— Нет. По всей Бикон-стрит и по Авеню Содружества вам предлагается звонить с черного хода. Мало кто встречает возвратившегося блудного сына.

— Блудный сын должен знать, чего ожидать, когда возвращается в мертвый сезон. Но я и сейчас рад тебе, Том, и надеюсь, что ты не сразу уедешь. Дай отдых своей неуемной энергии.

— Вам как будто не приходится укорять меня в излишней активности, — сказал сын, кротко принимая отцовскую шутку.

— Нет, не приходится, — согласился отец. — Ты во всем соблюдаешь умеренность. За что сейчас думаешь взяться? После того как повидаешься с матерью и сестрами в Маунт-Дезерт? За недвижимость? Пожалуй, тебе пора стать маклером по недвижимости. Или подумываешь о брачном союзе?

— Нет, сэр, — сказал молодой человек. — Его я не хотел бы рассматривать как карьеру.

— Да, да, понимаю. И совершенно с тобой согласен. Однако я всегда считал, что в любви можно сочетать приятное с полезным. Я против того, чтобы женились на деньгах — некрасиво, но если влюбляться, отчего бы человеку не влюбиться именно в богатую? Среди богатых есть очень милые девушки, и я сказал бы, что с ними больше шансов на спокойную жизнь. Они всегда все имели и не будут честолюбивы и беспокойны.

— Смотря по тому, — сказал сын, — долго ли родители девушки были богаты и успели ли обеспечить ее всем до замужества. Если нет, то она будет в этом отношении не лучше бедной.

— Верно. Но сейчас скоробогачи быстро сравниваются с нами. Деньги сразу дают им положение. Я не говорю, что это плохо. Общество обычно знает, что делает и как заключить с ними сделку. Скоробогачам просто приходится очень много платить. Да, деньги сейчас — главное. В них — романтика и поэзия нашего века. Именно они прежде всего волнуют воображение. Приезжающие к нам англичане более всего интересуются новоиспеченными миллионерами и больше всего их уважают. Ну и отлично. Я не жалуюсь.

— И вы бы хотели богатую невестку, а остальное не существенно?

— Ну, не совсем уж так, Том, — сказал отец. — Немного юности, немного красоты, немного разума и умения держаться — против этого я не возражаю. И, пожалуй, хорошо, если родители ее в ладах с грамматикой.

— У вас большие требования, сэр, — сказал сын. — Можно ли требовать грамматику от тех, кто занят исключительно коммерцией? Это чересчур строго.

— Пожалуй, да. Пожалуй, ты прав. Но твоя мать как раз говорила, что у этих ее благодетелей, вот что вам встретились прошлым летом, с грамматикой обстоит неплохо.

— Об отце семейства этого не скажешь.

Кори-старший, который курил, полуобернувшись к сыну, сразу обернулся к нему.

— Я не знал, что ты с ним встречался.

— Только сегодня, — сказал Кори-младший, слегка покраснев. — Я шел по улице и посмотрел на строящийся дом, и тут увидел в окне всю семью. Оказывается, дом строит как раз мистер Лэфем.

Кори-старший стряхнул пепел сигары в пепельницу, стоявшую тут же.

— Чем больше я тебя знаю, Том, тем более убеждаюсь, что мы — потомки Джайлса Кори. Способность держать язык за зубами миновала меня, но полностью унаследована тобой. Не знаю, как бы ты вел себя под peine forte et dure[1], но под обычным давлением ты не проговоришься. Почему ты не рассказал об этой встрече за обедом? Тебя ведь не обвиняли в колдовстве.

— Нет, — сказал молодой человек. — Но как-то не пришлось к слову. Было много других тем.

— Верно. И ты сейчас тоже не упомянул бы о ней, если бы я не заговорил об этом сам.

— Не знаю, сэр. Я собирался рассказать. Может быть, именно я и навел на это разговор.

Отец засмеялся.

— Возможно, Том, возможно. Твоя мать догадалась бы, что ты к этому вел, но я, признаюсь, нет. Ну и каково твое впечатление?

— Ничего определенного. Но знаете, при всех грамматических ошибках он мне понравился.

Отец внимательно посмотрел на сына, но пока юноша не высказался, он не расспрашивал; это было не в его обычае.

— Вот как, — только и сказал он.

— Когда находишься в новом крае, начинаешь смотреть на людей иначе, чем с точки зрения наших традиций; если бы я не провел зиму в Техасе, мне, вероятно, было бы труднее выдерживать полковника.

— Ты хочешь сказать, что в Техасе бывает и похуже?

— Не совсем так. Просто я увидел, что мерить его нашими мерками было бы несправедливо.

— Тут ошибка, которую я часто осуждал, — сказал Кори-старший. — Я утверждаю, что бостонцу не следует отлучаться из Бостона. Здесь — и только здесь — он знает, что иные мерки, кроме наших, невозможны. Но мы ездим всюду, и это расшатывает наши убеждения. Один едет в Англию и привозит более широкие понятия о светской жизни; другой привозит из Германии жажду более активных интеллектуальных исканий; приехавший из Парижа заражен самыми нелепыми взглядами на искусство и литературу; а ты вернулся от техасских ковбоев и говоришь нам прямо в лицо, что папашу Лэфема надо судить судом равных. Право, этому следовало бы положить конец. Бостонца, уехавшего из Бостона, надо осуждать на пожизненную ссылку.

Сын выслушал речь отца с терпеливой улыбкой. Когда тот спросил:

— Каковы же качества папаши Лэфема, освобождающие его из-под нашей юрисдикции? — Кори-младший скрестил свои длинные ноги и охватил руками колено.

— Он, понимаете, склонен к хвастовству.

— Ну, хвастовство еще не освобождает от нашего суда. Я слышал, как хвастают и в Бостоне.

— Но не так прямо — не деньгами.

— Да, это дело другое.

— Но этим, — сказал молодой человек с добросовестностью, которую в нем замечали и любили, — он скорее выражал удовольствие от возможности много тратить.

— И я бы охотно выражал подобное удовольствие, будь у меня возможность.

Сын снова терпеливо улыбнулся.

— Если деньги доставляют ему удовольствие, отчего бы не выражать его? Это, быть может, вульгарно, но не низменно. А пожалуй, даже и не вульгарно. Может быть, успех в делах составляет романтику его жизни…

Отец прервал его со смехом:

— Видно, что дочь необыкновенно хороша. А как она принимала отцовское хвастовство?

— Их там две, — уклончиво ответил сын.

— Ах, две? А вторая тоже хороша?

— Она не хорошенькая, но у нее интересное лицо. Она похожа на мать.

— Хорошенькая, значит, не любимица отца?

— Трудно сказать, сэр. Не думаю, — добавил молодой человек, — чтобы вы могли увидеть полковника Лэфема моими глазами. Он показался мне очень простодушным и порядочным. Устать от него, конечно, можно, как и от всех нас; и кругозор его, наверное, ограничен. Но он — сила, и сила добрая. Если он еще не опомнился от радости, что нашел лампу Аладдина…

— Да, доводы в его пользу найти можно. И ты обычно знаешь, о чем говоришь. Но помни — ты из графства Эссекс и на вкус несколько тоньше, чем соль земли. Скажу прямо, что мне не нравится человек, который состязается своей минеральной краской с лучшими цветами природы в ее живописнейших уголках. Я не говорю, что нет людей и похуже. Но такой мне не по нраву, хотя совесть моя его не осуждает.

— Мне думается, — сказал сын, — что в минеральной краске нет ничего постыдного. Люди занимаются самыми разными делами.

Отец вынул сигару изо рта и снова взглянул сыну в лицо.

— Вот оно как?

— Мне кажется, — сказал сын, — что мне пора найти себе дело. Довольно я потратил времени и денег. На западе и юго-западе я видел людей много моложе меня и уже вполне самостоятельных. Для себя я не нашел там ничего подходящего, но мне было стыдно возвращаться и опять жить на ваш счет, сэр.

Отец покачал головой и вздохнул иронически.

— Не будет у нас подлинной аристократии, пока живет в нашей молодежи это плебейское нежелание жить за счет отца или жены. Оно подрывает корни всей феодальной системы. Право, Том, ты должен извиниться передо мной. Я полагал, ты замышляешь женитьбу на деньгах этой девицы, а у тебя, оказывается, низменное желание войти в дело к ее отцу.

Кори-младший снова засмеялся, как и подобало сыну, который находит отца несколько старомодным, но питает сыновнее почтение к его остроумию.