– Мне не нравится этот разговор, отец, – раздраженно сказала я. – Мне он не по душе. Не понимаю, почему вообще мы сейчас говорим об этом. Я не помню, чтобы ты когда-нибудь говорил на эту тему.

Он положил голову на руки, и я увидела, что передо мной сидит смертельно уставший человек. Мне хотелось успокоить его, но я поняла, что мы с ним стоим на пороге сурового испытания и утешения тут не помогут. Он поднял голову и с мольбой посмотрел на меня:

– Это для нее. Для той, которая сейчас спит в соседней комнате.

– Что, папа?

– Есть один джентльмен, которому я шью костюмы. Мы знакомы уже много лет. Он помнит тебя еще ребенком и видел тебя уже тогда, когда ты стала взрослой девушкой. Ему всегда нравились твоя воспитанность и умение держать себя, а сейчас он восхищается еще и твоей красотой.

– Я не знаю никакого джентльмена, – сказала я. Это меня крайне испугало. После возвращения домой я чувствовала себя в полной безопасности, но теперь поняла, что я ошибалась.

– Он хотел бы с тобой познакомиться.

– Я вернулась не для того, чтобы заниматься подобными глупостями, – возразила я. – Я вернулась домой, чтобы помогать своей семье.

– Он хочет жениться на тебе, – произнес отец своим тихим, уставшим голосом.

Я не сдержалась и испустила крик отчаяния. Я была уверена в том, что если не смогу выйти замуж за Финча, то вообще ни за кого не выйду замуж. Я вскочила со стула, на котором сидела, и за билась в самый дальний угол комнаты. Что? Он богатый? Ты собираешься выдать меня замуж за богача? Отец вздохнул:

– Нет, он не богатый, но достаточно обеспеченный человек. Он обещал оплачивать все наши расходы – и лечение мамы, и обучение детей.

Теперь я поняла, какую помощь от меня хотели получить. Будущее всех моих обожаемых родственников целиком зависело от меня. Брак с незнакомым человеком показался мне таким пустяком по сравнению с благополучием целой семьи. В пылу юношеского идеализма я, конечно, была против сомнительных сделок. Хотя, возможно, по сравнению с крепкой любовью моих родителей такими же сомнительными могли показаться и наши любовные отношения с Финчем. И только я одна знала, что это не пустяк. Нам с Финчем были не безразличны страдания других людей. Мы верили, что вместе нам удастся изменить их жизнь к лучшему. И все же то, что мне предлагали совершить, можно было считать самопожертвованием во имя того, чтобы облегчить страдания тех, кого я любила всю свою жизнь.

Пока я размышляла над своей несчастной судьбой, подошел отец и обнял меня.

– Моя дорогая доченька, – сказал он. – Мне не следовало просить тебя об этом. Ты молода. У тебя еще вся жизнь впереди. Я чувствую, что твое сердце уже занято другим человеком. Забудь все, что я тебе сказал. Мы как-нибудь справимся с нашими делами. А сейчас садись к огню и расскажи мне свою историю.

«Так вот она какая – взрослая жизнь, – подумала я, позволив отвести себя к теплому очагу. – Если я не приму это ужасное предложение, то разобью надежды моей семьи на лучшую жизнь, и в то же время может статься так, что я уже больше никогда не увижу Финча. Если же я приму это предложение, то независимо от того, как сложится моя семейная жизнь и как я буду относиться к этому мужчине, мне придется выбросить из головы все мысли о Финче».

Мне казалось, что мне не семнадцать, а целых семьдесят лет. Я подошла к огню и вытянула руки, чтобы согреться.

– Ты прав, папа. Я действительно встретила одного человека, – произнесла я, поворачивая к нему лицо и пытаясь улыбнуться. – Но он мне не ровня, и поэтому у нас нет будущего. Он сейчас за границей. Он женится на какой-нибудь богатой девушке, которую выберет для него его мать.

Так о каком джентльмене ты мне говорил? Если он не богат, то, может быть, он приятный человек?

Когда мистер Эллин приехал ко мне с визитом, то застал меня в несколько необычном состоянии. На моих глазах блестели слезы. На это было две причины. Во-первых, я долго занималась шитьем, и от этой напряженной работы мои глаза устали и начали слезиться. Во-вторых, должна сознаться, что я позволила себе вспомнить о прошлом. Он ничего не сказал, застав меня в таком сентиментальном настроении. В подобной ситуации выражение сочувствия могло бы поставить меня в неловкое положение. Он удобно устроился возле камина, и на его лице появилось счастливое выражение. Он был похож на птицу, усевшуюся на свой любимый насест. Я почувствовала огромное облегчение, вернувшись из своего бурного прошлого в теперешнюю размеренную жизнь, и приготовилась выслушать городские новости от своего словоохотливого гостя. Мне нравилось общество мистера Эллина, потому что наша с ним дружба была искренней и открытой. Она была лишена всяческих подтекстов и недомолвок. Я не охотилась а новым мужем, а он, я была уверена в этом, видел во мне ишь приятного собеседника, с которым можно запросто оговорить за чашечкой чая с булочками. Нам быстро подали и то, и другое, и теперь все было готово для того, чтобы приятно провести этот хмурый зимний день. Мистер Эллин был хорошим рассказчиком. Пересказывая даже самые незначительные сплетни и слухи, он превращал их в увлекательный многотомный роман.

– Миссис Челфонт, – начал он, помешивая ложечкой чай. Он намазал булочку маслом и терпеливо ждал, пока оно станет мягким. – Я хочу рассказать вам довольно странную историю. Надеюсь, что ваша женская интуиция поможет разобраться в этих необычайных событиях.

– Мне не терпится услышать ваш рассказ. Я постараюсь не обмануть ваших надежд, но должна сказать, что всегда больше доверяю здравому смыслу, чем интуиции, – сказала я.

– Тем лучше, – улыбнувшись, ответил он, – ведь вся эта история настолько загадочна и необычна, что мне просто необходимо найти реальное объяснение всем этим событиям.

Вот таким образом я узнала о Матильде Фитцгиббон. Мистер Эллин рассказывал эту историю в своей обычной неспешной манере, начав с того, как он в первый раз увидел Матильду. Он говорил, а я продолжала шить, потому что намеревалась закончить свою работу в тот же день. Меня сразу заинтересовала эта история, но, едва начав свой рассказ, он вдруг замолчал.

– Боже милостивый! – неожиданно воскликнул мистер Эллин. – Откуда у вас эта вещь?

А вещь действительно была не совсем обычная. Это было шелковое детское пальтишко, подбитое мехом и отороченное алым бархатом. Когда я рассказала, как ко мне попала эта вещь, то всегда невозмутимый и спокойный мистер Эллин вдруг сильно разволновался. После того как он поведал мне всю историю до конца, я поняла причину его волнения.

– Грустная история, – заметила я. – Это так благородно с вашей стороны, что вы принимаете в судьбе девочки такое активное участие.

– Все это кажется мне до боли знакомым, – произнес он своим приятным и спокойным голосом, хотя говорил об ужасных вещах. – Мне кажется, что эту девочку ведут на Голгофу.

– У нее нет ни имени, ни денег, ни родителей. А сейчас у нее забрали даже ее одежду, – сказала я, как бы подводя итог.

– Если бы она не была всего лишь беззащитным ребенком, то меня бы просто позабавила вся эта история о том, как искусно можно мистифицировать публику, скрывая свое прошлое. Но здесь столько печали… Меня особенно беспокоит одно обстоятельство. Она так неподдельно выражает свои страдания, хотя при этом почти ничего не говорит. Я не могу объяснить это. Кажется, что она говорит глазами. Говорит со мной, как со старым знакомым. С одной стороны, я чувствую себя как-то неловко, а с другой – мне с ней легко и спокойно.

– Судя по всему, она очень несчастна, – сказала я, открывая коробку с рукоделием, чтобы подобрать похожую пуговицу и пришить ее вместо утерянной. – Однако вы правы, в этой истории много странного. Зачем кому-то понадобилось привозить ее в школу, чтобы потом оставить ее там навсегда?

– Сначала я подумал, что опекун таким образом хотел избавить себя от тягостной заботы, – сказал мистер Эллин, глядя на то, как я высыпаю себе на ладонь маленькие круглые пуговички. Он протянул руку и сразу же выбрал подходящую. Я даже и не предполагала, что мужчина может знать толк в таких делах. – Я уверен, что они не состоят в прямом родстве, так как она внешне совсем не похожа на своего красавца опекуна. Родилась же она в бедной семье, но, похоже, родители очень любили ее. Хотя с их стороны было довольно неосмотрительно отправить ее из дому, не дав с собой никакой одежды.