— Да, определенно. В чем дело? Вы думаете, он может покончить с собой? Позвольте вам сообщить, что его значительно больше угнетает то, как я сейчас живу, чем то, как живет он. Пусть они благодарят Бога за то, что они не вы. Для них это терапия. Я вам перезвоню. Когда удобнее?

— Как только вы что-нибудь найдете, время значения не имеет. Спасибо, Марта.

Свет в церкви все еще горел, и я вспомнил, что там сегодня ночная служба. В рядах на коленях стояли три пожилые дамы и два старика. Еще одна женщина в красных ходунках на четырех колесах находилась около креста. На алтаре на заметном месте стояла дароносица со священным хлебом внутри, который католики искренне считают телом Христовым. Мне показалось, что дверь в ризницу справа от алтаря захлопнулась. Я прошел по проходу и подергал боковую дверь, но она тоже оказалась заперта. Я вернулся к алтарю, преклонил колени, потом подошел к двери, но и она была закрыта. Я спустился с алтаря, сопровождаемый неодобрительными взглядами пары пожилых леди; старики уже заснули или погрузились в молитвы. Я опустился на колени у бокового алтаря рядом с ризницей и решил подумать. Алтарь был посвящен Непорочной Марии, и там стояла статуя Марии с Младенцем Иисусом на руках. Я начал молиться, но не сильно преуспел. Я снова встал и пошел по боковому проходу, когда то, на что я не сразу обратил внимание, заставило меня оглянуться. На стене около алтаря висела бронзовая табличка. Я подошел, чтобы как следует рассмотреть ее.

На ней было написано: «Этот алтарь был восстановлен благодаря щедрой помощи семьи Говард. 1986».

Пресвитерия оказалась старой викторианской виллой сзади церкви. Свет нигде не горел. Я постучал в дверь. Святого отца Мэсси там не обнаружилось, или он не отвечал.

Я подъехал к Рябиновому дому со стороны бунгало, но там нигде не было света, поэтому я поднялся на холм и направил «вольво» по длинной дорожке мимо рябин с красными ягодами, остановившись рядом с черным «мерседесом» Сандры Говард. Я еще не решил, что буду делать. Либо выложу ей все, что мне удалось узнать, либо попытаюсь уличить ее во лжи, как в суде делает адвокат с обвиняемым, либо просто изложу все по порядку и посмотрю, как она прореагирует. Но когда она открыла мне дверь в темно-зеленом шелковом халате, едва доходившем до ее бледных веснушчатых ног, мой разум попытался было бороться с моей кровью и потерпел поражение. На шее у нее висела серебряная цепочка с кровавым камнем, покоившимся между грудями; соски были красными и полными, так же как и губы; зеленые глаза блестели, волосы подняты высоко над головой, как огненный нимб. Она повернулась и повела меня через холл к лестнице, и, возможно, мы на этот раз добрались бы до кровати, но ее аромат, ее терпкий сладкий запах, ее походка, раскачивание бедер и движение ягодиц лишили меня всего, оставив только желание и инстинкт. Я притянул ее к себе и поцеловал в шею, щеки, медленно провел руками по груди и начал целовать спину, начиная с шеи и опускаясь все ниже и ниже. Она не поворачиваясь нашла меня и помогла войти, вскрикнув при первом проникновении, затем вошла в ритм. Потом повернулась, показав мне свое лицо, и возобновила движение, пока мы одновременно не кончили под биение крови в моих ушах и сладкий звук ее криков.

Немного погодя она открыла дверь и на лестничной площадке стало светло.

— Мы все ближе подбираемся к постели, — сказала она.

Я вошел за ней в спальню с двумя арочными окнами со скользящими рамами, выходившими поверх трех башен на город; между ними стоял бронзовый мальчик с подносом на голове, на котором возвышались бутылки; кровать у стены была бронзовой. Я сбросил одежду на стул и забрался в кровать вслед за Сандрой. Губы ее были измазаны кровью. Она поднесла палец в моим губам и показала мне — он тоже оказался в крови. На ее бедрах слева и справа остались рубцы.

— А это откуда? — спросил я.

— Твое обручальное кольцо, — ответил она. — Ты долго был женат? Тебе не обязательно отвечать.

— Не слишком долго. Или слишком долго. Сама знаешь, как это бывает.

— Я не знаю. Мне кажется, у каждого человека по-разному.

— Ты все еще замужем?

— На самом деле нет. Во всяком случае, в том отношении, в котором это имеет значение. Но скорее всего разводиться я с Деннисом не буду. Он слишком усердно на нас всех работает.

Я лежал какое-то время и думал о своей жене, замужем за другим мужчиной, которая вот-вот родит, и о нашем ребенке, мертвом и похороненном в океане, о гневе, от которого я никак не могу избавиться, проявляющемся в похоти к женщине, которая вполне может оказаться убийцей, и о снова затвердевших яйцах, стоило Сандре взять в свою бледную руку мой пенис.

— Нам нужно поговорить, — пробормотал я.

— Нам нужно не только поговорить, — возразила она, и мы снова взяли друг от друга то, что нам необходимо, — во всяком случае, попытались. Потом я встал, посмотрел на три башни и город за ними и подумал, что, глядя на эту панораму, находящуюся в твоем полном распоряжении, можно почувствовать себя королем, как можно считать, что тебе по праву полагается замок. Когда повернулся, я увидел, что Сандра натянула белое покрывало до подбородка и в глазах ее стоят слезы.

— Если нам надо поговорить, то лучше начать, — промолвила она. — Расскажи мне, что ты обнаружил и что это, по твоему мнению, может означать.

— Я пока не знаю, что это может означать, — признался я. — Может быть, ты поможешь мне разобраться.

Я подумал, не стоит ли одеться, но потом решил, что тогда Сандра будет меньше мне доверять. Поэтому я устроился с ней рядом, подложил под спину подушки, чтобы можно было сидеть, и надел на лицо улыбку. Мне необходимо было выпить. Ничего удивительного, что моя жена стала постепенно отстраняться от меня задолго до того, как умерла наша дочь; как можно жить, тем более любить человека, у которого каждая мысль двойная, зацикленного на манипулировании и расчете, чье самое потаенное желание не прожить жизнь, наслаждаясь каждым моментом, а анализировать их, связывать друг с другом, пока они не приведут к показаниям или приговору?

Можно было подумать, что Сандра подслушала мои мысли или разделяла некоторые из них, только она встала, накинула зеленый халат и взяла с подноса у окна бренди «Сан-Пелегрино» и стаканы, принесла их к кровати, разлила по стаканам, протянула мне и усмехнулась. Тушь у нее размазалась, губы были цвета крови, мы лежали высоко над Дублином, и бренди согревало нас.

Я смог бы жить с этой женщиной до скончания времен, подумал я и почувствовал, что это правда, но затем мысленно рассмеялся, или заставил себя рассмеяться, над этим, как будто это была одна из тех мыслей, которые приходят тебе в голову в выходные, когда ты пьян: «Почему бы мне не бросить эти крысиные бега, не осесть на земле и не зарабатывать на жизнь руками?» Но я так чувствовал и понимал, что это правда. И тут я открыл рот.

— Ты, Деннис Финнеган и Ричард О'Коннор работали в колледже в Каслхилле примерно в одно время, в восьмидесятых. Полагаю, ты приложила руку, чтобы Денниса взяли. Ты же тогда была заместителем директора.

Сандра рассмеялась:

— Нет, не совсем так. Было заседание для обсуждения назначений, и это предложил директор. Я полагаю, что все заместители директрис теперь в застенках гремят наручниками и плетьми. Все, что я сделала, да и то не слишком в этом уверена, просто поддержала. Ответственность без власти — вот что у меня имелось. Хотя моя мать была счастлива.

— А отец? Он ведь тогда был еще жив?

— Он расстраивался, что никто из нас не пошел в медицину.

— А как же дантист?

— Отец считал, что с таким же успехом можно быть анестезиологом или медсестрой.

— Серьезный шаг для такой школы, как в Каслфилде, помешанной на регби, назначить женщину на высший пост.

— Потому они это и сделали. Пусть все люди видят, а они могут продолжать идти проторенным путем. Все назначения имели хоть какое-то отношение к регби, включая Денниса. Я стала исключением, подтверждавшим правило. И разумеется, учитывая, кем являлся мой брат, я даже и исключением не была.