Простые граждане, однако, редко мыслят военно-стратегическими категориями. Русским людям было достаточно знать, что их армия потерпела унизительное поражение, одно из самых тяжелых, если не самое сокрушительное в новейшее время. Пресса потчевала публику нескончаемыми рассказами о несчастьях, постигших русскую армию. Полгода (с момента начала апрельской операции немцев и до ее окончания) росло негодование населения, находившее выход прежде всего в поисках виновных. Однако когда стали широко известны масштабы поражения, громче зазвучали голоса, требовавшие перемен в политическом руководстве страны. К июню 1915 года дух единения во имя общей цели, сблизивший правительство с оппозицией в первые месяцы войны, иссяк, уступив место еще более резким взаимным упрекам и враждебности, чем даже в аналогичной ситуации 1904–1905 годов, когда Россия терпела поражение от японцев. Военные историки заметили, что во время войны деморализация и паника обычно зарождаются не на фронте, а в тылу, среди мирного населения, склонного преувеличивать и поражения и победы⁶⁰. Так было и в России. Были предприняты меры к эвакуации из Риги и Киева, и правительство обсуждало возможность эвакуации даже из Петрограда⁶¹. В мае 1915 года по Москве прокатился ужасный антигерманский погром — громили магазины и конторы, на вывесках которых значились немецкие имена владельцев. Немецкая речь на улице могла стоить говорящему жизни.

Народ требовал голов виновных. Первой мишенью народного гнева и естественным козлом отпущения стал Сухомлинов — его винили за недостаток армейского снабжения, чем военные объясняли свои неудачи. Недавние исторические исследования указывают, что он не был повинен в этих грехах⁶² и что проблема нехватки артиллерийских снарядов была раздута до неимоверных размеров, чтобы скрыть глубокие пороки в русском военном руководстве⁶³. Симпатии царствующей четы к военному министру оставались неизменными, но требования об его отставке уже невозможно было игнорировать, и 11 июня Сухомлинов был отстранен от должности. Впрочем, в личном письме к нему царь выражал сердечную благодарность за службу⁶⁴. (Годом позже Сухомлинов был арестован по обвинению в измене и расхитительстве. Освобожденный в октябре 1916-го, он был снова арестован Временным правительством и приговорен к пожизненным каторжным работам. Ему удалось бежать в Париж, где в 1926 году он и умер⁶⁵.)

Сменивший его на посту военного министра генерал А.А.Поливанов был человеком совсем другого склада. Лидер «младотурок», которые еще до войны ратовали за модернизацию всей русской армейской структуры, он делал особое ударение на военную технологию и мобилизацию внутренних ресурсов страны⁶⁶. Сухомлинов, чьим помощником был Поливанов, старался держать его на безопасной дистанции, подозревая, что вместе с вел. кн. Николаем Николаевичем и Гучковым он замышляет козни против двора и самого Сухомлинова. Назначение Поливанова должно было означать, что правительство наконец восприняло идею «вооруженного народа» и что Россия, по примеру других воюющих стран, готова серьезно приступить к мобилизации внутреннего фронта. Но такая перспектива не могла не вызвать недовольства императрицы, не выносившей «политиканства» высших имперских сановников и видевшей в попытках сплотить нацию злоумышления против самодержавия. Распутин, ее друг, тоже не одобрял нового назначения и стал подыскивать Поливанову замену⁶⁷. 24 июня, после встречи с новым министром, императрица писала: «Вчера видела Поливанова. Он мне, откровенно говоря, никогда не нравился. Что-то в нем есть неприятное, не могу объяснить что. Я предпочитала Сухомлинова. Хотя этот и умнее, но сомневаюсь, так же ли он предан»⁶⁸.

Чтобы еще больше успокоить общественное мнение, Николай вывел в отставку и других непопулярных министров. В июне он уволил министра внутренних дел Н.А.Маклакова, затем прокурора Святейшего синода В.К.Саблера и министра юстиции И.Г.Щегловитова — все они в общественном сознании слыли безнадежными реакционерами. Сменившие их люди в глазах того же общественного мнения были, по большей части, предпочтительней. Таким образом двор, не уступая требованиям вручить Думе право назначать министров, старался своими перестановками в Совете министров снискать расположение общества. Чтобы еще более умаслить оппозицию, убедили Распутина удалиться в свою сибирскую деревню, пока отношения с Думой, которая должна была быть вновь созвана в июле, не «наладятся»⁶⁹.

И все же эти меры не смогли успокоить общественное мнение. Многим стало понятно, что причины поражения России нужно искать не столько в ошибках отдельных личностей, сколько в трениях в самой «системе». И значит, России, чтобы выжить, следует основательно эту систему перестроить.

Когда стало понятно, что война затягивается сверх ожиданий, основные ее участники предприняли шаги к мобилизации тыла. Первой была Германия, за ней последовала Англия. Между обществом и частным сектором производства установилось взаимодействие, некий симбиоз, направленный на удовлетворение нужд фронта. Уже летом 1915 года подобное возникло и в России, но здесь, как нигде, развитию отношений между двумя секторами мешала взаимная подозрительность. В результате мобилизация тыла в России проходила лишь частично и весьма несовершенно. Если такое объяснение и можно принять, то следует подчеркнуть, что при этом, как правило, недооценивается, насколько велико было влияние общества в общегосударственных вопросах в период войны и насколько уступки царского правительства обществу изменили политическую систему России.

В начале лета либералы и либерал-консерваторы пришли к убеждению, что царская бюрократия не в состоянии отвечать требованиям, предъявляемым войной. Они желали произвести фундаментальные изменения, но, как и правительство, старались предусмотреть последствия, к каким приведут после восстановления мира действия, предпринятые в военное время. Разгром 1915 года предоставил возможность завершить революцию 1905 года, то есть превратить Россию в страну настоящей парламентской демократии. Думская оппозиция стремилась укоренить в государственных институтах полученные от монархии во имя победы уступки с тем, чтобы они остались неизменными и после победы. Главной целью было получить право назначать министров, что привело бы к подчинению Думе всей российской бюрократии.

В результате общество и правительство занялись «перетягиванием каната». Правительству нужна была помощь общественности, но оно не желало уступать ей прерогативы, которые сохранило за собой в революцию 1905 года, в то время как общественные лидеры стремились воспользоваться военной обстановкой, чтобы осуществить все, этой революцией обещанное. И в возникшем конфликте именно правительство проявило большую готовность пойти на уступки. Однако его порыв не встретил сочувствия, и каждая уступка воспринималась как слабость и только побуждала ко все новым требованиям.

Заседания Думы продолжались до 9 января 1915 года, когда в ее работе был объявлен перерыв, отчасти, чтобы прекратить «зажигательные» речи, критикующие методы ведения войны, отчасти, чтобы дать возможность правительству проводить законодательные акты посредством 87-й статьи.

Депутатам же было обещано, что Дума будет созвана немедленно, если этого потребует военная ситуация. Такая ситуация была теперь налицо. Лидеры оппозиции требовали незамедлительного созыва. Императрица противилась и убеждала мужа не поддаваться. «Дорогой мой, — писала она ему 25 июня, — я слыхала, что этот мерзкий Родзянко с другими ходил к Горемыкину просить, чтобы немедленно созывали Думу. О, прошу тебя, не позволяй, это не их дело! Они хотят обсуждать дела, которые их не касаются, и вызвать еще больше недовольства. Надо их отстранить. Уверяю тебя, один вред выйдет из всего этого, — они слишком много болтают. Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться. Не позволяй им наседать на тебя. Это ужасно, — если им сделать уступку, то они подымут голову»⁷⁰.