— Не думаете ли, что вы с ним обходитесь слишком сурово? Смущаете его, Деннис? Разве вы и другие ваши приятели в регби-клубе не посмеиваетесь в свое виски над этим выскочкой?

Голова Финнегана резко повернулась, он выпятил подбородок, напомнив мне человека в кабаке, готового подраться.

— Кстати, я сам из северного района. Сначала колледж О'Коннелли, затем стипендия в Белведере. Я не катался на гребаном велосипеде по Лиффи. Я заработал каждое пенни.

Акцент стал немного резче, но совсем немного. За долгие годы он отполировался настолько, что стал частью Денниса Финнегана.

— Значит, вы и Брок росли вместе? На Блессингтон-стрит?

— Я жил на Веллингтон-стрит.

— Тогда вы были близкими соседями.

— Но мы не дружили.

— Я и не думал об этом. Идеи Брока насчет «собственного реформирования» были значительно более краткосрочными, чем ваши. Но похоже, он воплотил их в жизнь. Фитцуильям-сквер все еще более модное место, чем Маунтджой-сквер.

— Мистер Лоу, хотя разговор с вами доставляет мне истинное удовольствие, я вынужден попросить…

— Интересно узнавать, откуда люди родом. И каким образом они добрались туда, куда стремились. Я тоже не родился с серебряной ложкой во рту. Моему отцу так ничего всерьез и не удалось. Но какое-то время он заведовал гаражом совсем рядом с Вудпарком. И что забавно, там на него работал один парень, которого звали Брайан Далтон. Вы, случайно, не знаете, кто это такой?

Лицо Финнегана стало похоже на маску.

— Я думаю… хотя могу ошибаться… что он и Брайан Тейлор одно и то же лицо, — подсказал я.

— И если это так…

— Ну, мне это кажется любопытным. Через некоторое время он женился на беременной горничной Говардов, и они переехали в свой дом в Вудпарке. И тут он вроде как исчез, а она якобы утопилась.

— А ребенок?

— А ребенка усыновили. Видите, какие связи просматриваются? Было бы крайне интересно узнать, как он именовался изначально — Тейлор или Далтон. Тот, кто знал его в те давние времена, должен быть в курсе. Хотя, может быть, вы и правы и в этом нет ничего интересного. Почему бы нам снова не поговорить о недвижимости? В Дублине это до сих пор любимая тема для разговоров. И именно об этом вы предпочли со мной разговаривать, когда мы в первый раз встретились, припоминаете? Когда это случилось? Всего два дня назад. А кажется, так давно.

— Безусловно. Налить вам еще выпить?

— Давайте я сам.

Я взял оба стакана и бутылку и отправился к сервировочному столику. Оттуда я мог видеть свое отражение в оконном стекле и следить затем, что делал Финнеган. Он уставился на огонь, так что мне хватило секунды, чтобы отвинтить пробку с бутылочки жидкого экстази, вылить колпачок в его бокал и сунуть бутылочку назад в карман. Наливая виски в бокалы и добавляя воду, я смотрел в огромное окно. Жалюзи были открыты, и я еще раз обратил внимание, как с этажами уменьшается размер окон. Это окно, например, было меньше, чем в цокольном этаже в доме на Фитцуильям-сквер. Сходство между Финнеганом и Тейлором, бывшими соседями в детстве, жившими в суровом районе города, а теперь жителями двух самых главных площадей города, будоражило мой мозг. Я рассчитывал добраться до пункта назначения еще до исхода ночи.

— Меня интересует завещание, оставленное матерью Шейна и Сандры. Помните, мы о нем вчера разговаривали? Вы боялись, что от Джессики Говард можно ждать неприятностей.

Финнеган повернулся и посмотрел на меня так, будто удивился, что я все еще здесь.

— И какое это имеет значение, мистер Лоу?

— Потому что несколько человек могут захотеть убрать ее с дороги. Вы только что напомнили мне, что я работаю по поручению Шейна Говарда, и если он не единственный, кто может выиграть от смерти своей жены, тем лучше для него.

Я протянул Финнегану его стакан и сел напротив.

— Я сам говорил с полицией в Сифилде на эту тему.

— И что же вы им сказали?

— Мэри Говард указала в своем завещании, что Рябиновый дом достается Шейну, и только Шейну.

— Да, но Шейн и Сандра спорили насчет того, что с этим наследством делать. Шейн сказал мне, что он жалеет, что мать его не поделила.

— Ну, на практике Шейн ведет себя так, как будто оно поделено.

— В смысле? Что он согласился с идеей построить четвертую башню?

Финнеган заглянул в свой стакан и поморщился. Я отпил из своего и улыбнулся. Он покачал головой.

— Вы смешали виски с минеральной водой?

Я кивнул, и Финнеган прищелкнул языком.

— Непростительный солецизм, мистер Лоу. Избыток соды. Но выбрасывать грех.

Он отпил здоровый глоток и сел.

— Да, я думаю, что наш Шейн на стороне Сандры. Что ему эта идея по душе. Центр для частной психиатрической помощи. Достойное завершение картинки. Но Шейну возражала Джессика, захотевшая построить на этом месте жилые дома. И поскольку они с Шейном собирались расстаться и, соответственно, развестись, она наверняка попыталась бы перед уходом максимально увеличить свою долю.

— Почему вам кажется, что Шейн поддержал бы план построить четвертую башню? Мне показалось, он еще не определился.

— Он знал, что этого хотела Сандра. Шейн всегда старался защитить Сандру, даже когда они были детьми. Старался ее не обидеть. Добивался, чтобы она получила все, что хотела. Что она заслужила.

Финнеган теперь смотрел на меня с сияющей улыбкой, глазки его сверкали, красная лысина напоминала открытую плоть. Во что он пытался заставить меня поверить? Что Сандра Говард являлась главным действующим лицом с самого начала, именно она постаралась, чтобы доктор Рок стал свободным, чтобы Финнеган смог вступить в игру и теперь сделать так, чтобы Джессика не путалась под ногами?

— Я, как ее муж, тоже пытался сделать это своим делом. Не могу сказать, что я преуспел. Мы сейчас практически живем врозь. Я знаю, что потерпел во многом неудачу, хотя думаю, что был хорошим отцом — и это не слишком сильно сказано — для Джонатана. Знаю только, что я всегда отдавал все, что мог. Я всегда был и остаюсь преданным семье Говард, мистер Лоу.

Он напомнил мне политика, объявляющего о своей отставке. Он допил виски, двинулся к сервировочному столику и налил себе еще большую порцию, ничем не разбавляя.

— И чем станет эта четвертая башня? — спросил я. — Реабилитацией Говардов?

— Не думаю, что «реабилитация» — подходящее слово. Но «апофеоз» тоже будет некоторым перебором.

— Согласен. Еще бы знать, что это значит.

— Их восхождение на олимп. Их канонизация. Смейтесь сколько хотите, но когда Джон Говард построил первую башню, кое-кто в стране счел это богоугодным поступком, у других это ничего не вызвало, кроме злобы. Но он видел дальше, он видел… он видел будущее, мистер Лоу. Уже немодно восхвалять великих людей, но за свою жизнь я одного видел, и этим человеком был Джон Говард. Я помню день, когда впервые с ним встретился. Это было давно, во время игры. Я играл хукером за Бельведер, а Шейн в тот год был капитаном со стороны Каслхилла. Игра была так себе, грязное поле, множество штрафных. Разумеется, Каслхилл выиграл, во многом благодаря молодому Говарду, творившему невероятное. В регби ведь как — или у тебя это есть, или нет. И вот тогда я впервые увидел Джона Говарда, высокого, элегантного, в длинном пальто с красно-зеленым шарфом, в черной мягкой фетровой шляпе. Он был потрясающим. Находился в гораздо лучшей форме, чем парни на поле, а ведь ему тогда было уже около семидесяти. Знаете, как Питер О'Тул? И Бог мой, с ним два ангела, две девочки. Сандре тогда исполнилось лет четырнадцать, волосы распущены по спине, глаза как бриллианты, кожа персиковая… Боже, она была похожа на принцессу. На настоящую… принцессу.

Теперь Финнеган стоял у окна, немного покачиваясь и едва не расплескивая виски из стакана. Он наклонился вперед, к огню, поставил свой стакан на каминную доску и оставил там руку, как будто стакан был колышком, за который можно держаться. Я старался не дышать, ждал, когда он продолжит; холодная волна пробежала по моему телу. Я даже дрожал. Наконец, поскольку он продолжал молчать, погруженный в свои думы, я испугался, что наркотик отключит его прежде, чем он успеет что-то сказать, и заговорил: