Литмир - Электронная Библиотека

На следующий день Лаксман и Кодаю покинули Тобольск и отправились дальше.

Путь Лаксмана и Кодаю лежал к Екатеринбургу, расположенному в ста пятидесяти верстах от Тобольска. Начало городу было положено в 1721 году Петром Первым, повелевшим возвести на этом месте крепость. Завершение строительства города пало на годы правления Екатерины I. В Екатеринбурге, расположенном на Уральских горах, был построен первый в России горный завод. Деньги, изготовлявшиеся на местном монетном дворе, отправлялись в столицу на лошадях. В окрестностях города добывались также ценные сорта мрамора.

Следующим городом на пути Лаксмана и Кодаю была Казань. В Казани насчитывалось около двух с половиной тысяч домов. На улицах через каждые двадцать дворов висели фонари — их зажигали по вечерам. Казань славилась производством полотна и мыла. Товары из Казани шли по Волге, затем переправлялись на Черное море и дальше в Турцию. Начавшаяся русско-турецкая война отрицательно сказалась на местном производстве.

Миновав Казань, Лаксман и Кодаю прибыли в Нижний Новгород. В Нижнем Новгороде насчитывалось более четырех тысяч домов. Дома чиновников располагались на холмах, в низине — торговые улицы. В городе имелись театр и музей. Как и в Казани, значительную часть населения составляли татары. Встречались немецкие и голландские купцы. Поселившись в Нижнем Новгороде, они строили там свои церкви.

В Екатеринбурге, Казани и Нижнем Новгороде Лаксман и Кодаю отдыхали всего по полдня и лишь в Москве остановились на ночь. Уже лишенная столичного блеска, Москва насчитывала в ту пору до ста пятидесяти тысяч жителей и простиралась в окружности на пятнадцать верст.

С Петербургом ее соединял широкий тракт с тридцатью четырьмя ямскими станциями. На каждой из станций всегда были десятка два свежих лошадей, готовых без промедления двинуться в путь. В сани запрягалась обычно восьмерка лошадей, а на плохих участках дороги — до восемнадцати и даже двадцати пяти. Летом пользовались почтовыми каретами.

Кодаю и Лаксман мчались в Петербург днем и ночью, делая в сутки до двухсот верст. С непривычки к столь быстрой езде у Кодаю вначале сильно кружилась голова, но уже на пути из Москвы в Петербург он почувствовал себя значительно лучше.

Девятнадцатого февраля они прибыли наконец в Петербург, проделав за месяц почти шесть тысяч верст.

По прибытии в Петербург Лаксман и Кодаю поселились на Васильевском острове в предоставленных им апартаментах. На следующий же день прошение о возвращении японцев на родину было передано по настоянию Лаксмана высокопоставленному правительственному сановнику Александру Андреевичу Безбородко. Сам Лаксман сразу же по приезде заболел брюшным тифом и долго не вставал с постели.

Кодаю не отходил от него ни днем, ни ночью. Болезнь протекала тяжело. Казалось, что Лаксман уже не выживет. Каждый день приходил доктор, лечил отварами. Кроме Кодаю у постели больного дежурили младший брат Лаксмана и старший брат его жены.

Спустя месяц кризис миновал, и с конца марта дело пошло на выздоровление, но только в середине апреля Лаксман поднялся с постели и начал ходить по комнате. За время его болезни Кодаю ни разу не вышел на улицу и не имел никакого представления о городе, в котором находился. В начале мая Лаксман отправился наконец на короткую прогулку. Кодаю сопровождал его, восхищенно разглядывая большие каменные здания, высившиеся по обе стороны улицы. Был май, но солнце почти не грело, и Кодаю поеживался от холода.

— Ответа все еще нет, — медленно шагая, произнес Лаксман.

— Придется, наверное, ждать до осени, — отозвался Кодаю.

— Это почему же? — удивился Лаксман.

— Вчера один из соседей сказал, что императрица со всем двором переезжает в Царское Село и в Петербург вернется не раньше сентября…

— Вот как? — пробормотал Лаксман. — А ведь верно. Из-за болезни я потерял счет времени, забыл, что уж май на дворе.

Каждый год первого мая Екатерина покидала Петербург и отправлялась в свой загородный царскосельский дворец, где проводила четыре летних месяца, и лишь первого сентября возвращалась в столицу.

— В таком случае и тебе следует переехать в Царское Село, — сказал Лаксман. — Жилище мы для тебя найдем. Да и мне не мешает заняться кое-какими делами.

Кодаю очень не хотелось расставаться с Лаксманом, он не сдержался и сказал об этом.

— Я приеду, как только окончательно поправлюсь, — успокоил его Лаксман. — Деньков через десять-пятнадцать уже смогу ездить в карете. Вот тогда и приеду. Тебе же не советую меня дожидаться. Езжай в Царское Село как можно скорее. Случай — такая штука… неизвестно когда может представиться.

Кодаю недоумевал: отчего это императрица покидает Петербург всегда в одно и то же время — добро бы стояла жара, а то ведь даже весеннего тепла еще не чувствуется.

— Раз императрица переезжает, значит, скоро в Петербурге наступят жаркие дни, — объяснил ему Лаксман. — Она никогда ничего не делает без смысла.

На следующий день Кодаю вышел на улицу один с намерением хоть немного осмотреть город. Из Царского Села он, конечно, намеревался вернуться в Петербург, но кто знает, какой приказ будет отдан правительственными чиновниками… Вот он и решил: пока есть возможность, взглянуть на город.

Улицы были застроены новыми, красивыми домами, двух- и трехэтажными, крытыми плоской черепицей. Река Нева разделяла город на три острова. Район, где располагалась крепость, назывался Петербургским, район государственных учреждений — Адмиралтейским, район лавок и торговых рядов — Васильевским.

Государственные учреждения не очень отличались от частных домов, там и сям были прорыты каналы шириной не менее чем десять кэн,[23] соединявшиеся с Невой. Набережные были выстланы крупными камнями. К реке спускались каменные лестницы, которыми пользовались для того, чтобы брать из Невы воду. Вдоль набережной тянулись железные перила. Через каналы были перекинуты каменные мостики. По обе стороны улиц через каждые двадцать кэн высились фонарные столбы с шестиугольными медными застекленными фонарями. По вечерам в них зажигали свечи. Это освобождало прохожих от необходимости ходить с фонарями. В Казани Кодаю тоже видел уличные фонари, но они не шли ни в какое сравнение с петербургскими.

Острова соединяли мосты. Самый большой мост — между Адмиралтейским и Васильевским островами — протянулся на сто двадцать кэн. Мосты через Неву представляли собой поставленные в ряд суда, соединенные друг с другом уложенными на палубах бревнами с настилом из толстых досок. Каждое судно закреплялось на месте тяжелыми якорями. По ночам проход по мостам запрещался. Ближайшие к берегам суда отводились в стороны, чтобы пропускать проплывавшие корабли. С проплывавших кораблей взимался, налог, соответствовавший примерно двадцати монам.[24]

Царский дворец располагался на южном берегу Невы. Трехэтажная главная часть здания была построена из кирпича, крылья — из мрамора. В сторону Невы были обращены жерла двухсот пятидесяти пушек. На противоположном берегу высилась колокольня, которую можно было увидеть из любой точки Петербурга. Кодаю поражало буквально все, на чем останавливался его взгляд. Он ходил по улицам с рядами лавок, торговавших разными товарами, побывал в Петропавловском соборе, где захоронены останки царей. Там и днем и ночью стояли часовые с копьями, охраняя покой усопших. Облокотившись о перила моста, Кодаю глядел на проплывавшие караваны судов и думал: вот она какая — заморская страна!

По обе стороны реки возвышались каменные дома. Корабли по конструкции отличались от японских, были среди них и многомачтовые с красными флагами на реях — Кодаю решил, что это военные суда.

Отъезд Кодаю в Царское Село Лаксман назначил на восьмое мая.

— Сядешь в карету, — объяснил Лаксман, — и тебя доставят куда надо. Жилье и прислугу обеспечит Безбородко, которому передано прошение. Не исключено, что тебя примет сама императрица. Поэтому следовало бы прихватить национальное праздничное платье.

вернуться

23

Кэн — мера длины, равная 1,8 м.

вернуться

24

Мои — старинная мелкая монета достоинством в одну тысячную иены.

34
{"b":"122305","o":1}