«В Рентриллиан! Они все направляются в Рентриллиан!» Лайам нахмурился, сверля фанатиков яростным взглядом. Те как раз затянули что-то очень уж заунывное. А люди все шли и шли. На юго-запад – к прибрежной дороге. Шли целыми семьями, неся самых маленьких детей на руках. Сонные малыши вряд ли понимали, что происходит, однако никто из них не пищал, не скулил. Молодые поддерживали пожилых, какой-то мужчина тащил на закорках совсем дряхлого старика, очевидно собственного папашу. Все это походило на исход беженцев из города, отданного на растерзание жестоким врагам.

«Они идут молиться за своего короля. И это пока ведь лишь самые рьяные патриоты!» А ближе к рассвету число паломников возрастет – часам к десяти долина Рентриллиан переполнится до отказа. Лайам попробовал хотя бы приблизительно подсчитать, сколько же там соберется народу, но вскоре сдался. «Достаточно, чтобы заполнить все храмы!» Сыщется ли в таких условиях хоть где-то местечко для встречи с глазу на глаз?

«Не где-то, а в святилище Ночи, – напомнил себе Лайам. – Туда, может быть, никто и не сунется». Богиня Ночи не пользовалась в Таралоне любовью. У нее не имелось даже служителей, и все культовые отправления великодушно свершались жрецами иных богов. «Будем надеяться, что в эту ночь люди не воспылают к ней страстью!»

В любом случае что-то менять было уже поздновато. Поэтому Лайам встряхнулся и побрел за колеблющейся цепочкой огней, приноровляясь к шагам молчаливых паломников.

Прибрежная дорога, вынырнув из Беллоу-сити, тут же попала во власть ветра и волн. Холодные соленые брызги летели в лицо, камни под ногами сделались скользкими, ветер трепал красные языки факелов и задувал свечи. Однако колонна медленно, но настойчиво двигалась вдоль подошвы отрога.

«Мастер, внимание, впереди миротворцы!»

Они прятались от непогоды за гранитным утесом – там, где дорога отворачивала от моря. Лайам подался в середину толпы. Пульс его участился, под ложечкой засосало, однако все обошлось. Караульным было несладко, они жались друг к другу и не очень внимательно оглядывали проходящих. Так что группа паломников, с которой шагал Лайам, без какой-либо заминки свернула на Молитвенный тракт.

Тот уходил круто вверх, цепочка огней, постепенно редея, тянулась к самому небу. У Лайама быстро заныли икры, не прошло и десятка минут, как на обочинах тракта стали встречаться люди, присевшие отдохнуть. В основном это были старики и старухи. Их позы говорили о жуткой усталости, но во взглядах читалась решимость.

Паломники помоложе тоже делали остановки. Чтобы перекусить или попросту постоять, глазея на необычное зрелище. Реки вверх не текут, но людской поток попирал все законы природы.

Паломники подходили к раскиданным вдоль дороги лоткам, покупали еду, амулеты, свечи и благовония, крутили колеса фортуны. Торговля шла бойко, однако никто из лоточников не горланил, расхваливая свой товар. Цены назывались шепотом и были очень приемлемыми, за гроши тут не бились. В этой особой атмосфере торжественности и устремленности к общей цели Лайам чувствовал себя немного чужим, отверженным, и в то же время он ощущал свое превосходство.

Ведь все эти люди идут лишь затем, чтобы помолиться о здравии короля, он же несет с собой снадобье, способное поставить его на ноги. Пока они будут расшибать в поклонах богам свои лбы, он вступит в смертельную схватку с изменником, задумавшим погубить Никанора. «И никто об этом не знает! Такое тут никому и в голову не придет!»

Лайам расправил плечи, презрительно косясь на паломников. Справа брела плохо одетая женщина с изможденным лицом, она несла на руках спящего малыша. Устыдившись своих мыслей, Лайам опустил голову и ускорил шаг. Женщина пропала из виду.

На половине пути к перевалу он тоже остановился, чтобы купить черствый заплесневелый хлебец, затем снова присоединился к процессии. Вокруг все молчали – то ли сберегая дыхание, то ли опасаясь нарушить торжественную тишину. Ноги болели, намятые туфлями, не предназначенными для долгой ходьбы. Лайам шагал и шагал, сунув руки в карманы.

Небо на востоке зарозовело, дорога забирала на север, чтобы, миновав седловину горы, влиться в долину Рентриллиан.

«Мастер, в проходе стоят миротворцы».

«Ладно, – поморщился Лайам. – Как-нибудь проскочу! Но ты держись все-таки рядом. Не вздумай охотиться на горных баранов!»

Дракончик обиженно промолчал.

Перед тесниной между двумя отвесными скалами шествие застопорилось. Лайама потащило вперед, подъем сделался круче. Миротворцев было всего двое. Их обступала группа жрецов – бритоголовых, в унылых коричневых одеяниях. Суровые, изборожденные шрамами лица, внимательные глаза.

«Бравые малые из храма Раздора», – подумал, скривившись, Лайам. В Саузварке он имел с этим храмом трения и потому опустил голову, хотя признать его местная братия, конечно же, не могла. «К тому же они не вооружены…»

– Эй, ты! – молодой жрец с глазами орла пробивался через толпу в его сторону.

– Ты, с наколкой!

Лайам поднял голову и прижал руки к груди:

– Я?

Жрец остановился, в глазах его – серых и выпуклых – светилось глубокое порицание.

– Ты хочешь войти с этим в долину? – Он указал взглядом на кинжал, прицепленный к поясу путника. – А?

Толпа раздалась, обтекая стоящих.

– О боги, ну надо же! – ахнул Лайам. – Прости меня, добрый наставник!

Он поспешно вынул кинжал из ножен и протянул его молодому жрецу.

– Я просто забыл о нем, добрый наставник. Это ведь и не оружие даже, а просто столовый нож. Но я совсем не хотел…

– Не надо так волноваться, – надменно перебил его жрец, принимая кинжал. – Забывчивость свойственна людям. Хочешь ли ты получить свой нож обратно? Братья дадут тебе специальный ярлык.

Он указал на обочину, где стояла корзина, наполовину заполненная оружием всякого рода.

– Нет, пожалуй, – промямлил Лайам. – Я потом добуду себе другой. Обойдусь как-нибудь… какое-то время… Я просто забыл… заторопился и не подумал. Оставьте его себе.

Жрец снисходительно улыбнулся:

– Тогда считай, что ты сделал первое подношение.

– Вот и прекрасно, – откликнулся Лайам, перевел дух и снова влился в поток паломников, молясь всем богам, чтобы миротворцы не обратили внимания на этот маленький инцидент.

Они и не обратили – такие сценки разыгрывались здесь то и дело. Приближаясь к проходу, он опустил голову, благополучно миновал пост и очутился в священной долине.

Спуск в долину словно бы охраняли гигантские статуи королей Таралона, их высекали прямо из камня скал. Сама долина, рассеченная водами стремительно бегущей Монаршей, походила на парк: с рощицами, беломраморными дорожками и лужайками, среди которых были разбросаны разнообразные и весьма причудливые строения. Либо огромные, как мавзолей Аурика Великого, на чьих гранитных фризах буквами в человеческий рост были выбиты тексты его законов, либо совсем крохотные, как усыпальница брата легендарного короля – лорда-протектора, прячущаяся в гуще вечнозеленых кустарников. Впечатляли и фонтан Урис – с величавой статуей этой богини (она пела, когда задувал сильный ветер), и Черный утес Повелителя бурь, и золотой обелиск Асцелина Эдары.

Всего в долине насчитывалось более сотни строений, и чуть ли не к каждому из них сейчас устремлялись толпы паломников. Люди перемещались от храма к храму, они волокли к алтарям упирающихся баранов и коз, и к небу – то здесь, то там – уже восходили столбы жирного черного дыма. На перепутьях стояли подтянутые жрецы бога Раздора, готовые как указать заблудившимся дорогу к нужным святилищам, так и пресечь возможные беспорядки. Однако паломники вели себя тихо и сами прекрасно знали, куда им идти.

Лайам вытянул шею, пытаясь разглядеть святилище Ночи, но оно пряталось за длинной аллеей платанов. Разобрать, что там делается, было нельзя. «Надо пойти посмотреть. И лучше – прямо сейчас».

Вырвавшись из теснины, охраняемой каменными королями, Молитвенный тракт расплетался на дюжину троп. Лайам пошел по самой широкой из них, она вела к нижнему из четырех переброшенных через реку мостов. С его невысокой арки открывался прекрасный вид на Монаршую – до самого ее поворота к Торквею. Небо уже совсем посветлело, хотя солнце все еще не выбралось из-за скал.