— Вы уверены, что это соответствует протоколу? — нерешительно поинтересовался он, изумленный ее предложением.

— Я больше не жена посла, Золтан! Мы вольны делать что захотим.

Мэгги пригласила водителя в «Кёнигсбахер». Они с Джереми очень любили этот ресторан, который, однако, не был упомянут в его дневниках — вероятно, по причине отсутствия в меню рыбных блюд. Зато там, к большому удовольствию Золтана, подавали телячий гуляш. Они пили пиво из огромных кружек, и вскоре усы водителя украсились белой пеной. Он зажег сигарету и откинулся в кресле. Теперь наличие на его лице улыбки уже не вызывало ни малейшего сомнения.

— О, мадам, — произнес он, неспешно выпуская из ноздрей дым, — я прямо вижу, какое лицо будет у миссис Моргенштерн, когда она вернется!

Мэгги тоже расслабилась — пиво немного ударило в голову.

— Знаешь, Золтан… Думаю, тебе больше не обязательно называть меня «мадам».

После обеда Мэгги отослала Золтана домой, села на автобус и отправилась в парк «Пратер». Ей захотелось погулять. Они с Джереми часто бывали тут по воскресеньям. День выдался теплый и солнечный. Мэгги бродила по аллеям среди многочисленных велосипедистов и молодых влюбленных парочек, державшихся за руки. Она попыталась вспомнить, каково это — быть молодой, и вдруг ощутила укол зависти. Эти создания были слишком юны для печали и раскаяния, и жизнь, как казалось Мэгги, представлялась им чем-то вроде распахнутой двери в залитую светом комнату. Огромное колесо обозрения властно возвышалось над остальным пейзажем. Однажды Мэгги уговорила мужа сесть в кабинку и посмотреть сверху на город, хотя Джереми поначалу возражал — мол, это слишком «по-туристически».

— Но ведь колесо обозрения — одна из главных достопримечательностей, — настаивала Мэгги. — Есть места, где обязательно нужно побывать хотя бы раз. — И она почему-то вспомнила насмешливую фразу о швейцарцах из фильма Орсона Уэллса «Третий человек»,[16] прозвучавшую о подобной ситуации.

— Это утверждение всегда казалось мне ужасно несправедливым по отношению к швейцарцам, — заметил Джереми. — Мы им многим обязаны — и не только изобретением часов с кукушкой. Нам есть за что их поблагодарить.

— Например, за хороший сыр, — поддразнила его Мэгги.

— Особенно за сыр, — улыбнулся он.

После аттракциона они пошли ужинать в ресторанчик «Хойриге», пили там кислое, зеленоватое молодое вино и ели сосиски с квашеной капустой. Мэгги тогда подумала — как же ей повезло иметь возможность путешествовать и открывать для себя простые, приятные мелочи, отличающие каждое место на карте от других, в компании высокого красавца мужа! Рядом с Джереми она иногда забывала о своем английском происхождении, ощущая себя гражданином мира. В такие минуты ей было жаль сестру, чья жизнь, по мнению Мэгги, была скучна и монотонна.

По возвращении в резиденцию Мэгги увидела там Эсмеральду — та выгружала из такси множество пухлых тюков и чемоданов. У водителя был раздраженный вид — ему явно не дали чаевых.

— Донна Маргарида! — театрально воскликнула Эсмеральда, прижав руки к груди. Как и следовало ожидать, она была в черном.

Мэгги знала, что от нее требовалось, и обе женщины бросились друг к другу в объятия. У Мэгги увлажнились глаза, пока Эсмеральда всхлипывала у нее на плече. После этой интерлюдии, соблюдя все формальности, повариха вытерла глаза большим чистым платком и стала собирать свои сумки в одно место. Мэгги помогла перенести все в лифт.

— Не могу простить себе, что не была на похоронах. — Эсмеральда начала бесконечный монолог, пропитанный угрызениями совести. — Что бы обо мне подумал господин посол?

Далее шел пересказ всех чувств, пережитых Эсмеральдой, — начиная с того момента, как она услышала печальную весть, уже не успевая на похороны, и заканчивая самыми разнообразными эмоциональными реакциями ее многочисленного семейства и бессонными ночами, наполненными мыслями о бедной донне Маргариде, которая осталась в Вене одна-одинешенька и наверняка плохо питалась.

— Зато, — ликующе воскликнула она, — я привезла вам вашу любимую бакальяу![17]

Любовь Мэгги к португальской треске была сильно преувеличена Эсмеральдой, которая всеми правдами и неправдами старалась почаще включать это блюдо в меню. Джереми любил поддразнивать этим жену, и португальская рыбка стала в их семействе одной из излюбленных тем для шуток. Мэгги покорно изображала радость, пока Эсмеральда распаковывала чемоданы, ровными рядами выкладывая на кухонный стол пакетики и пластиковые контейнеры «Тапперуэр».[18]

Джереми частенько жаловался, что Мэгги не умела обращаться с обслуживающим персоналом — с тех самых пор, когда она, будучи еще невестой, однажды побывала с ним на приеме в богатом доме. Там слуга в белых перчатках ловко менял тарелки, а она каждый раз смущенно говорила «спасибо». Потом муж со строгим видом объяснил ей, что официантов нужно воспринимать как невидимок. Та же история повторялась с определенной к ним прислугой на каждом новом месте. Однако все они, безусловно, уважали Джереми, а к Мэгги относились с искренней нежностью, отмечая ее природную доброту и нежелание причинять другим беспокойство. Однако очень скоро прислуга получала полную власть над хозяйкой дома, и ей лишь оставалось притворяться, что это она выбирает меню или отдает приказания.

Эсмеральда вообще относилась к Мэгги как к капризному ребенку, позволяя себе бесцеремонно критиковать ее наряды и отправляя переодеваться, если костюм, по ее мнению, не годился для официального приема. На кухне португалка господствовала безраздельно. Иногда, проведя вечер вне дома, Мэгги на цыпочках прокрадывалась туда и заглядывала в холодильник в поисках напитка или чего-нибудь съестного, а через пару минут в дверях показывалась Эсмеральда в цветастой ночной рубашке, с навитыми на бигуди волосами, и озабоченно интересовалась, чего желает донна Маргарида. Именно поэтому Мэгги убедила Джереми попросить в министерстве иностранных дел официального разрешения устроить маленькую кухоньку наверху.

Казалось, будто на кухне у Эсмеральды все предметы имели глаза; ряды ковшей над плитой, медные кастрюли, хрустальные фужеры для приема гостей, перчатки-прихватки с подписанными пальцами… все они шпионили за Мэгги, считая ее незваной гостьей в идеально упорядоченном мире, созданном поварихой. Мэгги почти слышала их упреки. Кухня, казалось, следует за ней затаив дыхание.

Эсмеральда педантично планировала, как упаковать хозяйские вещи. Распорядилась начать с прихожей и гостиной и сообщила, что уже договорилась с Ширли насчет перевозки. Затем они займутся личными вещами coitadinha[19] донны Маргариды, которые находятся наверху. Эсмеральда, по-видимому, считала своим долгом впредь обращаться к Мэгги не иначе как к «бедняжке». Ей, по ее словам, приказано было остаться встречать нового посла с супругой, хотя никто еще пока не знал, кого назначат на эту должность. Конечно же, никто не заменит покойного господина посла — тут Эсмеральда набожно перекрестилась — и донну Маргариду. Вряд ли ей еще доведется работать у таких замечательных людей. Затем хлынул новый поток слез, которые она ловко и немного картинно смахивала большим белым платком.

Вечером повариха настояла на том, чтобы приготовить для Мэгги настоящий, правильный ужин, состоявший из щей и бакальяу, и подала его в столовой, словно это был официальный прием. Мэгги сидела за столом при свечах, оглушенная царившей вокруг тишиной. Казалось, будто картины старых мастеров, принадлежавшие министерству иностранных дел, и старинные фарфоровые сервизы за стеклянными дверцами шкафов взирали на нее с недоумением. Что эта самозванка делает во главе стола — там, где всегда сидел господин посол?

Во время приемов Джереми уделял большое внимание рассадке гостей. Он знал, кто из послов находился в Вене дольше других и, следовательно, имел право занять почетное место. Знал, чьи жены говорили по-английски — и их можно было спокойно устроить рядом с представителями английских делегаций. Перед каждой тарелкой стояла табличка с именем, красиво написанным от руки.