Ситуацию он знал не хуже их, но такой выход из кризиса для него был неприемлем, и он с ним не согласился. В разговоре он сказал им, что если они не разделяют подход, которого придерживается он (решение всех вопросов законным, конституционным путем), то необходимо созвать Верховный Совет или Съезд. Поддержит их Съезд — тогда можно будет принимать такие меры, но нельзя пускаться в авантюры.

Прибывших такое решение вопроса не удовлетворило. Варенников потребовал от него подать в отставку, а затем начал кричать. Горбачев вынужден был его одернуть. Разговор шел нервный, напряженный. Когда прибывшие поняли, что задуманное ими не проходит, стали прощаться. Он же в конце заявил им, чтобы они немедленно доложили его точку зрения тем, кто их направил.

По мнению Горбачева, основную роль в группе играл Бакланов, который назвал себя в числе членов комитета. Другие визитеры не были им названы. Наиболее активно Бакланова поддерживал Варенников.

В тридцать первом томе уголовного дела есть свидетельские показания Р. М. Горбачевой. Они также проливают свет на то, что происходило в маленьком, неудобном кабинетике форосского замка.

Понимая, что все очень серьезно (у Раисы Максимовны даже возникла мысль, что Михаила Сергеевича сейчас арестуют), она позвала своих детей — Иру и Анатолия, и они пошли к кабинету, чтобы видеть все самим.

«Первым (после переговоров) шел Варенников… Он вышел, на нас не обратил внимания. Пошел вниз по лестнице со второго этажа. Вторым шел Болдин… Ко мне подошли Бакланов и Шенин. Получилось так, что они подошли вместе и сказали: «Здравствуйте». Бакланов протянул мне руку, Шенин тоже сделал попытку, но я на их «здравствуйте» не ответила, руки им не подала и не встала. Понимая, что происходит что-то страшное, я сразу задала вопрос: «Зачем вы приехали? Что происходит?». Потом я еще сказала: «С добром ли вы приехали?». И тогда Бакланов мне ответил, я хорошо запомнила его фразу: «Вынужденные обстоятельства». Потом они повернулись и ушли.

Через некоторое время (после ухода делегации) из кабинета вышел Михаил Сергеевич. В руках у него был вырванный из блокнота листок, который он мне подал. При этом он мне сказал, что создан ГКЧП и вот список его участников. Таким образом, все, что предполагал Михаил Сергеевич, то и случилось — самое худшее. Произошел переворот, создан ГКЧП. Они назвали Михаилу Сергеевичу, кто вошел в его состав… Фамилия Пуго была с ошибкой — «Буго». Чья-то фамилия не была дописана до конца. А фамилия Лукьянов была записана с маленькой буквы. Лукьянов шел под седьмым номером. И рядом вопросительный знак…

…Потом Михаил Сергеевич стал рассказывать, что они ему говорили, что требовали, какую позицию он занял. Когда Михаил Сергеевич рассказывал, то он с негодованием отметил бесцеремонность и наглость их поведения. Помимо того, что они предъявили ему ультиматум, так они еще вели себя бесцеремонно и нагло…».

Что происходило в кабинете. Версия визитеров

В тот же день, 18 августа, в 21 час 20 минут на подмосковный аэродром «Чкаловский» приземлился самолет министра обороны Язова, на котором визитеры летали к Горбачеву в Форос. Бакланов, Шенин, Болдин и Плеханов через сорок минут были уже в Кремле, в кабинете Павлова.

В пятьдесят четвертом томе уголовного дела изложены показания председателя Кабинета Министров СССР о докладах прибывших из Фороса после разговора с Горбачевым. Когда они появились у Павлова, находившийся там Янаев спросил: «Ну, с чем прилетели?».

Рассказ визитеров был краткий, в основном докладывали Бакланов и Шенин, а остальные в той или иной мере дополняли их. По словам Павлова, описания того, что происходило в Форосе, они не услышали. Было сказано, что беседы с президентом Горбачевым не получилось. Больше часа их к нему не пускали, так как у него находились врачи. (По версии Горбачевых, Михаил Сергеевич в это время держал семейный совет с участием дочери и зятя. — Н. З.) По мнению прибывших, в том состоянии, в котором он находился в момент этой встречи, Горбачев оценить создавшееся положение и принять ответственное решение в полной мере не мог. Визитеры сказали, что документов он пока никаких не подписал, но высказана была уверенность, что сможет сделать это в последующем, а сейчас самим надо принимать решение. При всех условиях страна должна жить, оставлять ее без управления нельзя.

Том 21 уголовного дела. Бакланов о встрече с Горбачевым:

— Мы пришли к Павлову, там были Янаев, Крючков, Язов, другие лица… Были вопросы о том, как нас встретил президент. Мы доложили. Каждый высказал свои впечатления… Я сказал, что Михаил Сергеевич принял нас с задержкой, минут через 50 или чуть больше часа после нашего приезда. Объяснял он это тем, что неважно себя чувствует и был занят тем, что приводил себя в порядок. Он в это время был в корсете, у него блокада, связанная с радикулитом, но он, понимая, что обстановка вынудила нас приехать так неожиданно, принял нас. Он попросил меня объяснить, что случилось. Я сказал, что мы приехали по делу очень неотложному, что ситуация в стране напряженная и мы считали своим долгом приехать как друзья, как соратники и объяснить ему, что нужно принимать срочные меры. Я охарактеризовал ту часть, которую знаю лучше — это состояние дел в промышленности, и приводил данные, которые подтверждали тяжелую ситуацию. Разговор протекал в спокойных тонах. Каждый высказывал свою точку зрения. Варенников доложил ситуацию в армии, Шенин — информацию о положении дел в партии… С другой стороны, мы высказывали сомнения, что Союзный договор, подписание которого намечалось на 20 число, по мнения многих депутатов, приводил к расформированию СССР, а это не соответствовало результатам проведенного весной референдума…

О нездоровом виде президента свидетельствует и руководитель его аппарата Болдин:

— Я стоял у окна и смотрел на президента, лицо которого отображало мучивший его радикулит или остеохондроз и общее недомогание. Болезнь или другие причины, но в поведении президента за время его отдыха что-то резко изменилось. Может быть, неожиданным для него было появление Варенникова, который в прошлом не принимал участия в обсуждении вопросов о необходимости принятия чрезвычайных мер для стабилизации обстановки. Или его возмутило то, что в его, как он, может быть, считал, вилле появились незваные гости.

Спустя четыре года после августовского кризиса версия визитеров о болезненном состоянии Горбачева неожиданно получила подтверждение из демократического лагеря. Известный телеведущий А. Караулов, неплохо информированный о закулисной жизни сильных мира сего, поведал, что с мая 1991 года Горбачев почти не принимал посетителей. Никого не вызывал. Он с утра приезжал в Кремль и на весь день закрывался в кабинете. Чтобы не сломаться окончательно, Горбачев поддерживал себя транквилизаторами. «Год такой жизни, и он стал бы наркоманом, — сообщает Караулов. — По Кремлю поползли слухи, что Горбачев неадекватен. Во всяком случае, когда на Манежной начались шахтерские митинги, он искренне верил, что эти люди вот-вот бросятся штурмовать Кремль… Наш президент не знал, что крюков и веревок такой длины в стране уже не найти».

С течением времени, по мере того как страсти улеглись и все остыли, появляются новые подробности того, что происходило в те полчаса в маленьком кабинетике на форосской даче. На смену политическим аспектам пришел чисто научный, исследовательский интерес — тем более что это уже стало историей. По-разному можно относиться к ГКЧП, но свидетельства визитеров в Форос, несомненно, представляют источниковедческую ценность.

В этом плане исключительно важны записки Болдина, изложенные им в книге «Крушение пьедестала». Руководитель президентского аппарата до перехода во властные структуры был журналистом. Людям этой профессии, как известно, свойственна острая наблюдательность, цепкая память, умение обращать внимание на подробности, которые, собственно, и есть история.