Тема убежища все время идет рядом с темой бегства. Вместе с мыслью о бегстве приходит мечта о несуществующем государстве и об идиллии в Цинондалах.

Встречи с Ермоловым, Чаадаевым и Бегичевым прослоены тоненькими главками - размышлениями об этих встречах. Ездит Грибоедов по Москве, размышляет. Размышления его невеселы: Персия, Молчалин, утраченная молодость. Внешняя мотивировка главок-размышлений - найти наконец решение, решить, решиться. Решение необходимо. Какое же можно найти решение, когда "все кажется неверным", все двойственно, все раздвоено? С одной стороны... С другой стороны...

"С одной стороны - едет по улице знаменитый человек... едет небрежно и независимо, везет знаменитый мир в Петербург, посетил Москву проездом, легко и свободно.

С другой стороны - улица имеет свой вид и вещественное существование, не обращает внимания на знаменитого человека... Ему не рады друзья, он человек оторвавшийся".

Зачем нужно ему решение? Вероятно, чтобы хоть как-нибудь утвердиться, потому что "у знаменитого человека нет крова, нет своего угла и есть только сердце, которое ходит маятником, то молодо, то старо". Но "все колеблется... В месяце марте в Москве нельзя искать по улицам твердого решения..." И невозможность найти твердое решение связывается с утерянной молодостью, когда твердые решения были: "...твердого решения или утерянной молодости. Все кажется неверным".

Становится ясным, что решить - это значит решиться. А решиться - это значит выбрать. Можно выбрать Москву, можно Петербург, можно Кавказ, можно Персию. Он волен выбирать что угодно и отправляться куда угодно, на четыре стороны света.

Когда человеку говорят, что он может идти на все четыре стороны, это значит, что человеку идти некуда. Ехать же в Персию может только человек, которому больше ничего не остается.

Бегство в Персию - это не только ссылка, не просто ссылка. Это еще и измена, в которой Грибоедов не признается ни себе, ни другим, но почему-то считает нужным оправдываться: "Ничего не могло быть общего между склонностью русского автора бежать из Москвы и Петербурга и изменой кривоногого солдата". "Это (проект. - А. Б.) было умнее Самсонова письма, вместе с тем законно и просто" (то есть он, Грибоедов, тоже изменник, но делает все умнее, чем изменник Самсон).

Грибоедов знает, почему и в чем оправдывается.

А рядом с изменой - продажность. "Корысть, вот общая мысль", - говорит Чаадаеву Грибоедов. И эта мысль не только их, по и его мысль, мысль его проекта: "Корысть заохотит всех более познавать и самим действовать... Страсть к корысти, потом к улучшению бытия своего... Я хотел вам далее рассказать об одном своем проекте". И Чаадаев ему говорит: "О, мой корыстный друг!.."

Темы продажности и гибели идут рядом. Париж стоит обедни. Значит, можно изменить, продаться. Все продажно, "самые дома кажутся непрочными и продажными". Все обобщено: "Все неверно, все в Риме неверно, и город скоро погибнет, если найдет покупателя". Он едет продаваться, продастся и погибнет. Прощание с прошлым - это измена.

Его вытолкал Ермолов, ему нечего делать у Чаадаева, Бегичев ждет, чтобы он поскорее уехал. А он надеялся, что "кто-то его ждал в одном из окон". А это все "вздор, ни одно окно не освещено, ни одно сердце не бьется здесь для него". Все кончено. Возиться со старыми друзьями - ребячество, "имена московских любовниц" "он забыл", "окна светились не для него, бордели его юности были закрыты". Для того чтобы распрощаться с прошлым, которому изменил, надо его оплевать. Прошлое, о котором можно сказать, что оно бордель, не стоит того, чтобы о нем помнить. И служить укором оно не может.

В течение всей жизни Тынянова Пушкин был для него мерой вещей. Он же стал мерой и самого автора. Разное освещение Пушкина в его романах связано с эволюцией писателя, это изменения, происходящие с самим Тыняновым под воздействием времени. В трудные годы между "Кюхлей" и "Вазир-Мухтаром" он отходит от исторической конкретности и непредвзя-тости первого романа и приходит к надысторическому и поэтому внеисторическому обобщению, к попыткам создать "абсолютную" формулу исторического процесса. Это стремление к обобщенности в первую очередь затронуло главное звено системы - Пушкина.

Появлению Пушкина в "Кюхле" и в "Смерти Вазир-Мухтара" придается значение чрезвычайное. Особенно во втором романе, в котором всему придается повышенное значение. В обоих романах Пушкину отводится совершенно особое место: он появляется при важнейших обстоятельствах, и его появление выделено как важнейшее событие. Но лучшее место отводится Пушкину не по чину, не из боязни, чтобы его кто-нибудь не "пересел", и даже не потому, что каждое соприкосновение с Пушкиным для современников было незабываемым событием, но потому, что с его появлением все происходящее приобретало повышенную значительность. Тынянов использует свойство гения своим прикосновением придавать обыкновенным вещам особый смысл и высокую роль. Пушкин выявляет важность происходящего, оно выявляется им так же, как всем известные, привычные вещи вдруг оказываются удивительными и полными значительности, потому что гений по-новому их увидел.

Каждое появление Пушкина в обоих романах связано с чрезвычайными событиями в жизни героев. Особенное же значение имеют последние появления. В "Кюхле" - Это встреча с перевозимым из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую Кюхельбекером, в "Смерти Вазир-Мухтара" - с перевозимым из Тегерана в Тифлис мертвым Грибоедовым.

Но в "Вазир-Мухтаре" трагически окрашена и другая встреча Пушкина с Грибоедовым: Пушкин появляется в час, когда заканчивается литературная жизнь Грибоедова. Он присутствует при чтении "Грузинской ночи". "Пушкин его стеснял. Читая, он чувствовал, что при Пушкине он написал бы, может быть, иначе. Он стал холоден". Больше к трагедии он не возвращался.

Последней встрече в обоих романах предшествует специальная подготовка. Перед встречей Пушкина с "Грибоедом" в "Вазир-Мухтаре" Тынянов упоминает Кюхельбекера:

"В Шлиссельбургском каземате снился он (Грибоедов.- А. Б.) другу молодости Вильгельму Кюхельбекеру, не знавшему о его смерти".

Перед встречей Пушкина с Кюхельбекером в "Кюхле" Тынянов упоминает Грибоедова:

"Засыпая, он назначал на завтра, что вспоминать.

Лицей, Пушкина и Дельвига, Александра (Грибоедова)..."

"У Вильгельма и праздники: именины друзей, лицейские годовщины.

В особенности день Александра - 30 августа: именины Пушкина, Грибоедова, Саши Одоевского. Кюхля вел с ними целый день воображаемые разговоры.

- Ну что ж, Александр? - говорил он Грибоедову. - Ты видишь - я жив, наперекор всему и всем. Милый, что ты теперь пишешь? Ты ведь преобразуешь весь русский театр. Александр, ты русскую речь на улице берешь, не в гостиных. Ты да Крылов... Как теперь Алексей Петрович поживает? Спорите ли по-прежнему? Сердце как? Неужели так углем и осталось? Скажи, милый?"

За этими упоминаниями следуют встречи Пушкина с Кюхельбекером в "Кюхле", с Грибоедовым в "Смерти Вазир-Мухтара". И тогда повествователь неожиданно меняется: вместо Кюхельбекера и Грибоедова, через которых в обоих романах подается материал, появляется новый повествователь - Пушкин.

Тынянов сразу не открывает, что перед нами Пушкин. Он начинает с портретного намека. В обоих случаях сразу же появляются пушкинские знаки слова "быстро", "быстрый". Как всегда у Тынянова, Пушкин взят с движения. Движение всегда "быстро". "В это время вошел небольшой быстрый человек" ("Кюхля"). "Верховой в картузе и черной бурке только что переехал мост. Он быстро спускался по отлогой дороге. Поравнявшись с тахтреваном, он кивнул на ходу проезжающим и быстро спросил..." "Лошадь быстро несла человека под гору..." ("Смерть Вазир-Мухтара"). В "Кюхле" пушкинское инкогнито блюдется долго, но характерные пушкинские особенности следуют одна за другой: "стал грызть ногти", "раскланялся отрывисто", "начал что-то насвистывать", "заинтересовался игрой", "быстро полез в карман", "придвинул кресло и стал играть", проиграл 1600 рублей.