Если верить Сэмюелу, первые признаки нервного расстройства миссис Кент обнаружились в 1836 году, вскоре после рождения сына Эдварда. Она испытывала «слабость и расстройство ума»; помимо того, ее посещали «разнообразные, хотя и не опасные, галлюцинации». Впоследствии Сэмюел приводил и примеры такого рода психических отклонений: однажды его жена потерялась, гуляя с детьми недалеко от дома; в другой раз, это было в воскресенье, когда Сэмюел ушел в церковь, она вырвала из книги несколько страниц и сожгла их; наконец, у нее под кроватью был обнаружен нож. Сэмюел проконсультировался с психиатрами, и некий доктор Блэквелл из Эксетера подтвердил, что миссис Кент страдает слабоумием. Ее физическое состояние тоже оставляло желать лучшего.
Супружеская жизнь тем не менее продолжалась, но дети умирали в младенчестве: Генри Сэвил — в пятнадцать месяцев, Эллен — в три, Джон Сэвил — в пять, Джулия — тоже в пять (Сэвил — иногда с одним «л», иногда с двумя — было девичье имя матери Сэмюела, вышедшей из преуспевающей семьи в Эссексе). Причина смерти всякий раз была одна — атрофия. Все дети были похоронены на местном кладбище.
Констанс Эмили родилась 6 февраля 1844 года. Заботу о новом ребенке Сэмюел возложил на Мэри Дрю Пратт, двадцатитрехлетнюю дочь фермера, год ранее ставшую гувернанткой старших девочек. Это была невысокая, симпатичная, уверенная в себе молодая женщина. Раньше она работала приходящей гувернанткой в семье адвоката, затем у священнослужителя; рекомендовал ее Сэмюелу один местный врач. Мисс Пратт взяла в свои руки воспитание девочки и отдалась заботам о ней с совершенным самозабвением. Под ее присмотром слабая девчушка превратилась в крепкого ухоженного ребенка. За последние десять примерно лет она стала первым ребенком Кентов, родившимся в этот период и выжившим.
Через год, десятого июля 1845 года, у Мэри-Энн Кент родился последний ребенок — Уильям Сэвил. По словам Сэмюела, во время двух последних беременностей ее нервное расстройство стало еще более выраженным. Ведение дома было целиком передано в руки мисс Пратт.
В 1848 году непосредственный начальник Сэмюела, один из четырех главных фабричных инспекторов, настоял на том, чтобы тот сменил место жительства, дабы положить конец распространившимся пересудам о государственном служащем, живущим со слабоумной женой и молодой гувернанткой (такого же рода треугольник возникает в опубликованном годом ранее романе Шарлотты Бронте «Джен Эйр»). Так Кенты переехали из своего пристроившегося к утесу коттеджа с тростниковой крышей и зарешеченными окнами в Уолтон-ин-Гор-дано, небольшую деревушку в Сомерсетшире, где поселились в доме с пышным названием Уолтон-Мэнор. В 1852 году, избегая любопытствующих взглядов соседей, они вновь перебрались, на сей раз в Ист-Кулстон, графство Уилтшир. Тут-то, пятого мая того же года, когда мисс Пратт гостила у своих родителей в Девоншире, Мэри-Энн Кент умерла в возрасте сорока четырех лет от запора кишечника.[31] Похоронили ее на близлежащем кладбище.
В августе 1853 года Сэмюел Кент женился на гувернантке. Церемония бракосочетания прошла в Льюисхэме, на южной границе Лондона. Подружками невесты были три дочери Сэмюела — Мэри-Энн, Элизабет и Констанс. Эдвард Кент, превратившийся ныне в самостоятельного восемнадцатилетнего юношу, служил на торговом флоте и находился в это время в плавании. Узнав по возвращении о женитьбе отца, он был совершенно потрясен и обрушился на него с горькими упреками. Несколько месяцев спустя — шел 1854 год, когда Констанс исполнилось десять, а Уильяму девять лет, — транспортное судно, на котором служил Эдвард, затонуло, направляясь в Балаклаву, и вся команда считалась погибшей. Но по дороге в Бат, куда Кенты поехали, чтобы купить траурные одежды, их нагнал почтальон с письмом от Эдварда: оказывается, он не погиб в кораблекрушении. «Шатаясь, едва не падая в обморок, отец вернулся домой, — пишет Степлтон. — Над сценой, последовавшей за этим, мы опускаем занавес, оставляя читателю возможность самому представить себе бурю чувств, охвативших отца, чье сердце чуть не остановилось от счастья».
В июне того же года страшный шок пережила и вторая жена Сэмюела — в результате преждевременных родов на свет появился мертвый ребенок.
Говорят, новоиспеченная миссис Кент была женщиной своенравной — во всяком случае, порядки в доме она установила строгие. Констанс, в свою очередь, часто капризничала, иногда дерзила, и тогда бывшая гувернантка давала ей затрещину или выставляла в коридор.
В 1855 году главный фабричный инспектор, начальник Сэмюела, в очередной раз настоял на том, чтобы тот сменил место жительства. Дело в том, что хотя теперь, со смертью первой жены, слухов можно не бояться и таиться не от кого, но Бэйнтон-Хаус — слишком удаленное место, а Кенту следует находиться поближе к инспектируемым им фабрикам и к железным дорогам, используемым в поездках по инспектируемым объектам, а они разбросаны на сотни миль, от Ридинга до Лэнс-Энда. Да и в интересах семьи — а в особенности ради Мэри-Энн и Элизабет, которым уже за двадцать, а женихов даже не видно, — следовало жить поближе к людям его положения.
Дом на Роуд-Хилл был немного скромнее последнего жилища, что позволяло также решить некоторые финансовые проблемы: Степлтон отмечает, что государственному чиновнику, обремененному семьей из четырех человек, непросто было жить в Бэйнтоне, где дом был обставлен в соответствии с запросами и привычками сельского джентльмена, обладающего значительным и постоянным доходом.[32]
В июне 1855 года миссис Кент вторая родила дочь — Мэри-Амалию Сэвил, а в августе следующего года своего первого сына, Фрэнсиса Сэвила, которого все звали просто Сэвилом. Вторая ее дочь, Эвелин, родилась в октябре 1858 года. Мистер и миссис Кент были без ума от своих малышей. В том же, 1858 году Эдвард, которому исполнилось уже двадцать два года, отплыл на торговом судне в Вест-Индию, а в июле внезапно скончался в Гаване от желтой лихорадки.
По слухам, приводимым в книге Степлтона, он-то и был настоящим отцом Сэвила, своего якобы единокровного брата. Если это действительно так, то возмущение вторым браком отца объясняется отнюдь не моральными причинами, но обычной ревностью. Однако же Степлтон утверждает, что новая жена отца и ее пасынок любовниками не были; в качестве аргумента — несколько странного, надо признать, — он упоминает рождение мертвого ребенка. Это якобы подтверждает то, что по меньшей мере один раз бывшая мисс Пратт забеременела от Сэмюела (когда ребенок был зачат, Эдвард находился в плавании). Положим, так, но это никоим образом не указывает на его возможное отцовство следующих двух детей, Сэвила и Эвелин.[33]
Результаты исследования семейной хроники, скрупулезно восстановленной Уичером, намекают на то, что смерть Сэвила была частью запутанной истории; прямой обман в ней переплетался с умышленным сокрытием фактов. Детективная литература во многом испытала влияние этой истории, и это уже заметно в «Лунном камне». В классическом детективе все убийцы хранят ту или другую тайну и, чтобы она не вышла наружу, всячески ловчат, лгут, уходят от ответа на вопросы следователя. И тогда подозрение падает на всех, ибо всем есть что скрывать. Правда, у большинства эти тайны не имеют ничего общего с убийством. В этом и заключается движущая пружина детективного повествования.
Но коль скоро речь идет об убийстве, случившемся в действительности, опасность заключается в том, что детектив может потерпеть поражение и не раскрыть расследуемое преступление. Он может запутаться в лабиринтах прошлого, оказаться погребенным под горой им же добытых фактов, свидетельств или доказательств.
