VII глава
В последние дни сентября от Лаксмана неожиданно пришло письмо, в котором Кодаю предлагалось немедленно покинуть гостеприимный дом Буша и выехать в Петербург.
Кодаю не знал, радоваться ему или печалиться, но коль скоро приказано ехать — надо ехать.
— Думаю, беспокоиться вам нечего, — сказал Буш. — Сдается мне, недалек уж день, когда сбудется ваша мечта.
Но Кодаю не был настроен столь оптимистически. Раз Лаксман вызывает, решил он, значит, срок пребывания в Петербурге подходит к концу и надо возвращаться в Иркутск. И хотя надежды не оправдались, он с теплотой будет вспоминать четыре месяца, проведенные в Царском Селе, пережитые там радости и печали…
В тот день Кодаю последний раз отправился на прогулку в липовую рощу. Он остановился перед небольшой двуглавой церковью, увенчанной золотыми крестами. Церковь казалась заброшенной. На полу у главного входа с четырьмя колоннами лежали опавшие листья.
Кодаю подошел к задней калитке сада, ведущей во дворец, к которой никогда прежде не приближался. На железной двери он различил выгравированные золотом буквы «Е I». Наверное, это вензель первой владелицы дворца Екатерины I — супруги Петра Первого, подумал Кодаю.
Продвигаясь вдоль ограды дворца, Кодаю забрел дальше, чем обычно. Ограда стала значительно выше. По-видимому, здесь охотятся, решил Кодаю. Он вспомнил рассказ Буша о том, что в отдаленной части парка, заросшей старыми деревьями, устраивались охоты, оттого и ограда там выше и прочнее.
В тот вечер Буш дал в честь Кодаю прощальный ужин. Буш много говорил о себе, рассказал, что сад, которым он ведает, был заложен в 1780 году и с каждым годом расширяется, церковь же возведена сорок четыре года назад, в 1747 году, и является самой старой постройкой в округе; следом за ней идет конюший двор, построенный в 1762 году, а манеж — более новая постройка, возведенная одновременно с садом в 1780 году.
Возвратившись после ужина к себе в комнату, Кодаю решил перед отъездом кратко описать аудиенцию у Екатерины.
«Зал был длиной в двадцать кэн. Справа и слева от императрицы — пятьдесят или шестьдесят фрейлин. Вдоль обеих стен зала — более четырехсот сановников и придворных».
Больше он не смог ничего припомнить. Однако этому описанию не соответствует ни одна из пятидесяти пяти комнат дворца. Проходя, словно во сне, сквозь анфиладу комнат, Кодаю миновал комнату из красного мрамора, комнату из зеленого мрамора, янтарную комнату — и все зто перемешалось у него в памяти. Он упоминает далее о фрейлинах и четырехстах сановниках, стоявших вдоль стен. Такое количество людей могло поместиться лишь в тронном зале, который был украшен золотом и зеркалами…
На следующий день Кодаю покинул гостеприимный дом Буша и выехал из Царского Села. С деревьев, росших по обе стороны дороги, падали листья.
Встретив Кодаю в Петербурге, Лаксман сразу же сообщил:
— На двадцать девятое тебя пригласил Безбородко.
Кодаю поинтересовался, чем это вызвано.
— Ничего не знаю. Пойдешь и услышишь все собственными ушами, — ответил Лаксман.
Кодаю внимательно поглядел на Лаксмана, безуспешно пытаясь хоть что-то прочесть на его, как всегда, невозмутимом лице.
Двадцать девятого в назначенный час Кодаю прибыл ко дворцу Безбородко. Большой двухэтажный дом располагался на обширном участке земли, обнесенном ажурной решеткой. У входа его встретил чиновник, во внутренние покои проводил другой чиновник. Атмосфера, царившая в доме, скорее свидетельствовала о том, что это государственное учреждение, а не частный особняк. Ходили слухи, что здесь каждый вечер дежурили десять чиновников, а еще около двадцати чиновников с рассвета и до поздней ночи выполняли обязанности прислуги.
После довольно долгого и мучительного ожидания к Кодаю вышел не Безбородко, а Воронцов. Он вошел в приемную и, не присаживаясь, объявил:
— Твоя просьба удовлетворена. Потерпевшим кораблекрушение японцам разрешено возвратиться на родину. Благодари доброе сердце императрицы.
Кодаю выслушал весть молча.
— Двадцать восьмого июня после аудиенции, которой ты был удостоен, императрица приказала немедленно отправить тебя в Охотск. Снаряжение судна почти закончено, поэтому мы сочли возможным известить тебя о воле императрицы.
Кодаю стоял перед Воронцовым с поникшей головой и не мог вымолвить ни слова. Мысли путались. Слова Воронцова, произносимые монотонным чиновничьим голосом, не позволяли ему сосредоточиться.
— В конце октября во дворце будет прием. Точный день и час тебе сообщат позднее.
Наконец Кодаю поднял голову.
— Я не ослышался? Только что вы изволили сказать, что по велению императрицы мне разрешено вернуться на родину.
— Именно так.
— Значит, потерпевшего кораблекрушение японца Кодаю отправят в Японию?
— Именно так.
— Но я не один. Со мной еще четверо друзей. Разрешено вернуться всем пятерым?
— Двое твоих друзей пожелали принять русское подданство и нашу веру. Они уже подданные России. Остальным разрешено выехать на родину вместе с тобой. Итак, в Японию возвращаются трое, включая тебя. О подробностях отъезда вам будет сообщено позднее.
— Когда же можно выехать?
— Это решит генерал-губернатор Пиль, он в Иркутске. Ему уже направлен императорский указ. А пока ты находишься в Петербурге, во всем следуй указаниям Лаксмана.
Затем в более мягком тоне Воронцов посоветовал Кодаю, пока еще есть время, осмотреть и изучить все интересующее его в Петербурге — необходимые условия будут созданы.
Кодаю вышел из особняка Безбородко в странном состоянии — ему казалось, будто почва уходит у него из-под ног и он вот-вот воспарит в небо. Голова кружилась, как после выпитого вина. Он хотел как можно быстрее поделиться доброй вестью с Лаксманом, но вымощенная камнями дорога вдоль канала была так бесконечно длинна…
Выслушав Кодаю, Лаксман поднялся из-за стола.
— Для тебя сегодня хороший день, для меня — тоже, — сказал он, положив руку на плечо Кодаю.
Кодаю стоял перед ним, понурив голову, словно преступник, испрашивающий прощения за совершенное преступление, Когда Лаксман снял руку с плеча Кодаю, тот поднес правую ладонь к глазам и впервые за годы скитаний разрыдался…
Воронцов сказал правду: пока Кодаю в мучительных ожиданиях проводил дни в Царском Селе, генерал-губернатору Пилю в Иркутск уже был направлен высочайший указ за номером 16985 от тринадцатого сентября 1791 года. Довольно пространное послание называлось «Об установлении торговых сношений с Японией»:
«Вам известно, каким образом японские купцы по разбитии мореходного их судна спаслись на Алеутский остров и сначала тамошними промышленниками презрены, а потом доставлены в Иркутск, где и содержаны были некоторое время на казенном иждивении. Случай возвращения сих японцов в их отечество открывает надежду завести с оными торговые связи, тем паче, что никакому европейскому народу нет столько удобностей к тому, как российскому, в рассуждении ближайшего по морю расстояния и самаго соседства. В сем виде указали мы у надворного советника и профессора Лаксмана, который привез сюда с собою начальника тех японцов, именем Кооадая, относительно ведения с Япониею торга взять объяснение, с коего выписка здесь прилагается. Приняв в уважение представления его и предусматривая могущую от этого произойти пользу для Государства Нашего, возлагаем на попечение ваше план его произвести в действо, повелевая вам: 1) Для путешествия к Японии или нанять на казенный кошт у Охотского порта одно надежное мореходное судно с искусным кормщиком и потребным числом работников и служителей довольно в плавании искусившихся или же, буде к тому времени флота капитан Биллинг, в известной вам экспедиции находящийся с эскадрою своею обратно туда прибудет, вместо вышеуказанного найма употребить одно из его судов исправное со всем нужным экипажем, наблюдая только, чтобы начальник онаго был из природных российских, а по неимению из таковых способнаго, хотя и из иностранных, но не из англичан и голландцов. 2) На сем судне отправить на всем казенном содержании помянутых японцов, оставляя однакож двух из них Христианский закон восприявших, об употреблении коих ниже сказано будет. 3) Для препровождения тех японцов в их отечество употребить одного из сыновей означенного профессора Лаксмана, в Иркутском наместничестве при должностях находящихся, имеющих познания астрономии и навигации, поруча ему как в пути, так и в бытность в японских областях делать на водах, островах и на твердой земле астрономическия, физическия и географическия наблюдения и замечания, равно о торговых тамошних обстоятельствах. 4) Для установления порядка и управления сей экспедиции составить начальнику ея ясное и подробное наставление, заимствуя к тому советы и нужные объяснения от помянутаго профессора Лаксмана, который довольное по сей части познание имеет. 5) При сем обратном отправлении японцов вы долженствуете отозваться открытым листом к Японскому Правительству с приветствиями и с описанием всего происшествия, как они в Российская области привезены были и каким пользовались здесь призрением, что с нашей стороны тем охотнее на оное поступлено, чем желательнее было всегда здесь иметь отношения и торговыя связи с Японским Государством, уверяя, что у нас всем подданным Японским, приходящим к портам и пределам Нашим, всевозможныя пособия и ласки оказываемы будут. 6) Для большаго еще обласкания Японского Правительства употребить из казны до 2000 рублей на покупку разных приличных товаров, кои вы от имени своего в Японию в подарок послать можете. 7) При сей самой экспедиции стараться склонить к себе лучших Наших иркутских купцов отправиться самим или из их прикащиков для опыта на том же от Охотска посылаемом судне в Японию с некоторым количеством отборных товаров для жителей той страны, потребных по продаже, коих могли бы они купить Японских товаров, дабы из сего опыта удобно было получить просвещение ради будущих Наших торговых предприятий в Японию. 8) Что касается до упоминаемого в плане профессора Лаксмана предложения об изыскании новаго пути по реке Амуру, оное по известным Нашим с китайцами обстоятельствам почитается в настоящее время неудобным, а потому, дабы подобным с Нашей стороны движением не возбудить большаго в Китайском Правительстве внимания, и в переговорах наших об открытии и взаимнаго торгу не подать поводу к новым затруднениям означенное предложение оставить без исполнения. 9) Как из числа упомянутых Японцов двое приняли Христианский наш закон и, следовательно, в отечество свое уже возвратиться не могут, то употребить их у нас для обучения японского языка, который при установлении торговых с Япониею сношений весьма нужен будет; ради чего и возлагается на распоряжение ваше, дабы они помещены были при народном училище в Иркутске с соразмерным жалованьем, и на первый случай отдать им для обучения японского языка пять или шесть мальчиков, нарочно к сему выбранных из тамошних семинаристов, дабы они со временем могли служить и переводчиками, когда произойдет у нас желаемая связь с Японским Государством, и распространять учение столь нужнаго к тому языка японского. 10) О потребной сумме на жалованье начальнику экспедиции и прочим чинам и служителям, которое долженствует назначено быть достаточное на снаряжение сей экспедиции всем для нея нужным на чрезвычайные при том расходы и на содержание в пути японцов, учиня исчисление, представить Нам, дабы мы могли об отпуске тех денег, кому следует дать повеления; а между тем на первоначальный и благовременныя приготовления заимствовать нужное число из сумм, принадлежащих в высылку остаточным нашим казначействам. 11) Сверх назначаемого японцам содержания в пути производить оное и здесь по рассмотрению вашему из казны Нашей до того времени, покуда они отправлены будут, а при том отправлении выдать еще им подарок, назначенный в росписи при сем прилагаемой, в которой написанныя начальнику их часто упоминаемому Кооадаю деньги и вещи получил он уже здесь из кабинета нашего. Мы надеемся в прочем на усердие и радение ваше, что все тут предписанное исполните вы с наилучшею точностью, пребывая вам Императорскою Нашею милостию благосклонны».
