И опять время показало, кто был прав. Сегодня эти талмудистские споры вызывают разве что улыбку, а тогда вокруг них бушевали страсти. В сердцах Молотов произнес слова, за которые пришлось расплачиваться всю жизнь:

— Знаете, кого мне напоминает Хрущев? Прасола. Были такие в деревнях до революции, скот продавали. Притом, прасола мелкого типа. Малокультурный, безусловно. Прасол.

Уничижительно отзывался о Хрущеве и Каганович, занимавший пост первого заместителя председателя Совета Министров:

— Политически малограмотный, запутал сельское хозяйство, а в промышленности совсем не знает дела.

Лазарь Моисеевич помнил о малоизвестной в широких партийных кругах странице биографии Никиты Сергеевича, которая приносила последнему немало неприятностей и которую он хотел бы навсегда вычеркнуть из памяти:

— Хрущев в молодости был троцкистом, боролся против Ленина. Юзовка — это меньшевистский центр, а Хрущев именно там верховодил. Все его мелкобуржуазные замашки — оттуда.

С Булганиным поссорился на бытовой почве. Весной 1957 года подвыпивший Хрущев принимал гостей на даче по случаю семейного торжества — женитьбы сына. После нескольких тостов словоохотливый хозяин снова закатил длиннющую речь, в которой грубо поддел предсовмина. Вспыхнувший Булганин попросил тщательнее подбирать выражения.

Праздничный обед был порядком испорчен. Молотов, Маленков и Каганович демонстративно засобирались домой. К ним присоединился обиженный Булганин. Это был вызов хозяину, которому стало ясно, что предсовмина переметнулся на сторону его противников.

Хрущеву доложили, что покинувшая свадьбу четверка направилась на дачу Маленкова и там продолжила застолье.

На свадьбе присутствовал маршал Жуков, в ту пору министр обороны и кандидат в члены Президиума ЦК. После того, как Маленков, Молотов, Каганович и Булганин демонстративно уехали со свадьбы, к Жукову подошел Кириченко:

— Георгий Константинович, ты понимаешь, куда дело клонится? Эта компания не случайно демонстративно ушла со свадьбы. Я думаю, что нам нужно ухо держать востро. А в случае чего, надо быть ко всему готовым. Мы на тебя надеемся. Ты в армии пользуешься громадным авторитетом. Одно твое слово, и армия сделает все, что нужно.

По свидетельству Жукова, Кириченко был пьян, но его слова заставили министра насторожиться. Маршал знал, что Кириченко — один из самых близких Хрущеву людей, и ему показалось, что украинский секретарь завел такой разговор не случайно, не по собственной инициативе. Доверенное лицо руководителя страны многозначительно промолвило:

— В случае чего, мы не дадим в обиду Никиту Сергеевича.

«Мы». Значит, существовала группа сторонников Хрущева в противовес его противникам. Сегодня известно, что за недовольными Хрущевым велось тщательное наблюдение, их телефонные разговоры прослушивались, а контакты фиксировались. За обработку и привлечение на свою сторону влиятельных членов правительства, особенно глав силовых ведомств, между двумя противостоящими друг другу лагерями шла ожесточенная борьба.

Вспоминая о пьяной болтовне Кириченко и других эпизодах, Жуков прямо скажет, что, кроме сторонников Хрущева, его прощупывал и враждующий лагерь. 19 июня утром, когда Хрущев принимал венгерскую делегацию, Жукова пригласил в Кремль Маленков. Состоялась беседа по душам, в ходе которой Маленков высказал свое нелицеприятное мнение о Хрущеве.

Жуков понял, что стоит за словами Маленкова. Чью сторону принять? Он прекрасно понимал, что каждая группа обладает колоссальной силой. Осторожный маршал уклонился от прямого ответа, кого он будет поддерживать.

А через пару часов его снова вызвали в Кремль — на заседание Президиума ЦК. В коридоре перед входом в зал заседаний Жукова встретили (и снова неспроста!) Микоян и Фурцева, которые рассказали о требовании группы членов партийного руководства сегодня же рассмотреть вопрос о Хрущеве. Жуков сказал, что его позицию только что зондировал Маленков.

— Со мной тоже разговаривали, — признался Микоян.

Из «полных» членов Президиума только он да Суслов выступили против принятия решения об освобождении Хрущева. Арифметический перевес был на стороне его противников. Маленков и Каганович обвинили Хрущева в том, что он перестал считаться с Президиумом ЦК, выступает на местах с речами без предварительного обсуждения их ключевых положений на Президиуме, груб в обращении со старейшими членами партийного руководства, работавшими еще с Лениным.

— Хрущев отступил от ленинской традиции руководства партией и государством, — поддержал своих друзей Молотов. — Начиная с Ленина, всегда было так: председательствовал на заседании Политбюро председатель Совнаркома. Сначала председательствовал Ленин, когда он болел — Каменев, потом Рыков, потом я, потом Сталин. Впервые нарушил это правило Хрущев. Он действует обкомовскими методами. Чувствуете разницу? Не председатель, а председательствующий. Помню, Томский сильно возмущался, целое дело затеяли, когда однажды «Правда» напечатала: «Председатель Молотов». С тех пор строго следили, чтобы в печать шло «председательствующий». Сегодня Булганин занял кресло председательствующего по чину, как председатель Совмина.

Несколько десятилетий спустя Молотов, возвращаясь к теме неудачного июньского путча 1957 года, вспоминал, что Хрущев долго не хотел отдавать свое председательское кресло:

— Кричал, возмущался…

Заговор или сговор?

С легкой руки Хрущева к участникам июньской попытки сместить руководителя партии приклеился ярлык заговорщиков.

Ни один из них себя таковым не считал. По их мнению, все происходило в рамках партийной демократии — открыто, гласно, в присутствии того, кому решили высказать замечания о негодном стиле руководства. Каждый из членов высшего партийного ареопага мог беспрепятственно изложить свою точку зрения, голосовать «за» или «против».

Большинство высказалось за смещение. Мнения выражались не под принуждением, не под стволами автоматов. Трое суток с утра до вечера шло свободное обсуждение того, может ли лидер дальше возглавлять партию, если наделал столько ошибок.

Члены Президиума обменивались мнениями, дискутировали, в перерывах перекусывали, пили чай, кое-кто даже умудрялся вздремнуть после обеда. По вечерам собирались группами и подгруппами, вырабатывали тактику на завтра, готовились к очередным схваткам. Разве это похоже на заговор?

Микоян, с первых же минут вставший на сторону Хрущева, ввиду важности обсуждаемого вопроса предложил сделать перерыв, чтобы дождаться прибытия отсутствовавших членов Президиума, а также кандидатов в члены — руководителей республиканских компартий. Однако замысел хитрого кремлевского лиса был разгадан, группа Маленкова — Молотова поняла, что целью ставится оттяжка времени. Заседание продолжать, отсутствующих срочно вызвать в Москву, — настояли антихрущевцы.

Кириченко и Сабурова быстро доставили в Москву военными самолетами. Первый, как и следовало ожидать, безоговорочно встал на сторону Хрущева. Второй — поддержал фракционеров. С учетом Ворошилова, который симпатизировал старым товарищам, за смещение Хрущева высказались семеро, против — трое.

Хрущев лихорадочно искал выход из положения.

— Надо созвать пленум, — осенило его. — Пленум избирал меня первым секретарем, ему и решать, оставаться мне в этой должности или нет.

Группа ответила отказом:

— Пленум соберем, но только после снятия Хрущева.

— Но ведь это нарушение партийного устава, — сопротивлялся поверженный вождь. — Первого секретаря избирает пленум.

— Конечно, пленум, — отвечали ему. — Но кандидатуру вносит Президиум ЦК. После обсуждения на своем заседании.

Хрущев сник. Оборвалась последняя ниточка.

Но спасительная идея пленума не покидала его. Чем больше он размышлял над ней, тем ярче разгорался огонек надежды. В конце концов, аппарат ЦК — в его руках. А это большая сила. Особенно если ее использовать с умом.