Оксана: Я буду индивидуальной, да.

Терапевт: Похожие на вас есть? Пусть не на сто процентов, но похожие на вас. Пусть на двадцать процентов, на пятьдесят…

Оксана: Есть конкретный человек, но я не думаю, что это какой-то персонаж. Это просто человек. Я даже не знакома с ней лично. Просто я знаю о ней, и почему-то мне кажется, что она мне близка.

Терапевт: Хорошо. Вы хотите попробовать ситуацию транса. Зачем?

Оксана: Потому что мне все-таки хотелось бы решить этот вопрос, который, как мне кажется, витает где-то близко, я его могу зацепить, но где-то мимо пролетаю.

Терапевт: Может быть, вопрос слишком глубоко сидит?

Оксана: Не знаю.

Терапевт: Вы хотите избавиться от прошлого, от родителей, от недовольства собой, от двойственности…

Оксана: Я с родителями уже примирилась. По сравнению с тем, что было раньше, у нас хорошие, гармоничные отношения. Но то, что у меня осталось внутри, эта масса претензий и детских обид… это никуда не делось. Мы просто сейчас об этом не говорим. И наши новые отношения складываются на ином уровне. Но прошлое меня держит, не пускает быть с родителями такой, какой я хочу быть с ними.

Терапевт: Понимаете, получается заколдованный круг. Вы говорите: «Это глубоко, то глубоко». Я вас прошу: «Дайте пример отношений с родителями». Вы мне говорите: «Никаких примеров не знаю, отношения мои с родителями такие-то».

Оксана: Хорошо. Мне мама рассказывала, что с самого детства почему-то у меня стремление к уединенности, к тому, чтобы меня никто не видел, чтобы не критиковали. Почему? Потому что… (После паузы.) Когда я поехала в институте на картошку, ко мне должна была приехать мама. И тогда состоялся мой первый опыт с косметикой, тогда еще не очень этим пользовались, и я, видимо, сильно переборщила. И я помню, что она приходит туда, где мы все жили, приходит вместе с бабушкой…

Терапевт: Вы что, картошкой, что ли, намазались?

Оксана: Нет, я просто очень много косметики использовала.

Терапевт: На картошке?

Оксана: Да. Мы ездили в колхоз со студенческой группой, там был единственный день посещений, и я для мамы намазалась.

Терапевт: Зная, как маме это понравится.

Оксана: А я не знала, я до этого еще не пробовала. Я просто смотрела, как другие это делают, и это нормально воспринимается.

Терапевт: А другие что, тоже для мам красились?

Оксана: А почему нет?

Терапевт: Да я так, ради любопытства спрашиваю.

Оксана: Я стремилась к красоте. Мне очень нравились индийские фильмы в то время, я постаралась создать подобие. А у них же очень много используется косметики. Мне вообще очень нравится восточная культура, и поэтому в тот момент мне очень хотелось понравиться своей маме. И вместо того, чтобы получить то, ради чего я старалась… я хотела какую-то награду получить за это. Когда меня мама увидела… Я не знаю, как это описать… Второй раз я бы отказалась это все слушать… Она просто сказала все, что она думает обо мне…

Терапевт (перебивает): Знаете, что бы вы делали во времена средневековья? Вы бы стремились к знаниям. Тогда было такое средство: натирали руки и ноги специальными веществами, от которых терялся вес… То, что с вами и сейчас иногда происходит: кажется, что тела нет, оно становится легким. И летели бы на шабаш.

Я драматизирую ситуацию. И, с одной стороны, иду у нее на поводу, ведь она считает, что надо сначала помучиться, чтобы что-то получить. С другой стороны, ситуацию с косметикой я рассматриваю несколько преувеличенно и детализирую. Детализирую пускай иронически, но тем не менее воскрешаю эту ситуацию и проявляю. И она в ответ на мои вопросы защищается и пытается объяснить мне, пробиваясь сквозь иронию. Но первым делом она объясняет что-то себе, и все-таки впервые появляется фактура, образ: девочка на картошке, столько-то лет, девочка которая хочет украсить свое лицо, которая смотрит индийские фильмы. Она рассказывает некую подробную биографию того эпизода. Тем самым вырисовывается образ, который состоит из деталей, а не из словес и абстракций.

Оксана (улыбается): Вы меня просили рассказать историю. Я вам рассказала.

Терапевт: Понимаете, она противоречива. С одной стороны, мама такая-сякая. С другой стороны, она к вам приезжает, вас посещает. С одной стороны, вы маму терпеть не можете. С другой стороны, вы ради нее начинаете косметикой пользоваться. С одной стороны, мама огорчилась, и на вас наорала. С другой стороны, вы же могли эту реакцию предвидеть.

Оксана: Нет.

Терапевт: Вы были такая наивная, такая невинная?

Оксана: На самом деле косметики было не так уж и много. Мои подруги мне сказали, что это замечательно.

Терапевт: Жалко, что ваши подруги не были вашей мамой. Тогда бы все было хорошо.

Оксана: Был еще один эпизод. Мне, наверное, было около года, я еще была в коляске и не разговаривала. Мне мама рассказывала это всю жизнь, много-много раз, и каждый раз у меня возникали неприятные ощущения. Они сидели с подругой, разговаривали и рассказывали друг другу анекдоты. Я – рядом в коляске, и вдруг после какого-то анекдота они начали громко смеяться, я достала соску изо рта и начала смеяться вместе с ними. (Клиентка смеется.) Потом – обратно соску в рот, и они уже начали смеяться надо мной.

Терапевт: Расскажите нам этот анекдот.

Оксана: Я не знаю, мне мама его не рассказывала. И каждый раз – мне двадцать лет, двадцать пять лет – при гостях мама рассказывает, какая тогда глупая была ситуация.

Терапевт: Так кто в этой ситуации глупее – вы или мама?

Оксана: Я не хочу говорить о глупости, здесь не об этом речь. Речь о том, что это очень глубоко меня задело именно тогда – на картошке. И каждый раз, когда случается какая-нибудь подобная вещь, мама говорит: «Ты была такая смешная, такая карикатурная, глупая какая-то». Хотя ничего страшного, все пробуют, все экспериментируют.

Терапевт: Такое впечатление, что в вас живет вулкан. Знаете, когда-то Везувий залил лавой все, что было вокруг, все прошлое. Всех родственников сразу. Все осталось погребенным. Так здорово. Представляете, сразу от всего избавиться. Хотите, чтобы из вас изнутри вылез вулкан, из глубины, из самой-самой глубины, и погреб под собой всю память, всех родственников, все переживания.

Оксана: Хорошо, а вы знаете, что нужно делать? Вот вы говорите с таким чувством, что вы знаете, что мне нужно на самом деле…

Терапевт: Конечно, нет.

Оксана:…а я никогда этого не найду.

Терапевт: Совершенно не знаю.

Оксана: Тогда зачем же вы мне такие вопросы задаете?

Терапевт: Я хочу понять, что вы знаете.

Оксана: Я вам рассказываю свою интерпретацию…

Терапевт: А мне интерпретации, вообще говоря, не интересны. Я спрашиваю не об интерпретациях, а о фактах. Вы рассказываете факты, я с интересом слушаю. Есть у вас вулкан внутри?

Оксана: Есть.

Терапевт: Я тоже так думаю. Глубоко? И сильный вулкан? Вы боитесь его извержения?

Оксана: Ничего я не боюсь. Я не знаю, чего боюсь. Я вроде бы не боюсь этого.

Терапевт: Когда вы говорите, что вы ничего не боитесь, это тоже противоречие, потому что вы раньше говорили, что нескольких вещей боитесь. Собак боитесь?

Оксана: Когда я иду дальше этого страха, я не вижу, чего бояться.

Терапевт: Вы знаете, говорят, что все страхи сводятся к двум или трем главным страхам: к страху умереть, страху сойти с ума… а из них уже происходят другие страхи – страх заразиться, страх перед собаками, страх высоты, страх ездить в машине и т. д. За ними стоит страх оказаться несостоятельной, ненормальной, неживой. Неживой, ненормальной – это два универсальных глобальных страха. Первый: вулкан взорвется и все перепутает, второй: наводнение, река разольется, и все зальет. Когда вы говорите о целостности, о том, что не хотите быть двойственной, и когда говорите, что хотели бы, чтобы были другие родители, другое прошлое, а лучше, чтобы вообще не было бы родителей или не было бы прошлого.