Лидеры военно-промышленного комитета склонны были преувеличивать свой вклад в военную экономику; современные исследования говорят о том, что он составил лишь 2–3 % оборонного производства¹⁰⁹. И тем не менее такие комитеты сыграли весьма важную роль, открыв доступ к некоторым сферам военной экономики, и поэтому оценивать их деятельность как «ненужную», «бесполезную» или даже как «помеху» — несправедливо¹¹⁰.

Достижения Совещания по обороне и военно-промышленного комитета можно продемонстрировать на примере снабжения артиллерии. Если в 1914 году российская промышленность была способна выпустить только 100–150 тыс. снарядов в год, то в 1915 году производство достигло 950 тыс., а в 1916 году — уже 1 млн. 850 тыс. штук. К этому времени о дефиците снарядов стали уже забывать. Накануне февральской революции русская артиллерия располагала даже большим количеством боеприпасов, чем ей требовалось: по 3000 снарядов на каждое легкое орудие и по 3500 — на тяжелое. [Сидоров А.Л. Экономическое положение России в годы первой мировой войны. С. 117–119. Как будет показано в следующей главе, существенную часть общего числа снарядов, имевшихся в России в 1916–1917 гг., составляли зарубежные поставки.]. Для ускорения производства Совещание по обороне в начале 1916 года национализировало два крупнейших оборонных предприятия — Путиловский и Обуховский заводы в Петрограде, пришедшие в упадок из-за дурного руководства и стачек.

Из трех других Особых совещаний — по перевозкам, по продовольствию и по топливу — наиболее важным было первое. К его достижениям следует отнести наладку железнодорожного сообщения между Архангельском и Вологдой благодаря переделке узкоколейного пути на нормальный, что утроило объем перевозок из Архангельского порта военных грузов, доставляемых морем союзниками¹¹¹. Это Совещание предприняло также прокладку железнодорожного пути в Мурманск.

Непосредственное значение Особых совещаний заключалось в их вкладе в военные усилия России, но они имели еще и крупный политический смысл. По словам историка Максима Ковалевского, они явились «совершенным новшеством»¹¹² — как первые в России учреждения, где гражданские лица заседали на равных бок о бок с правительственными чиновниками. Совещания много сделали для стирания последних следов патриархальности и отеческих отношений, все еще пронизывавших государственную структуру России и предполагавших, что управление империей есть исключительная прерогатива царских ставленников и сановников. Возможно, это была не столь радикальная мера, каковой стало бы дарование парламенту права министерских назначений. Однако в процессе конституционного развития страны она явилась едва ли менее значительной вехой.

Третьей организацией, созданной в то время для оказания содействия правительству в ведении войны, был Всероссийский союз земств и городов, известный как «Земгор». Правительство, в прошлом запрещавшее всероссийские собрания органов самоуправления, теперь, наконец, смягчилось и в августе 1915 года позволило земствам и городским думам создать собственные союзы для оказания помощи инвалидам и беженцам. Как бы подчеркивая свою гуманитарную миссию, «Земский союз» избрал эмблемой красный крест. Председательство взял на себя князь Георгий Евгеньевич Львов, видный земский деятель, занимавшийся сходной работой еще в русско-японскую войну. Аналогичные права были признаны и за городскими думами. В ноябре 1915 года обе группы объединились в Земгор, который, привлекая к работе многие тысячи добровольцев и наемных служащих, помогал гражданскому населению переносить тяготы военного времени. Когда в глубь России хлынули потоки беженцев из прифронтовых областей (среди них и евреи, насильно согнанные с мест по подозрению в прогерманских симпатиях), именно Земгор взял на себя заботу о них. Среди чиновничества и офицерства эти штатские деятели получили презрительное прозвище «земгусары». И тем не менее, как и во многих других сферах деятельности, власти не имели собственных сил и им ничего не оставалось, как полагаться на штатские учреждения ¹¹³.

Помимо указанных квазинародных гражданских организаций, по всей России возникали разнообразные добровольческие учреждения, вроде потребительских и производственных коопераций¹¹⁴.

Так в разгар войны внутри официальной структуры того, что в начале войны представляло собой полупатриархальное, полуконституционное государство, стала обретать форму новая Россия: ее развитие можно сравнить с мощным ростом молодых побегов под сенью старого, загнивающего дерева. Участие гражданских представителей без чинов и званий бок о бок с обладателями высоких постов в работе правительственных учреждений и привлечение рабочих представителей к управлению производством — это были симптомы тихой, бархатной революции, тем более эффективной, что направлена она была на удовлетворение действительных нужд, а не утопических мечтаний. Консервативную бюрократию устрашало нарождение такого «второго», или теневого, правительства¹¹⁵. Но это же самое обстоятельство преисполнило уверенности оппозицию. Кадетские лидеры хвастливо уверяли, что смешанные и чисто гражданские учреждения, созданные в военное время, столь убедительно докажут свое превосходство над бюрократией, что, когда мир будет восстановлен, ничто не сможет предотвратить их прихода к управлению страной¹¹⁶.

На второй год войны Россия сумела решить наиболее жгучие проблемы, войною перед ней поставленные. Благодаря деятельности Совещания по обороне в основном удалось покрыть дефицит артиллерийских снарядов и винтовок. На фронте, где, как казалось в конце лета 1915 года, вот-вот будет прорвана линия обороны, после решения германского верховного командования приостановить наступательные операции на востоке положение стабилизировалось. К концу лета 1916 года русская армия настолько оправилась, что вполне могла думать о собственном крупном наступлении. Но если на театре военных действий обстановка постепенно оздоровлялась, то в тылу наблюдались угрожающие симптомы болезни. И если в 1915 году дух недовольства витал главным образом в кругах образованной элиты, то теперь он распространился среди широких масс городского населения. Причины недовольства были в первую очередь экономического плана — а именно: возрастающий дефицит потребительских товаров, в особенности продовольственных, и денежная инфляция. Сочтя эти проблемы временными, правительство ничего не предпринимало для их решения.

Городское население России, которому ранее не приходилось сталкиваться с дефицитом товаров и ростом цен, с трудом осваивалось в новой ситуации. Как водится, во всех бедах стали обвинять правительство, что особенно охотно подхватила либерально и радикально настроенная интеллигенция. К октябрю 1916 года недовольство в городах достигло такого накала, что в донесениях департамента полиции сложившаяся ситуация ставилась в сравнение с ситуацией 1905 года и звучало предупреждение о вероятности новой революции.

В надежде избежать революционного взрыва Дума вновь стала оказывать давление на правительство, чтобы добиться права министерских назначений, что для доброй части депутатов превратилось уже почти в idee-fixe. Это требование, с таким упорством отвергаемое Николаем и Александрой, подлило масла в огонь, и в результате экономические претензии обрели политическое звучание. Внезапное соприкосновение беспокойных городских масс с мятежными гарнизонами и отчаявшимися политиками имело эффект короткого замыкания, запалившего пожар, в котором сгорел царский режим.