— Конечно, сходи к ней… — сказала я рассеянно и задумалась.

Дело в том, что я никак не могла заставить себя встретиться с Геленкой… Она это понимала и огорчалась ужасно. Мы говорили только по телефону.

— Конечно, я виновата в ее гибели, — сказала Геленка упавшим голосом. — Ты больше не хочешь меня знать, Владя?

— Что ты, Геля!

Я заверила ее, что нисколько не считаю ее виноватой. Виновата я сама, что не пыталась всеми силами отвлечь Зину от морлоков. Но встретиться теперь с Геленкой не могу… Потом, позже.

— Я… понимаю, — медленно сказала она и положила трубку.

Мне было очень жаль. Дружбой с Геленкой я гордилась. Но я ничего не могла с собой поделать. Слишком уж несправедливо разной была их судьба. Одной — все, и — на тебе еще, еще и еще! У другой — все отнято и — даже самая жизнь.

— Идем пройдемся, Владя, — позвал Даня, — а то голова болит.

Я надела пальто, расчесала перед зеркалом волосы. Папа как-то озабоченно посмотрел мне вслед.

Мы сбежали, держась за руки, по лестнице, и Даня уволок меня в беседку во дворе, которая оказалась пустой — обычно ее занимают парочки. Только мы сели, как Даня ринулся меня целовать.

— Не целуй меня больше, Даня, — сказала я не без внутреннего сожаления, но твердо.

— Это почему?

— Я люблю другого.

— Не выдумывай, пожалуйста!

— Я не выдумываю. Я действительно люблю одного человека.

— Но я же решил, что мы с тобой поженимся. Я писал тебе об этом. Правда, сейчас я еще не устроен…

— При чем здесь — не устроен? Ты через несколько лет будешь известным артистом. Но я люблю другого, Даня.

— Это серьезно? — недоверчиво переспросил он.

— Очень серьезно. Я люблю его ровно год и буду любить…

— Всю жизнь! — упавшим голосом договорил Даня. — Но это же невозможно, Владя! — закричал он. — Ты мне нужна. Владька моя! Ты же всегда была в меня влюблена! Ты с третьего класса глаза на меня пялила. Разве нет?

— Ты незаурядная личность, Дан. Это меня всегда привлекало в тебе, в людях. Но полюбила я другого.

— Кто он?

— Инспектор угрозыска.

— О боги! Он что, так красив?

— Нет, Даня. Зачем сотруднику угрозыска красота? Хватит ума и сердца. Вот ты очень красив. Поклонниц у тебя будут тысячи. Учти, что это будет тебе очень мешать в великом твоем труде.

Дан даже не огрызнулся. Он, кажется, приуныл.

— И когда свадьба?

— Понятия не имею. Он еще в меня не влюбился. Не объяснялся мне в любви… Может, в одно прекрасное время сообщит, как и ты, что решил жениться на мне, а может, женится на какой-нибудь нахальной, противной девчонке. Откуда я знаю…

— Значит, между вами ничего нет? Я только вздохнула.

— И даже не целовались?

— Он мой друг.

— Он дурак! — безапелляционно изрек Даня.

Он заметно повеселел. И даже попытался на радостях снова заключить меня в объятия.

Самое удивительное во всем этом то, что Даниил мне очень нравился, поцелуи его кружили голову, были «слаще меда и вина», и я даже пожалела чуть-чуть, что люблю Ермака, а не Дана.

Даниил, конечно, станет актером, и мне завидовали бы все московские девчонки. Черт побери!

Ермак по сравнению с Даном был неказист, невысок, профессия отнюдь не выигрышная, но… что поделаешь, я его любила. Может, без взаимности. Будет у меня неразделенная любовь. Почему именно его я любила! Тайна сия велика есть. Так говорится в Евангелии, которого я еще не читала. Выписала из какого-то романа. Как хорошо сказано: тайна сия велика есть! Да. Великая тайна — любовь человеческая.

— Владенька, но ты не порвешь нашей дружбы? — спросил Даниил не без тревоги.

— Нет, конечно.

Он окончательно успокоился, решив, что время покажет. Все равно ему сейчас не до женитьбы.

— В какой театр ты думаешь идти? — спросила я.

— В какой надо, в такой и пойду. Когда устроюсь, скажу.

— Даня, иди к режиссеру Гамон-Гамана. Отзывчивый и честный человек. Он сразу поймет…

— Он устарел…

— Ничего не устарел. Устареть может только бездарность. Талант всегда немного впереди своего времени. Даня, у меня легкая рука. Может, проводить тебя…

— Еще чего! Обойдемся без сопливых.

И это в первый день приезда! Так он мне говорил, когда я училась еще в пятом классе и осмеливалась советовать ему. Я встала со скамейки.

— Я пойду, Даня. И ты иди домой. Мама твоя ведь соскучилась по тебе.

— Владя! Как я по тебе скучал, такой дурехе. Как мечтал о тебе… Владька ты, Владька!

Я не успела убежать, и Даня целовал меня еще около часа.

— Больше не пойду с тобой в эту беседку! — сказала я, рассвирепев, и, рванувшись, вышла на пустынный наш двор.

— В следующий раз пойдем на ту скамеечку… Она еще цела? На которой сидели год назад.

— Никуда я с тобой не пойду.

Когда я вернулась, отец покачал головой.

— Моряк времени не теряет, — заметил он.

Я скорее проскользнула в свою комнату. В зеркале мелькнуло круглое пунцовое лицо с сияющими глазами. И чему я, собственно, радуюсь?

— И в кого ты такая уродилась? — с искренним изумлением сказал отец.

Не знаю, сколько театров обошел Даниил, пока его приняли. Сообщил он мне об этом в середине мая. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что его взял тот самый режиссер, который побросал Шурины фотографии на пол.

Беседуя с Даней первый раз, режиссер воскликнул: «Какой бы Ричард Даджен из него вышел, будь к такой внешности еще и талант. А какой Петруччио!!! Просто боюсь прослушивать!»

— Прочесть из «Ученика дьявола»? — спросил Даня.

Он и сам знал, что Дик из него получился бы отменный. Он прочел несколько сцен из Бернарда Шоу. Затем стихи, басни, монологи.

Режиссер хотя и нашел, что Даня читает не так, то есть не по его, но в общем-то остался доволен и зачислил Даню в труппу… На самые маленькие роли. По существу, статистом. Но главное было зацепиться, а там уже все зависело от самого Дани, от того, есть ли у него талант.

Забегая вперед, скажу, что в этом театре Дан потерял время. Потому что этот режиссер не терпел ярко выраженной индивидуальности в актере. Короче, это был не театр актера, а театр режиссера, где только одна личность определяла своеобразие спектакля — личность главного режиссера. Сколько Дану пришлось пережить, пока он понял это и ушел! Сколько потерянного времени!

Познакомились Даниил и Ермак в конце мая. У нас. Случайно пришли оба в одно время — в ясный, летний вечер.

Ермак был знаком со многими моими товарищами и подругами. Он знал Алика Терехова, Мишу Дорохова (Миша уже работал в ботаническом саду) и многих других. Он так их и воспринимал: Владины друзья.

Но в данном случае Ермак сразу почувствовал что-то иное… Странно, почему?

Я держалась, как всегда. Даня, поняв, кто это, тоже отнюдь не собирался вызывать ревность. Он понимал, что это могло как раз ускорить кое-какие события, чего он не хотел. Даня держал себя с Ермаком спокойно, доброжелательно, заинтересованно. Ко мне относился как к подруге детства. И все же Ермак понял… Может, не совсем, но как в детской игре: холодно, тепло, горячо, совсем горячо!

Папы не было дома, уехал к Шуре. Они уже подали заявление в загс. В июне должна быть их свадьба.

Я накрыла на стол. Пока в кухне готовила чай, они дружелюбно беседовали. Потом пили чай и разговаривали. Но разговор наш оставлял все более тяжелый осадок двойственности. Мы говорили о театре, заводе, трудных подростках, международных событиях и даже о погоде, но в то же самое время кто-то внутри нас вел предельно искренний разговор совсем о другом…

И к моей великой досаде, оба они были неверно информированы этим голосом. Карты смешали самоуверенность одного и чрезмерную скромность другого.

Даниил думал так: «Вот, оказывается, какой у меня «соперник». Никогда не отдам ему Владьку. И чего я, дурак, переживал?»

Ермак думал в унисон: «Так вот каков этот Даниил Добин! Обаятелен, талантлив — такие нравятся женщинам. Конечно, Владя любит его. И в этом нет ничего удивительного. Каждый бы удивился, избери она из нас двоих меня. Так в жизни не бывает!»