызовом спросил Григорий.

— И давно вы так живете?

— Пять лет.

— То есть, это не ваш ребенок? — Рыжов показал рукой в сторону всхлипывающего пацана.

— Васька? Нет, не мой, — признался Григорий, — мой вот тот, — он кивнул на младенца. — Но и эти они мне все как родные.

— Да, вижу я, какие они тебе родные. Ухи вон чуть парню не открутил. И сколько вы живете в Кривове? Давно?

— Да, с полгода. Раньше жили в Железногорске, а потом переехали сюда, — ответил хозяин, все как-то нервно оглядываясь на жену.

"Плохой признак. Сменять областной центр на нашу дыру, можно либо сбегая от кого-то или чего-то, либо пропив жилье", — решил участковый.

За этими разговорами Хилькевич немного успокоился, сел на табуретку, закурил. На взгляд Рыжова он выглядел старше своих двадцати шести лет, в то время как Галина смотрелась старше своих тридцати пяти.

— Что ж это вы сбежали из своей незалежной Белоруссии? — спросил Рыжов, обходя комнату, и потихоньку рассматривая все, что попадалось ему на глаза.

— Да, работы там нет, — нехотя ответил Григорий.

— Что-то я не слышал, чтобы у батьки Лукашенко была безработица, — говоря это, Рыжов заглянул в соседнюю комнату, где на кровати храпела хозяйка квартиры, Сычиха.

— Работа есть, только это разве работа, за гроши, — продолжал белорус.

— А пить надо меньше, тогда и денег будет больше оставаться, — рассуждая так, Иван Михайлович ногой выдвинул из-под кровати большую, черную с синим сумку. — Чья сумка?

Хилькевич вдруг занервничал, глаза его забегали.

— Не знаю, нашел я ее тут, как только въехали, она уже здесь была.

Рыжов тут же уловил недоуменный взгляд, брошенный в сторону белоруса его гражданской женой.

— И что в ней? — настаивал Рыжов. — Я ведь открою.

— Да, разная ерунда, тряпки, какие-то ордена, медали.

— Ну-ка, открой, — попросил Рыжов.

Хилькевич нехотя расстегнул сумку. Большую ее часть действительно занимали какие-то тряпки, а когда белорус поднял их, то на дне оказались многочисленные медали.

— Так это не твои, говоришь? — с усмешкой спросил Рыжов.

— Нет.

— А это вот что такое, — участковый вытащил из тряпья пульт к телевизору. — "Самсунг", — прочитал он. — А где сам телевизор то? А, Григорий? Уже цыганам отнес?

— Не видел я никакого телевизора. А пульт это здесь лежал, не мой он.

— В подвале телевизор, в тряпку завернутый стоит, — неожиданно подсказал переставший плакать пасынок Хилькевича. Самого отчима, аж передернуло от злости.

— Ты, щенок! Замолчи, Васька! — прошипел он.

— Да нет уж, говори, Вася, говори. Иди-ка сюда, — Рыжов подозвал мальчишку, положил ему руку на плечо. — Ты откуда про телевизор знаешь?

— А я видел, как он туда, в подвал, покрывало наше старое унес. Я потом пошел туда, и увидел его. Большой такой телевизор. Нам как раз такой нужен, а то без телека так скучно.

Рыжов с усмешкой посмотрел на Хилькевича, хотел что-то сказать, но тот в это мгновение сорвался с места, выскочил в коридор, и, на ходу сорвав с вешалки куртку, выскочил за дверь.

— Иж, ты какой, шустрый, — удивился участковый, но затем так же припустился бежать за белорусом. У того фора была метров двести, и, выскочив во двор, Рыжов увидел его уже сворачивающим за угол дома. Михалыч предпринял старт не столь быстрый, но не упускал из видимости беглеца. Они пробежали дворами, затем белорус выскочил к железной дороге, оглянулся по сторонам, но попутных поездов, а ему сейчас все были попутными, не было. Так что пришлось бежать дальше. Они с полкилометра пробежали вдоль дороги, затем Григорий свернул в лесопосадку, и побежал по ней, надеясь, что со временем удастся скрыться от преследователя. Так, потихоньку, они выбежали за пределы города. Что удивляло Григория, это то, что участковый не отставал. На вид он дал ему пятьдесят лет, и промахнулся всего на три года. Но вдвое моложе его белорус никак не мог оторваться от этого старика. Более того, упрямый участковый начал сокращать расстояние, между тем как легкие Григория уже почти капитулировали. Когда Хилькевич в первый раз остановился, чтобы отдышаться, и повернул голову в сторону преследователя, то поразился, что на лице этого старика не было заметно следов усталости, а дышал он редко и равномерно. Хилькевич припустился бежать дальше, а когда метров через триста снова обернулся назад, Рыжов, оказалось, был уже совсем близко. Григорию еще пришло второе дыхание, забег продолжился на добрый километр, но пришла и неизбежная развязка. Белорус уже еле стоял на ногах, когда ловкая подсечка заставила его растянуться на прелой листве. Поднять на ноги Рыжов ему не дал, коршуном упав на спину белоруса, он своими цепкими, как клещи руками, ловко завернул руки белоруса назад, и украсил их жесткими браслетами наручников. После этого, не вставая с тела поверженного врага, он достал из кармана рацию, и связался с дежурной частью.

— Семеновка, это сороковой. Пришлите наряд по адресу Железнодорожная шестьдесят шесть, квартира десять. Вызовите тех, кто ведет дело по нападения на Зубкова. Я убийцу взял. Да, и улики есть, стопудовые улики. Все.

Пока они шли обратно, Григорий все поглядывал сбоку на участкового.

— Чего глядишь? — спросил Рыжов.

— Дед, ты как это так можешь бегать, а? Тебе сколько лет? Я оторваться от тебя не мог, а я же пять лет назад входил в молодежную сборную Белоруссии по биатлону.

— Лет мне столько, сколько бог отмерил. А догнал я тебя потому, что я каждое воскресенье пробегаю в три раза больше, чем мы с тобой сейчас пробежали. Ты то, поди, кроме литробола ничем эти пять лет не занимался?

Григорий отрицательно замотал головой.

— Нет, забросил все.

— Ну, ничего, в зоне снова спортом займешься, а сидеть тебе долго. Выйдешь, посоревнуемся снова. Я уже старенький буду, на пенсии, как раз может, и перегонишь меня.

На это Григорий ничего не ответил, только понурил голову.

Около дома их уже ждала дежурка с нарядом, а вскоре подъехал и Шаврин. Узнав подробности всего происшедшего, из-за которых его вызвали, он облегченно вздохнул:

- Слава богу, одно дело, считай, свалили.

Андрей Колодников в этот выходной так же решил совместить приятное с полезным, работу с отдыхом. Он съездил на рынок, а оттуда, отягощенный старомодной, плетеной сеткой с купленным мясом, направился на одну из ближайших к рынку улиц.

— Строительная сорок четыре, — бормотал он себе под нос, разглядывая почерневшие домики без всяких следов разметки улиц и номеров. — Где же этот чертов дом?

Пришлось вступить в переговоры с местными жителями, и вскоре он нашел не только нужный ему дом, но и без труда проник во двор, лишенный обычных для этих местных жителей собак, и вообще, довольно запущенный. Постучав в дверь, Андрей услышал из-за нее сильный мужской голос: — Входите, там открыто.

Признаться честно, Колодников заранее относился к хозяину дома с предубеждением. По его мнению, изготовление холодного оружия должно караться по всей строгости закона. То, что хозяин занимался именно этим, сразу подтвердил визг уничтожаемого наждаком металла, и неприятный запах горелого железа. Но когда Андрей прошел дальше, то сразу резко переменил свое мнение. Около инструментального стола, с заготовкой ножа в руках, расположился человек с длинными волосами, перетянутыми веревочкой, с короткой, торчащей клочками бородой, но в инвалидной коляске. У оружейника были широкие плечи, сильные руки, но не было обеих ног. Оторвавшись от наждака, он вопросительно глянул на гостя.

— Что, заказать что-нибудь хотите? — спросил он.