– Так, – проговорила она нетерпеливо, уже привстав, – подхоронение невозможно.
– Почему?
– Нужен документ, подтверждающий родство покойной с уже захороненным тут.
Мог ли я поверить, что вынесу это слово рядом со словом «дочь»?
– Но ведь фамилия же одна!
– Это не доказательство. Мало ли однофамильцев?
«И вообще, – говорил надменный ее взгляд, – что это за фамилия – Попов? Как собак вас нерезаных! Была бы, скажем…»
Взгляд ее явно улетал в грезы гламурной жизни… но не на такого напала!
– Вот.
– Что вот?
– Справка о ее рождении.
Что может быть тяжелей – справка о рождении и справка о смерти дочери в одной папке?.. И это вынес!
– Принесли? – проговорила она недовольно.
Я тертый калач!
– Но вы же сказали в прошлый раз, – произнес я с торжествующей вежливостью, – чтобы я принес справку о ее рождении… документ, удостоверяющий, так сказать, ее родство с захороненным здесь. Вот он.
И это я выговорил. Не помнит, дура, что говорила вчера! Я откинулся с торжеством… Хорошее я нашел место для торжества!
Она снова села за стол, – есть же такие бестактные посетители! – зашелестела бумагами… Недолго длилось мое торжество.
– Ну и что? – презрительно проговорила она, отодвигая папку с ужасными документами (ужасными, разумеется, лишь для меня). – Я ничего не пoняла!
Жутко, когда к скорби примешивается еще и отчаяние! Мне-то зачем жить?
– Простите, что вы не поняли? – спросил я терпеливо и даже вежливо.
«Тертый калач… Я тертый калач!» – повторял, как заклинание.
– Какое отношение имеет покойная…
Выдержим!
– …к захороненному здесь?
– Ну как… Попов Георгий Иванович… Попова Анастасия Валерьевна.
Произнес!
– Ну и что? Что связывает их?
– Как что?! Внучка!
И это произнес!
– Из чего это следует?
– Ах, да… действительно. Я связываю их – Попов Валерий Георгиевич!
– Из чего это следует – я не вижу.
Да, одно звено, к сожалению, пропущено. Справки о моей смерти нет. Донесу чуть позже.
– Вы меня окончательно запутали! Надо все же как-то готовиться, когда идешь в государственное учреждение, – гордо проговорила она.
Извиняюсь. Подготовился не до конца. Действительно, имеется пробел.
– Требуется, видимо, справка о моей смерти? – произнес я вполне дружелюбно. Тертый калач!
– Ну хотя бы справка о вашем рождении, – вдруг сжалилась она. Видимо, уже полюбила. – Возьмите, пожалуйста, вашу папочку, – любезно подвинула, – и приходите еще.
– С наслаждением! Вы до скольких сегодня работаете?
– До четырех. Конец недели. Успеете?
– Очень буду стараться!
Кланяясь, вышел. Хорошее учреждение. И обаяние ситуации еще в том, что свидетельство о моем рождении я увез зачем-то на съемную нашу дачу! Зачем? Люблю, видно, помучиться.
Чудный солнечный день. Сейчас мне предстоит поездка в переполненной электричке среди потной, веселой, ярко одетой толпы – хохочущей, отдыхающей. И это – когда дочка лежит там! Зачем еще эти-то испытания?
…Поехали. Просто балаган какой-то!.. Терпи! Еще ты будешь всех угнетать? Улыбайся со всеми. И самое невыносимое – нельзя показывать, что у тебя настроение несколько другое… им-то портить отдых зачем?.. Я сказал «невыносимое»? Перегнул. Вытерпишь, куда денешься! Немножко угнетает лишь ор назойливых продавцов того и сего, больно проталкивающихся в тесной толпе… и, опять же, слишком затейливое поведение государевых слуг, которые вроде бы должны скромно выполнять свои функции… но не такая у нас страна! Прямо у скамейки, где я был сжат, пошла битва двух групп контролеров, пришедших с разных концов вагона. Им было наплевать, что две контролерских службы, отрицающих друг друга, вызывают нездоровый хохот в народе. Наплевать! Прямо стенка на стенку шли! И у той, и другой бляхи с орлами… какой кого заклюет?
– Мы федеральная служба, а вы местная! Вы погрязли в коррупции, поэтому администрация президента вынуждена была прислать нас!
– А зато вы…!
– А вы?! Вы сами только что взяли деньги у женщины!
– У нас есть на это специальное разрешение! Вот!
Видимо, хорошо, что борются с недостатками на местах. Хорошо, но душно… К счастью – выходить. Вот уж не ведал, что еще и счастье в этот день обрету!
Пошел по просеке. Природа сияла… Уж она-то хотя бы могла в этот день не сиять?!
Вошел на душную веранду. Поднял матрац. В жене моей нельзя, увы, быть уверенным, поэтому деньги и документы под матрацем храню. Нужна ли такая бдительность в дни горя? Увы! Вынул свое свидетельство о рождении, истрепанное по краям… свидетельство о смерти тоже надо будет в эту папочку подложить… только кто вот подложит? Уложил папочку обратно, опустил матрац. Глянул на часы… Есть пять минут для горя. Вот тут, под сосной, делали шашлык в день тридцатилетия дочери… гости, родственники. Я, слегка уже усталый, лежал. Она вошла, не видя меня, стянула кепку-бейсболку, шумно выдохнула… лицо ее было счастливым…
Пора!
Все лето узбеки (почему-то узбеки, а не кавказцы) ремонтировали платформу. Перила покрасили нежно-голубым. Видимо, это им напоминает купола медресе… скучают, видимо. А откуда им местные обычаи знать? Вот тут, прямо напротив будки кассы, лесенка была очень удобная. Если опаздываешь: купил билет – и в вагон! Заботливо убрали… Запыхавшись, вбежал с конца платформы – и к кассе спуститься уже никак! Слишком долго горю предавался: непозволительная роскошь в наши дни. Окинул взглядом платформу. В такой лучезарный день не торопятся в город возвращаться, лишь у меня срочное дело. Платформа – выдохнул с облегчением – пуста, только в самом ее начале обнимается какая-то молодая парочка. От них, вроде, неприятностей можно не ждать. Уж они-то, надеюсь, не контролеры. Электричка выскочила из-за поворота. В кассу не успеваю уже. Так поеду! Что значит сейчас какой-то штраф? Кажется лишь чрезмерным, когда к большому горю липнут мелкие неприятности: «За что?» Мгла… Электричка к перрону подошла, влюбленные наконец разомкнули объятья – и в лучах солнца у обоих на груди мелькнули бляхи с орлами. И я захохотал…
…Вот. Задумчиво уложил листки в портфель. Даже и не знаю… Разумеется, в тот день я и не думал рассказ писать: это где-то даже цинично. И, собираясь ранним утром, ручку с блокнотом выложил из портфеля: не тот день! Но у писателей «не тех дней», увы, не бывает. Под платформой бело-желтых окурков больше, чем гальки! Запомнил? Ну а в скорбной очереди чуть не сказал было: «Бог помог». Голос похоронной красавицы, ведущей прием граждан, безумно раздражал: мало того, что такую очередь собрала, еще разговаривает безобразно!.. Впрочем, люди как-то «защитились»: никто не рыдал. Словно и не место скорби: не только и всякая жизнь у нас растаяла, но даже и смерть!
И вдруг из приемной донесся вопль! И кого – нашей красавицы! Что так могло ужаснуть ее в этом привычном и даже постылом ей царстве смерти, среди урн и гробов? Может, сама смерть во всем своем парадном обличье явилась ей? Но такого не предусмотрено расценками и тарифами, не числится в списке предоставляемых услуг. Так что же? «А тебе-то что? Отдыхай!» – одернул я себя. Отдохнешь с вами!
Приоткрылась дверь, и, пятясь, явилась красавица. Взгляд ее был устремлен в комнату, и вытянутые руки тоже.
– Она! Опять она за свое! Носит и носит! – закричала служительница. И отпрыгнула от двери… Что-то приближалось.
Дверь медленно отъезжала с тягучим скрипом. И вот, вовсе не на той высоте, куда были устремлены все взоры, у самого пола появилась вдруг костистая голова кошки, потом тонкая шея с поднимающимися вверх-вниз косточками. Яркое солнце, вдруг хлынувшее из-за тучи, ошеломило ее. Она яростно подняла голову, усы задергались. В тонких белых ее зубах еще бился голый окровавленный птенец.
«Все! – понял я. – Обречен! В смысле, я. Как и птенец».
– Извините, – я обратился к соседу, – у вас ручки случайно нет?
…Ну вот. Нахлынувшие воспоминания помогли пережить неприятности, которые иначе могли бы подкосить. А так, унесясь мыслями, даже и не заметил, что давно уже явился «господин здешних мест» и, роясь совком в песке, насупясь, на меня поглядывал: «Кто такой?»
