Вернувшийся Фануил доложил, что на набережной все вроде спокойно. Поигрывая желваками под скулами, Лайам пошел вниз.

Улица Шествий – с ее колоннами, жаровнями и кучками молящихся горожан и паломников – прямиком выводила к широким ступеням, выложенным белым мрамором и сбегавшим к воде. Это был так называемый Королевский причал, обнесенный каменными перилами, покоящимися на опорах в виде львов и драконов. Справа и слева от этой роскоши располагались причалы попроще, но зато оснащенные парусиновыми навесами и скамейками, чтобы горожане в ожидании лодок могли укрыться от непогоды. Королю же никакие навесы не надобны, ибо, во-первых, над ним не каплет, а во-вторых, ему никогда не приходится ждать.

Усмехнувшись, Лайам плюхнулся на скамейку. Он окинул взглядом обозримую часть реки, но ничего там не обнаружил и принялся выжимать из волос воду, время от времени утирая нос Рукавом. Фануил описывал над причалом круги, высматривая, нет ли за ними погони.

«Наверное, мне бы не стоило торчать на виду…»

Однако Лайам так смертельно устал, продрог и намучился, что его охватило тупое упрямство.

«Черт с ними, найдут так найдут!» В конце концов, Фануил рядом, а сам он худо-бедно вооружен. Шмыгнув носом, Лайам вытянул из деревянных ножен клинок. Скорее всего, столкновения с настоящим мечом он не выдержит, однако блестит очень грозно, даже в тусклом свете единственного на пристани фонаря. Лайам сделал несколько пробных взмахов – клинок ободряюще свистнул. «Пусть только явятся!»

Но никто не являлся. И лодки тоже. Лайам сидел на скамейке, дрожа от холода и тупо разглядывая тело клинка. Мысли его беспорядочно прыгали. Он то обдумывал гневную отповедь коварному мэтру, то вспоминал хищную физиономию фальшивого Берта, то восхищался проворством и разворотливостью Фануила… Трости, мечи, ужасная рана, сверток в кармане, рекомендательное письмо… Лайам никак не мог сосредоточиться на чем-то отдельном. К тому времени, как на реке наконец-таки замелькал фонарик, болтающийся на высокой корме маленького суденышка, он окончательно приуныл.

– Лодка свободна! – кричал перевозчик сквозь дождь. – Свободная лодка!

Лайам вскочил на ноги, торопливо пряча меч в ножны.

– Сюда! Эй, любезный, сюда! – Лодочник подвел свое суденышко ближе и повернулся, чтобы получше разглядеть возможного пассажира. Увиденное явно не пришлось ему по душе.

– Вам куда?

– К Ремесленному распадку.

Лодочник чуть подтабанил веслами, но к берегу подходить не спешил.

– Не близко. Четыре принца. Деньги-то у вас есть?

Подозрение оскорбляло. Лайам выругался сквозь зубы, потер занемевшие руки и достал из поясного кармашка четыре серебряные монеты. Он показал их перевозчику; тот прищурился, кивнул и пристал к спуску.

Над пассажирским сиденьем, находившимся в корме лодки, имелся полукруглый плетеный навес. Кряхтя и постанывая, Лайам заполз туда. Лодочник мощными гребками вывел свое суденышко на середину реки. На нем был широкий заплатанный плащ с большим капюшоном, однако поверх капюшона перевозчик для верности нахлобучил еще и шляпу – соломенную, с широкими обтрепанными полями. Греб он легко, без особых усилий, несмотря на то что лицо его – морщинистое и беззубое – выдавало в нем старика.

Сидеть нос к носу было не особенно ловко, впрочем, обычно столичные перевозчики тактично делали вид, будто вовсе не замечают своих пассажиров, глядя либо на реку, либо на небо, но этот старинушка никакого, похоже, понятия о тактичности не имел. Он с нескрываемым любопытством глазел на Лайама, время от времени громко причмокивая губами. Это чмоканье раздражало больше, чем неотрывный взгляд. Лайам нахмурился и демонстративно отвернулся от старика. Когда лодку подхватило течением, тот заметил:

– Я погляжу, сударь, вы без плаща!

Эта невинная фраза пробудила в Лайаме ярость.

– Какая вам разница! – огрызнулся он. – Я при деньгах, и вы в том убедились!

Лодочник миролюбиво пожал плечами.

– Ну, плащ в такую погоду тоже бы не помешал.

Сочувствие, прозвучавшее в голосе старика, разозлило Лайама еще больше.

– Если хотите знать, плащ у меня был, только я проиграл его в фанты. Во дворце! И не сумел отыграться!

Дурацкая шуточка! Лодочник посмотрел исподлобья и, продолжая грести, бросил вскользь:

– Нынче во дворце в фанты-то не играют.

Лайам побагровел. «И правда, какие там фанты! Король при смерти, идиот!» Он смущенно потупился и вздохнул.

– Да, вы правы. Я сболтнул глупость. Просто меня ограбили и я страшно зол.

Лодочник ничего не сказал, однако же перестал пялиться на пассажира, а за мостом Полукрон пробурчал:

– Пошарьте-ка под собой. Там должна быть бутылка. Хлебните разок-другой.

В бутылке оказалось нечто вроде ликера. Лайам закашлялся, обжегши гортань. Однако дело того стоило: желудку стало тепло. Он благодарно кивнул перевозчику, тот лишь пожал плечами. Сделав еще глоток, Лайам вернул бутылку на место и впервые за много часов почувствовал себя сносно. Нет, холод никуда не девался, и все тело по-прежнему ныло, однако в голове прояснилось, что наконец давало ему возможность не торопясь обдумать свое положение и прикинуть, что предпринять. Перво-наперво он… забежит в кабачок! Лайам зажмурился и сердито потряс головой. Мысль, вскочившая в голову, не уходила. Если вдуматься, она не так уж глупа. На пути к дому мэтра имеется неплохая винная лавка. Воображение его тут же нарисовало кружку глинтвейна с клубами ароматного пара над ней.

Незачем вваливаться к профессору в раздерганном состоянии! Можно наговорить дерзостей, а что это даст? Согревшись и успокоившись, Лайам несомненно сумеет из него вытянуть много больше проясняющих дело вещей.

«Я выпью всего кружечку и… чего-нибудь съем».

Он попытался вспомнить, когда ел в последний раз, и понял, что это было еще на борту «Солнца коммерции». Перекусить по-человечески стоило, да и глоток горячительного безусловно не повредит. Ну, а потом надо же наконец заглянуть в этот пакетик. Кстати, где он? Лайам сунул руку в карман. Цилиндрик оказался на месте. «Определенно надо его изучить».

К тому времени, как лодка причалила к спуску Ремесленного распадка, решение было принято и обжалованию не подлежало. Лайам спрыгнул на пристань, бросив старику пять монет.

– Эй, сударь! – сказал ошарашенно тот. – Мы уговаривались на четыре.

– Пятая – за любезность! – весело крикнул Лайам через плечо.

Дождь поливал по-прежнему, ноги от долгой недвижности онемели, однако шагал он довольно резво, подгоняемый восхитительным предвкушением. «Одну кружечку, всего лишь одну!» Червячок сомнения в благоразумности принятого решения продолжал-таки в нем шевелиться, и Лайаму пришлось обратиться за помощью к тому, кто мог взять на себя роль беспристрастного судии.

Фануил, незримо паривший где-то вверху, не усмотрел в намерении хозяина ничего предосудительного и выразил готовность следить за улицей, пока нужда в том не отпадет.

«Ах, Фануил, ты – лучший фамильяр из всех, что у меня когда-либо были!»

«Благодарю, мастер».

Нет, юмора этот уродец определенно не понимал.

Впереди засияла вывеска винной лавки, и Лайам, подрагивая от нетерпения, перешел на рысцу.

Его ожидания оправдались. Внутри кабачка было сухо и жарко. Там ярко пылали два огромных камина, в воздухе витали ароматы пряностей и вина. Лайам постоял у дверей, ожидая, когда с его мокрой одежды стекут излишки воды, потом принялся пробираться к стойке.

Завсегдатаи заведения примолкли, разглядывая нового посетителя. «Что они так глазеют? Небо, я же в крови!» Но тревога оказалась напрасной, дождь основательно сполоснул руки Лайама, а камзол его был слишком темным, чтобы на нем могли выделяться предательские следы. «Тут ведь одни ремесленники, мастеровые! Спокойный, серьезный народ. Еще бы им не пялиться на чужака. Мокрого, без плаща, да еще с тросточкой идиотского вида!»

Осмелев, Лайам подошел к стойке и бросил на нее пару монет.

– Я бы выпил глинтвейна!