Зомби еще не был пойман. Из Москвы он выехать не мог: всюду были сообщены его приметы и не только приметы. У его матери позаимствовали фотографии Зомби, размножили их и разослали по всем отделениям милиции.

Для нас неделя прошла почти спокойно. Работали над биотелеметрическим передатчиком. Вот когда мне особенно пригодились навыки работы с микродеталями.

На завод приезжал дядя Александр и вместе с нами, сняв пиджак и засучив рукава, корпел над передатчиком.

Многие забегали к нам взглянуть на двух братьев: профессора и рабочего, так похожих друг на друга и делающих одно дело.

Даже Рябинин заглянул и поприветствовал профессора Гусева. Впрочем, он не только заглянул, но и дал довольно дельный совет.

Зина уже работала у нас учеником слесаря. Ее взялся обучить Володя Петров. Рябинин бросил на нее удивленный и недоверчивый взгляд. Кажется, он подозревал с ее стороны какой-то подвох.

Была я у тети Али, виделась со своими двоюродными близнецами. Они окончили семестр с отличием и теперь получали повышенную стипендию. Странно, но почему-то я их никогда не любила. А они свысока смотрели на меня.

Навестила, как всегда, маму. Ей не легче, но ее скоро выпишут, так как она, собственно, ложилась на обследование.

Ходила я с девчонками в театр на Таганке. Майя ухитрилась достать четыре билета.

Жизнь шла как ей положено. Но, где бы я ни была, что бы я ни делала, я почему-то никак не могла забыть, что в это самое время ищут Зомби — идет охота на волка. Интересно, смеется ли он сейчас, когда круг сужается? Он ведь очень смешлив.

В субботу и в воскресенье я решила приналечь на занятия» Уже апрель, и оглянуться не успеешь, как придет пора экзаменов.

На семейном совете было решено, что я подам заявление на дневной факультет. Дядя Александр говорит: «Студентами мы бываем раз в жизни, и это самая чудная пора». Поэтому папа и слышать не хочет о заочном факультете. А я твердо решила идти на заочный.

Шуру отпустили в Рождественское за вещами. Попов добился для нее московской прописки. Шура уговорила папу помочь ей. Так что они едут вместе.

Они зарегистрируют свой брак сразу, как папе дадут развод. Это будет скоро, в апреле.

Шуре, кажется, хочется похвастаться перед односельчанами своим мужем.

Пусть их едут. Оба так счастливы. И напрасно они ждут регистрации, пусть бы Шура сразу перебиралась к нам. Целых три комнаты. Зачем жить в гостинице или у тети Попова? Но отец в этом отношении какой-то старомодный.

Проводив отца, я прибрала в квартире и засела за учебники. Но часов в десять почувствовала, что сильно устала, — все же я сегодня работала. И прилегла в халатике на кровать с томиком Станислава Лема. До чего же я люблю этого писателя! И не только его фантастику, но и его философские вещи. «Сумму технологии» я проштудировала с карандашом в руках три раза. Но в тот вечер я читала рассказы о навигаторе Пирксе. Поиски человеческого в современном изменяющемся Мире, на самой высокой ступени развития цивилизации.

Днем ребята с нашего двора притащили мне котенка — такой пушистый, дымчатый, веселый-превеселый котенок, что я пришла в восторг. Я назвала котенка Мики-Маус. Напоила его молоком, потом сбегала купила ему рыбки, — он поел с удовольствием и сразу стал ходить за мной по пятам, а как только я садилась, залезал ко мне на колени.

Это был первый мой котенок в жизни, потому что мама всегда боялась глистов и никогда не разрешала приносить в дом ни кошек, ни собак. И теперь я читала, а Мики-Маус лежал, прижавшись ко мне, и мурлыкал.

Часов в одиннадцать кто-то позвонил в квартиру. Подумав, что это кто-нибудь из соседей, я, не спрашивая (впрочем, я никогда не спрашиваю: кто?), открыла дверь. За дверью стоял совершенно обессилевший Зомби.

— Владя, Владя, — зашептал он, — впусти меня.

— Я же не фашист какой-нибудь, — жалко твердил Зомби, — впусти меня!

Конечно, этот дурак был не фашист. Скажите по совести: как я могла его не впустить?

— Заходи, — сказала я и, пропустив его, заперла дверь. Он, шатаясь, прошел в комнату и тяжело плюхнулся на стул. Затем высморкался в грязный платок — он был совершенно простужен.

— Меня ищет милиция, — сказал он, — я умираю с голоду. У меня есть деньги, но в последние два дня я боюсь заходить в магазины. Боюсь попросить купить. Всех боюсь. Дай хлеба, Владя.

— Сейчас. Подожди!

Я помчалась на кухню, поставила на одну конфорку плиты чайник, на другую обеденный борщ в кастрюле, разбила на сковородку три яйца. Нарезала хлеба.

Потом он ел, давясь от голодной жадности, а я спокойно рассматривала его. В конце концов, я будущий психолог и мне необходимо изучать всякую психику — и добрую, и злую.

Пальто и шапку Зомби положил на пол возле себя. Костюм был в пыли, в каких-то стружках, опилках, мягкие золотистые волосы в паутине. Как он сразу изменился: небритый, грязный, как Зинка неделю назад, осунулся, похудел и… не смеялся.

— Спасибо, Владя, — сказал он, поев и выпив три чашки чая, — третий день не евши не пивши. Ты одна…

Он воровато огляделся.

— Я слышал, как ты отца провожала в деревню. Ждал, когда народ перестанет ходить.

— А где же ты был?

— На чердаке прятался.

— Все время?

— Нет. Со вчерашнего дня.

— Но что же ты думаешь делать дальше?

Он болезненно сморщился и потер руки. Глаза у него всегда были навыкате, а сейчас, когда он похудел, выкатились еще больше.

Все же он был красивым парнем, если б не выражение наглости и бездумности в лучшие для него времена и панического страха теперь, в беде. Но чего он боялся? Рецидивист, тюрьма для него — дом родной. Я спросила его об этом.

— Плохо переношу арест, слишком нервный, — пояснил он мне. — Вообще, какой идиот выдумал насчет «дома родного». Хуже тюрьмы ничего нет. Я когда выходил, крепко решил завязать, и вот…

Он безнадежно махнул рукой.

— Морлока опять встретил… Человека одного… какой он к черту человек. Наподобие фашиста. Опять я и закрутился.

— Зом… Как тебя звать-то?

— Валерий Шутов.

— У меня брата зовут Валерий.

— Если бы у меня была такая сестра, как ты… не попал бы я опять е такую историю.

— У тебя мама есть?

— Есть.

— Это больше, чем сестра… если, конечно, любящая мать.

— Мать у меня хорошая. Да вот я не в нее удался.

— Что же тебе все-таки делать? Давай подумаем.

— Что теперь думать — поздно! — уныло махнул он рукой. — Если бы Морлока не взяли, он достал бы мне другой паспорт, а с этим куда я подамся?

— Валерий, сколько ты классов окончил?

— Училище я закончил медицинское. В колонии всегда фельдшером работал.

— Фельдшером? Ты фельдшер? Почему-то я была крайне поражена.

— Но у тебя же есть профессия! Тогда почему ты не поступил на работу в больницу? Я слышала, фельдшеры нужны.

— Я и хотел. Но после заключения не сразу ведь подыщешь место. Обещали взять, но тянули резину… А тут опять Морлок повстречался, Денег дал целую пачку. Велел поступить в автопарк. Ему нужен был там свой человек. Я когда-то шоферские курсы окончил, права имел. Но меня поставили на ремонт.

— А если бы ты никогда не встретил Морлока?

— Кого-нибудь „другого бы встретил. Свинья грязи найдет, — самокритично заметил Зомби. — Я чертовски рад, что его зацапали, — злорадно добавил он. — Пусть поишачит где-нибудь на севере. Жаль, если ему вышку дадут. Пусть бы хватил лиха. Хотя, будь сейчас Морлок на свободе, я уже ехал бы с новым паспортом куда-нибудь на юг. Но какая это гадина, знала бы ты!

Зомби стал рассказывать о Морлоке — со злобой, ненавистью и снова начал хихикать. Потом перешел на самого себя и рассказал мне всю свою жизнь — долгую, путаную, страшную, а ему было всего двадцать три года. Отец его, рабочий на заводе, умер, когда Валерке было всего десять лет. Мать работала медицинской сестрой на медпункте того же завода. Она, по его словам, была хорошая, добрая, но только очень «захлопотанная». Любила читать, но и почитать-то ей было некогда. Жили они бедновато.