И скот на бойне мычит о своём сене, и тягловая кобыла, с израненным плечом, раздутая, лежит мёртвая на холодных брусках мостовой. Как тошнотворно всё это!

Отвратительно! Отвратительно! О, насколько отвратительно?

Человек — составная часть и единица животного царства, и (вопреки Джефферсону, Франклину и Линкольну — Карлу Марксу, Лассалю и Либкнехту — Христу, Робеспьеру и Руссо — Гиндману, Теннисону и Мадзини — доктору Альдеру, Бабелю, Джорджу и Исайе — Беллами, Гронлунду и В. Т. Стеду)[68] он не может уйти от драконовых правил, которые деспотично правят этим царством и подобно атмосфере окружают его бытие со всех сторон.

Альтруизм, кроткое и низкое самоотречение под страхом массового самоубийства не может практиковаться среди хищных животных (ведь все организмы являются хищниками) ни в каких масштабах.

Каждый человек обязан сражаться и нести свою ношу. Если кто-то не может выполнять свою работу, то другие из соображений личной безопасности не могут бороться за него или одновременно нести его и свою ношу. Следовательно, тот, кто находит невозможным нести свою собственную ношу, лучше бы утонул и умер на своей дороге, чем навязывал бы дополнительный груз на плечи своих мягкосердечных товарищей по борьбе. Ведь тогда они будут перегружены и поэтому окажутся неспособными сражаться успешно; так что в итоге погибнуть могут все.

Братская симпатия на практике (по любой всеохватывающей шкале) в конце концов всегда оказывала самый деструктивный эффект на внутреннюю структуру сообществ. Люди всегда будут любить и лелеять тех, кто им близок и дорог; но когда предлагается расширить круг этих «дорогих и близких» до размеров всего человечества, это действительно заходит слишком далеко. В самом деле, все должны будут позорно погибнуть, если эта глупая идея восторжествует. Сейчас «все» и так уже ослабляют себя, подрывая свои силы тщетным перенапряжением в этом направлении. Они изматывают себя до смерти, стараясь нести невыносимый груз. Большинство людей рождаются слишком слабыми по телосложению, характеру и складу ума для условий существования, и те немногие, кто обладают необходимой выносливостью и твёрдостью, многое должны будут сделать, чтобы делами доказать свою достойность выживать, размножаться и овладевать. Многие спроектированы — немногие отобраны.

Альтруизм, всеобщее самопожертвование — всеобщая ноша ради «поруганного и страдающего человечества», есть та безумная основа, на которой «наш добрый Господь Иисус» и его слабоумные подражатели выстроили свою спорадическую социологию — свой величественный сатанизм.

Разве простая деловая проницательность не шепчет нам, что главная задача каждого человека на земле — это поддерживать самого себя? «Я имею в виду выживание любой ценой; ты или я, бизнес есть бизнес». Если бы люди имели достаточно личной инициативы, чтобы думать согласно этим строгим направляющим, то теологи и «реформаторы», эти близнецы-Мефистофели,[69] которые находят свою славу и величие в унижении человечества, немного значили бы на Земле. Борьба за жизнь была бы тогда так беспощадна, страшна и реалистична (подобно Троянской войне[70]), что эти святые утайщики и лукавые лжецы быстро вымерли бы или были бы съедены; в столкновении открытых интересов только лучшие и храбрейшие способны выжить; и никто даже и мечтать не смог бы о том, чтобы поставить этих святош среди лучших и храбрейших.

Граф Лев Толстой, несомненно, искуснейший современный толкователь первоначального христианства, в переведённой и широко распространившейся работе под названием «Ходите в свете, пока есть свет», пишет следующее: «Вера наша указывает нам, что благо наше не в насилии, а в покорности, не в богатстве, а в отдаче всего. И мы, как растения к свету, не можем не стремиться туда, где видим наше благо. Мы не исполняем всего, чего мы хотим для нашего блага, то есть не очистились совсем от насилия и собственности».

Может ли христианское предложение быть показано в более чистом свете даже для человека с самыми слабыми умственными способностями? Разве это не так же просто, как «перекатить бревно», что личность, которая пытается стать истинным и честным христианином, должна уподобиться ручной овце? Что за возвышенный идеал? Насколько геройский?

Благо овцы! Насколько это восхитительно? Насколько это прекрасно? И еврей — как Пастырь Добрый, что ведёт своих ягнят «к зелёным пастбищам, к местам ничем не нарушаемого покоя, к чистым водам».[71] Две тысячи лет или около того его покрытые шерстью стада уравнивали себя с похвальным прилежанием — для стрижки и для плахи мясника.

Позвольте любой нации отбросить все «жестокие обычаи», и вскорости она прекратит существовать как нация. Она будет обложена данью — она станет провинцией, сатрапией.[72] Она будет обираема и её будут разграблять тысячами разных способов.

Позвольте любому человеку отречься от собственности, а также от открытого сопротивления вплоть до проявления самой агрессии, и узрите: солнце едва успеет зайти один раз на Западе, как он станет крепостным, данником, нищим или — трупом.

Собственность необходима для полного и свободного развития личности, и, следовательно, человеческие животные должны, так или иначе, любой ценой получать свою полную и честную долю — или погибнуть в попытке её получения; потому что тот, кто не может обладать собственностью, пусть будет лучше погребён — с глаз долой. Наши города буквально изрешечены пещерами с сокровищами, переполнены золотом, документами, подтверждающими право собственности, серебром и инструментами доверия, наши долины и наши горы пенятся от бесчисленных богатств, но бедные несчастные «слуги Христа» лениво проползают мимо. Они называют себя людьми! Я называю их — кастратами.

Если раболепные принципы Толстого происходят из Нагорной Проповеди,[73] то кто тогда будет отрицать, что Нагорная Проповедь ведёт к упадку и рабству? Если они происходят из золотого правила, и если золотое правило есть слово Господа, то можно ли сомневаться, что слово Господа есть слово лжеца? Слишком много этой омертвелой «доброты» в нации, слишком много. Настало время, когда люди, которые могут думать, начинают освобождать себя и констатировать тот факт, что морали, законы и заповеди были созданы лжецами, ворами и разбойниками.

Тем не менее всем добропорядочным гражданам настоящим было упреждено и официально рекомендовано не разбивать Десяти заповедей — не сжигать золотого правила — не разрушать морального закона — потому что это было бы чудовищно безнравственно! чудовищно! С другой стороны, они должны безоговорочно подчиняться закону (независимо от его происхождения) и быть убеждёнными (перво-наперво) в том, что перед исполнительными служащими закона следует вести себя скромно и почтительно, даже если их лишают собственности и свободы навсегда. Покорность, видите ли, от Бога, «который возлюбил сей мир», но непокорность ужасна и исходит от дьявола, а дьявол — страшный плут, у которого нет ни малейшего уважения ни к чему и ни к кому, даже к американской Конституции. Так проклянем тогда дьявола и подчинимся — закону.

Свобода на самом деле определяется как состояние полного телесного и духовного главенства над собой (что включает обладание собственностью, в том числе и оружием для защиты) и бескомпромиссной независимости от всех официальных принуждений и ограничений. Свобода же в нынешнем общепринятом смысле есть убогая ложь.

Быть независимым синонимично обладанию собственностью. Быть неимущим и безоружным означает быть в состоянии фактической зависимости и рабства. Безоружные граждане — всегда порабощённые граждане, всегда. Свобода без собственности — миф, детская сказка, в которую верят только несмышлёные дети; «дураки в лесу»[74] — они дураки и в городе тоже. «Свобода, регулируемая законом», на практике является тиранией темнейшего и нечестивейшего описания, потому что она безлична. Существует множество достойных, осмысленных и практических методов, посредством которых тираны могут быть смещены; но тирания, «регулируемая законом», может быть убрана только одним методом — мечом в руках людей, которые не боятся использовать его и не боятся того, что он может быть использован против них. Короче говоря — мечом в руках сильнейшего.