Привет мамочке, поцелуй ее. Да не очень бегай за бабами.

Твой Арк.

Литературные пробы снабжены рисунками и подписями к ним. К примеру: «Штурм Берега Пустыни. Тяжелые самоходные арт-установки поддерживают продвижение сверхмощного танка „Скорпион“».

В архиве сохранилось несколько школьных тетрадей БНа и отдельных листочков того времени. Просмотрев их, можно узнать, например, что в девятом классе кроме обычных и сейчас предметов значилась психология. И на отдельном листке, вероятно, запись с одного из уроков по этому предмету.

Перечень предметов, справа от каждого — баллы (от 0 до 9). Возможно, это результаты теста, по итогам которого можно судить, что у девятиклассника Бориса Стругацкого не было никакой любви к занятиям черчением и военным делом, а высшего балла удостоился только один предмет — литература. Впрочем, неплохо и с другими гуманитарными науками: история — 8, английский — 7. Есть и еще два листочка, вырванных из школьной тетради, на которых тот же перечень предметов окружен баллами (перечеркнутыми и вновь написанными), стрелочками (перемещающими вверх и вниз по списку отдельные предметы).

БН насчет этих записей сказал: «„Загадка, полная тайн“. Стрелки какие-то… Может быть, действительно, какие-то тесты из психологии? У нас был по этому предмету довольно странный преподаватель. „Я выпиваю стакан водки и смотрю — мир почти не изменился. Тогда я выпиваю второй стакан водки…“ (Восторг десятиклассников.)»

Спрашивает об отдельных предметах и успехах БНа и брат:

Борис, salvete!

Давно я тебе не писал, друг мой. Обо мне тебе, вероятно, известно, а вот мне о тебе известно мало. Чем занимаешься? Как работаешь над астрономией, физикой? Есть ли еще порох в пороховницах? А как у тебя дела с девчонками? Я, брат, понемногу припухаю. Не пришлось бы того, хомут надеть на шею, как мама говорит. Все собираюсь переслать тебе рукопись «Человека, который любил Диккенса»,[25] помнишь? Но никак не соберусь; приходится очень много работать. Кстати, что ты сейчас пишешь? Мнится мне, что твоя литературная деятельность ограничивается дневником твоим знаменитым. Надо, брат, писать. Писать — значит развивать литературный вкус. Фундамент у тебя изрядный, читал ты много, теперь пиши.

Теперь дело вот в чем. Записку, которая вложена в письмо, ты должен в самое ближайшее время отнести по адресу: <…>. Тебе откроют, ты спросишь Аню. Передашь эту записку Ане, по возможности лично ей, поэтому постарайся поехать в выходной. Кто ты, откуда записка, кто передал записку — ничего этого говорить ты не должен. В крайнем случае скажешь, что тебя попросил передать ее знакомый, приехавший недавно с Севера. Ясно? Теперь, как найти этот дом? Ничего нет легче. Вот план: [Рисунок]

Войдешь во двор, подъезд налево.

Вот и все. Прошу исполнить, по исполнении немедленно доложить, подробно притом.

Записку распечатывать воспрещаю, впрочем, я думаю, что предупреждение это излишне.

Вот так. Ну, браток, пока до свидания.

Крепко целую тебя, жму твою лапу.

«Фундамент у тебя изрядный, читал ты много, теперь пиши», — советует брат. И брат пробует. Сохранившийся в архиве обрывок листка комментирует БН: «Это первые попытки самостоятельного писания. Конец, естественно, придуман не был. Даже приблизительно. И вообще слизано, кажется, из Уэллса — „Чудотворец“». Сам текст:

Меня будто ударили чем-то сзади, сильно и упруго. Я охнул и полетел, растопырив руки, куда-то вперед. В глазах блеснуло что-то оранжевое, пахнуло дымом. Кругом все ревело и тряслось, а я летел в бездну, широко разинув рот и зажмурив до боли глаза. Руки наткнулись на какое-то препятствие, твердое и теплое, и я заорал от дикой боли в суставах. Что-то завизжало над ухом пронзительно и тонко, по спине забарабанили осколки. Я лег, закрыв голову руками, и с ужасом ждал конца. Визг сменился глухим рокочущим ревом, почва затряслась и рассыпалась: меня подбросило вверх. Я вскрикнул и, махая руками, подхваченный вихрем необычайной силы, понесся в пространство, кувырком, натыкаясь на невидимые препятствия, оглушаемый чудовищным ревом, грохотом, треском. Что-то тяжело ударило в спину, я зацепился ногой, упал и поволокся по земле или там черт знает по чему. Температура стремительно повышалась, вихрь обжигал кожу, я кричал и не слышал своего голоса, перед глазами неслись в беспорядке темные и светлые пятна, мелькали желтые языки пламени. Я лежал спрятавшись за какой-то плотно прикрепленный к почве предмет — на ощупь кусок гранита с очень острыми краями, сверху из серого, дымного хаоса падали булыжники, кирпичи, куски дерева и железной арматуры. Проволоклась по земле балка, удивительно напоминающая фонарный столб, ударило по голове сломанным стулом, жарко было невыносимо, в открытый жадно рот летела пыль и разная дрянь вроде окурков. Потом вдруг все осветилось вокруг ярко-голубым светом и раздался такой звук, что я потерял сознание. Последнее, что я запомнил, было то, что невидимая сила прижимает меня к земле. Мрак окружал меня.

Нижние строчки заслоняют рисунок, изображающий падающего вниз головой человека. Вообще же, практически почти все тетради и листки из них, сохранившиеся у БНа со школьных времен, усеяны рисунками, рисуночками, зарисовками, шаржами. Некоторые из них представлены во вклейке.

Здравствуй, дорогой братишка!

Очень тебе благодарен за письмо и особенно за информацию о книгах и о новом спутнике Урана. Хоть и весьма сомнительным представляется мне, что у такого гиганта, как Уран, может быть спутник с временем обращения 30 часов. Может быть, суток? Во всяком случае тебе следовало бы указать, откуда ты узнал такие подробности. Что касается книг, то ни одной из упомянутых тобой я еще не встречал, буде же встречу — обязательно куплю ту, что ты просил. «Человек, который любил Диккенса» у меня переведен в черновике, но никак не могу собраться переписать. Вероятнее всего я тебе перешлю его с мамой, когда она вернется из Москвы. Между прочим, раздумывая над возможностями создания военной игры, в которой все соответствовало бы более или менее действительным возможностям развития боя, я пришел к выводу, что лучше всего для этого брать не бои между мелкими подразделениями (как мы брали — полки, батальоны, роты), а что-нибудь покрупнее. И я сделал наметки игры «Прорыв обороны», где армия наступает на дивизию, причем использую в ней все известные данные (мне известные, I mean[26]). Основные роли предоставлены здесь не только непосредственно боевым операциям, но и снабжению, и городам (как пунктам снабжения и центрам укрепленных районов). Игра выходит очень сложная: в ней играет роль и скрытость укреплений и передвижений для пр<отивни>ка, и необходимость для танков, артиллерии и автомашин снабжаться горючим и боеприпасами, и ограниченные возможности вести огонь из разных пунктов местности и т. д. В игре я использую действительные формы организации войск. Если тебе будет интересно — я тебе пришлю условия игры. Игра эта будет тебе полезна тем, что ты уяснишь себе более или менее роль взаимодействия и поддержки родов войск, а также познакомишься с принципами организации обороны и наступления армии.

Вот пока все. Крепко жму руку и целую, мой дорогой Боб. Поцелуй и обними нашу мамочку. Твой Арк.

Внесем ясность в создание военной игры, описанной в письме:

В молодые годы (конец 40-х) мы с АНС увлекались (даже уже будучи вполне взрослыми людьми) настольными военными играми типа «Бой батальонов», «Бой корпусов» и т. д. В магазинах такие игры тогда продавались свободно, но мы делали свои, гораздо более сложные, с учетом «невидимости» сил противника (пока они себя не обнаружат), неоднозначности результатов стрельбы (учитывалась вероятность попадания), небезграничности запасов горючего у танков и т. д. Короче, это были игры типа нынешнего «Панцер-генерала», только без всяких компьютеров, а на огромных самодельных картах, которые мы расстилали по всему полу в большой комнате. Хорошее было время!