Однако нажим был так силен, что царь не смог устоять и поручил Родзянке, председателю Думы, созвать законодательный орган на шестинедельный срок⁷¹. Заседания должны были открыться 19 июля, в первую годовщину начала войны по русскому календарю.

Полтора месяца, отпущенные Думе, дали депутатам широкую возможность проводить фракционные совещания. Инициатива этих неформальных собраний принадлежала небольшой партии прогрессистов, представлявшей либеральную по настроениям, зажиточную промышленную буржуазию. Ее лидеры надеялись повторить достижения «Союза освобождения» и сколотить широкий патриотический фронт, в который вошли бы все партии, за исключением крайне правых и крайне левых. Военные неудачи толкнули в ряды оппозиции консервативные элементы, которые в иное время ни за что не примкнули бы к выступлению против самодержавия. Участниками нового движения были, помимо прогрессистов, кадеты, левые октябристы и левые националисты. Таково было происхождение Прогрессивного блока, вскоре завоевавшего большинство в Думе и в 1916 году оказавшего решающее влияние на ход событий, приведших к революции. [О Прогрессивном блоке см.: КА.1932. № 1–2 (50–51). С. 117–160; № 3 (52). С. 143–196; 1933. № 1 (56). С. 80–135. Атакже: Граве Б.Б.//Буржуазия накануне февральской революции. М.; Л., 1927; Дякин B.C. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны, 1914–1917. Л., 1967].

Главная тема закулисных собраний, о которых историкам известно в основном из полицейских донесений, сводилась к тому, что России в этот трагический час нужна крепкая власть, однако потерявшая доверие бюрократия осуществлять ее более не может — власть эта должна исходить лишь от пользующегося народным доверием органа, каковым является Дума. Сходясь в этом вопросе, участники собраний тем не менее столкнулись с трудностями при выработке конкретной программы. Наиболее радикальное крыло, которое возглавлял П.П.Рябушинский, крупный промышленник и выразитель мнения московских деловых кругов, стремилось форсировать события и заставить правительство уйти в отставку. Более умеренная группа, возглавляемая главой «Союза городов» кадетом М.В.Челноковым, предпочитала компромиссное решение⁷².

Предельно накаленную атмосферу, царившую на заседаниях Думы в июле и августе 1915 года, нельзя верно оценить, не учитывая крупных поражений того периода на театре военных действий. К моменту созыва Думы русские армии оставили Польшу, неприятель был уже на подступах к Риге. В Ставке в Могилеве царило беспросветное уныние. Г.Н.Данилов, генерал-квартирмейстер и один из самых крупных русских стратегов, говорил своему товарищу за несколько недель до того, что «стратегия может быть теперь совсем упразднена» и остается лишь надеяться «на утомление самих германцев, на случай и на св. Николая Чудотворца»⁷³. На заседании кабинета министров 16 июля Поливанов начал свое выступление с горького возгласа: «Отечество в опасности»⁷⁴. А министр земледелия А.В.Кривошеий говорил друзьям, что правительство напоминает «дом умалишенных»⁷⁵.

Заседания Думы открылись, когда русские войска оставляли Варшаву. Старик Горемыкин, уже не вызывавший ни у кого ничего, кроме презрительной усмешки, обратился к собранию в непривычно примирительном тоне, заверив, что правительство «испытывает нравственную потребность» действовать «в полном единомыслии с законодательными учреждениями». Вслед за ним депутаты самой разнообразной политической ориентации, за исключением крайне правых, в своих выступлениях обвиняли правительство в несостоятельности⁷⁶.

Особенно резко прозвучало выступление лидера трудовиков А.Ф.Керенского, которому суждено было сыграть важную роль в революции. Керенскому в начале войны исполнилось всего тридцать три года, он был честолюбивым адвокатом и восходящей звездой русских социалистов⁷⁷. Первую славу он стяжал, выступая в качестве защитника на широко прогремевших политических процессах. Искусный оратор, он гипнотически воздействовал на аудиторию, но не обладал ни качествами стратега, ни умом аналитика. В Четвертой думе он быстро выдвинулся как самый зажигательный оратор левых. После ареста в ноябре 1914 года большевистских депутатов (которых он защищал в суде) Керенский стал основным спикером социалистической фракции, легко затмив лидера меньшевиков Николая Чхеидзе. В 1917 году, когда было обнародовано полицейское дело, заведенное на Керенского, стало известно, что с самого начала войны он сплотил социалистическую интеллигенцию против правительства и пытался организовать рабочий совет⁷⁸. После разгрома русских армий в Польше Керенский выступал за свержение царского режима и саботирование военных усилий России. Осенью того же года он агитировал против участия рабочих в объединенных комитетах, созданных для обеспечения оборонной промышленности (см. ниже), и действовал в соответствии с Цим-мервальдской антивоенной резолюцией, в создании которой сыграл важную роль Ленин. Надо сказать, что в то время между Керенским и Лениным трудно было провести различие, и в глазах полиции он был «главным зачинщиком нынешнего революционного движения»⁷⁹. Биограф Керенского считает, что летом 1915 года он вместе со своим другом масоном Н.В.Некрасовым и Чхеидзе «был близок к тому, чтобы поднять народные массы на революцию под «буржуазным» руководством»⁸⁰.

В августе 1915 года Николай II принял два решения, которые для многих современников прозвучали как смертный приговор династии. Первым было решение сместить вел. кн. Николая Николаевича с поста главнокомандующего и самому возглавить командование русскими армиями, вторым — отложить очередной созыв Думы.

Трудно с определенностью сказать, что заставило Николая взять на себя военные заботы, ибо он принял это решение самолично и настоял на нем, не давая никаких объяснений и невзирая на сопротивление большинства членов семьи и почти всего кабинета министров. Годом ранее он дал себя отговорить от такого решения, теперь же был непоколебим. Одним из бесспорных резонов была тревога за судьбу своей армии, которую он искренне любил. Кроме того, им могло руководить желание вдохновить страну в роковые часы и, разделяя с солдатами их тяготы, явить собой пример патриотизма. Возможно, он полагал, что его поступок приостановит политическое брожение и приглушит слухи о сепаратном мире. Супруга, за которой маячила зловещая фигура Распутина, горячо поддержала его. Александра, при всей своей любви и преданности мужу, считала его слишком нерешительным и мягким, чтобы противостоять политикам. Поэтому в отсутствие Николая в столице ей было бы проще усилить политическое влияние, которое защитило бы монаршьи прерогативы.

В этих устремлениях царицу поддерживал Распутин. Григорий Распутин, которого иногда называют «сумасшедшим монахом», не был ни монахом, ни сумасшедшим. Он был крестьянином из Западной Сибири и, вероятно, принадлежал к хлыстовской секте; с царской семьей его познакомил в 1905 году вел. кн. Николай Николаевич. Распутин быстро вошел в доверие благодаря своей способности — по-видимому, с помощью гипноза — снимать боль у страдавшего гемофилией наследника. К тому же «старец» не без успеха умел изображать «человека из народа», донесшего до двора пусть грубый и необразованный, но истинный глас русского народа, в неколебимо верноподданнических чувствах которого царская чета не сомневалась. Хотя связи при дворе позволяли ему вести себя все развязнее, до осени 1915 года настоящим политическим влиянием он не пользовался. Слухи о его дерзости, пьянстве и постыдных оргиях достигали двора, но ни Николай, ни его жена не придавали им значения, считая наветами врагов.

Распутину было крайне выгодно отсутствие в столице царя. Убеждая Николая отправиться на фронт, он думал о политическом влиянии и деньгах, которые окажутся у него в руках. Он знал, что Николай терпит его ради семейного покоя, но не любит и не доверяет ему. В отсутствие царя ему будет легче манипулировать настроениями императрицы и стать «eminence grise» [Серым преосвященством (фр.)] царского двора. Чтобы побудить царя к отъезду, он стал распространять слух, что вел. кн. Николай Николаевич, которого он числил в стане своих врагов, мечтает взойти на престол⁸¹. Впоследствии он хвастался, что «потопил» великого князя⁸². Вернувшись из ссылки в Петербург, Распутин дважды, 31 июля и 4 августа, встречался с царем и уговаривал его возглавить командование, а затем забросал телеграммами такого же содержания⁸³. Таким образом, за роковым шагом царя стояла именно эта помесь патриотизма и политической интриги.