Он спросил меня: «Иаков преуспел?».

И я ответил: «Да, он обрел влияние. Наша община теперь насчитывает тысячи людей, все ждут возвращения Мессии. По мере того как растут выступления против Рима, все согласны в том, что близятся последние дни, а как раз об этом говорил Мессия. Скоро он появится у ворот».

Затем я взглянул на лица людей, пришедших на нашу встречу, увидел ожерелья, которые они носили, и понял, что это неевреи. Поэтому я сказал: «Когда вернется Мессия, в Израиле на Сионе появится Царство Божье, и избранный народ станет править миром».

Тут Симон опустил руку мне на плечо и сказал: «Я знаю, что у тебя на сердце, мой сын, и мне хотелось бы развеять твою тревогу. Когда твой Мессия покинул эту землю тридцать лет назад и снова воскрес, я был еще молодым человеком и с нетерпением ждал его возвращения. Поэтому я всем твердил, что оно произойдет завтра. Но теперь я уже очень стар и в некотором смысле наделен даром предвидения. Сейчас я знаю, что он вернется лишь тогда, когда еще больше правоверных будут готовы встретить его».

Я ответил: «Симон, его ждет весь Иерусалим».

На что он сказал: «Там живут одни евреи. Мы не можем забывать о неевреях».

Для меня эти слова были страшным ударом, и я потерял дар речи. Симон так сильно изменился за годы нашей разлуки, что стал совсем другим человеком. После длительного молчания я обрел дар речи: «Ты хочешь сказать, что проповедуешь возвращение Мессии здесь, в Риме?».

Он ответил: «Я проповедую это, и они верят».

«Но ведь они не прошли ритуал обрезания!» – возразил я.

«Обрезание – это ритуал Ветхого Завета, – ответил Симон. – Мы собратья Нового Завета».

«А они соблюдают священные законы Торы?».

«Они их не соблюдают».

«Они ходят в синагогу и постятся в день искупления?»

«Они этого не делают».

«Они воздерживаются от употребления свинины в пищу?»

«Они этого не делают».

Я пришел в ужас. Возможно, мое потрясение возросло многократно потому, что я услышал это из уст Симона, который был когда-то самым набожным евреем.

Я спросил его: «Что это за символы, которые они носят на шее?».

Он ответил: «Это знак рыбы, символ нашего братства. Он появился в Антиохии, где люди говорят на греческом языке».

«И ты позволяешь им носить вырезанные образы?».

«Сейчас не время навязывать наши законы, неевреям, ибо Мессия вернется в любой час. Быть может, даже в то время, пока мы разговариваем, он подходит к воротам города. Эти добрые люди верят в него, они спасены. Если бы я настоял на том, чтобы они сначала стали евреями, они не смогли бы приготовиться и остались бы в стороне в то время, когда Царство Божье уже близко».

Но это не успокоило меня. Поэтому я сказал: «Симон, в Иудее великое множество евреев готовятся к битве с римлянами. Те, кто приходятся тебе братьями, вооружаются в ожидании грядущей битвы: А ты здесь обращаешь римлян в новую веру. Что случилось? Такое впечатление, что мы с тобой стоим по разные стороны».

«Нет, не стоим, – возразил он, – ибо мы оба на стороне Бога».

Я не мог согласиться с ним В Иерусалиме, где раньше проповедовал Симон, евреи ждали возвращения своего Царя. В Риме неевреи ждали того, кого не смогут признать.

«Почему они называют тебя Петром?» – спросил я.

«Потому что Мессия однажды сказал, что я столь прочный и надежный друг, что напоминаю ему скалу».

«Но они курят фимиам, а этим занимаются язычники».

«Это происходит потому, что эти люди раньше были язычниками, но сейчас они поклоняются Богу. Таким способом они почитают его».

«Они не почитают Бога, – с горечью возразил я, – они просто назвали своих богов другими именами. Никто из них не откажется от старого, а лишь внесет небольшие изменения в него. В душе же они по-прежнему останутся язычниками. Ты даже называешь день своего Господа днем Солнца, ибо так он именуется среди поклонников Митры».

Он ответил: «Их много среди нас. К тому же мы обратили в свою веру поклонников Исиды, Ваала и Юпитера».

Однако я возразил: «Симон, это не обращение, ибо все они не сделали ничего, кроме как заменили старые названия новыми. Они все равно остались теми же язычниками».

Мы расстались грустно. Навсегда. Мне уже стало известно, что Савл из Тарса изменил свое имя на Павла, точно так же поступил Симон, став Петром, дабы угодить римлянам. Я также узнал, что мало кто из евреев Рима слышал о Мессии, а ждали его в основном необрезанные язычники.

Я долго плакал и проклял тот день, когда покинул Иудею. Сидя в зловонной комнате постоялого двора, я тосковал по своим оливковым деревьям и хотел скорее почувствовать землю Израиля под своими ногами. Я видел красивое лицо Сары, слышал голос дорогого Саула, чувствовал, что мою шею обвивают руки Ионафана. Как я жалел, что не послушался их, ибо это путешествие не принесло мне ничего, кроме боли и страданий.

На следующий день нам предстояло отправиться в Остию. Салмонидес пытался уговорить меня задержаться в Риме некоторое время, твердя, что я слишком быстро и резко осудил этот город. Однако я остался глух к его словам. В Риме царили жажда наслаждений и пренебрежение к Богу. Я чувствовал себя так, будто стал порочным. Поэтому я сказал ему: «Мой родной очаг – Израиль, ибо я еврей. Там стоит гора Сион и земля, обещанная нам Богом. Разве еврей способен соблюдать законы Торы среди этих грешных людей?».

Салмонидес лишь пожал плечами и покачал головой. За одиннадцать лет нашей дружбы он так и не понял меня.

Случилось так, что вечером, перед закатом, я вышел погулять вместе с Салмонидесом, ибо у меня было тревожно на душе. Улицы запрудили толпы народа, там было множество мужчин и женщин, говоривших на языках, которые я не понимал. В дверях стояли женщины легкого поведения и зазывали меня. Торговцы толкали перед собой тележки, груженные кусками разрубленной свинины. Кругом стояли статуи, колонны и стены украшали резные изображения. Это был многолюдный, перенаселенный город, гораздо хуже Иерусалима даже во время Песаха.

В одном месте нас вдруг подхватила людская волна, когда толпы сомкнулись и устремились вперед. Мы с Салмонидесом пытались выбраться, но не смогли, ибо людское течение оказалось сильнее нас. Из массы людей вырвался громкий крик, точно из одного горла, и тогда толпа вдруг расступилась, словно Красное море, разделенное Моисеем. Мы с Салмонидесом оказались во главе толпы, перед нами открылась улица, а вторая часть толпы оказалась напротив нас.

И вот что мы увидели: перед нами в ярких красных накидках и блестящих доспехах проходили когорты римских солдат, неся знамена императора Нерона. Позади них играли фанфары; солдаты шли рядами и трубили в трубы, обращенные к небу, и подняли такой шум, что мне пришлось заткнуть уши. За ними шел полк преторианской гвардии, личной охраны императора. Гвардейцы шагали гордо, высоко поднимали ноги, их надутые лица выражали осознание собственной важности. Следом за ними ехал сам император на золотой, запряженной четырьмя великолепными лошадьми колеснице. Императору было двадцать шесть лет, он отличался крепким телосложением, его шея почти вросла в плечи, голову украшали густые локоны рыжих волос. Проезжая мимо, он улыбался и махал нам крепкой рукой. Я зачарованно смотрел на этого молодого человека, правившего миром. Этот молодой человек приходился мне почти ровесником.

Когда проехал император, мы увидели зрелище, которое мне запомнится надолго. Собственной колесницей, запряженной двумя лошадьми, управляла жена императора Поппея Сабина.

Могу откровенно признаться, что столь великолепной женщины я никогда не видел. Ее голову венчали светлые волосы, которые скрепляли крохотные ленточки и заколки, украшенные драгоценностями. Ее прекрасное лицо, очень похожее на те, какие я видел у статуй, сверкало белизной, оно отличалось бледностью и изяществом, свойственным фарфору, глаза были небесного цвета, а губы – нежно-розовые. Обнаженная шея и рука шокировали, но в то же время восхищали. Она стояла в колеснице так неподвижно, что можно было подумать, будто это изваяние. Ее одежды были из чистого шелка цвета столь естественной лаванды, что мне показалось, будто я вдыхаю ее запах.