— История… — вздохнул Ферапонт Ипатьевич.
— Признаю тетрадь, — очнувшись от нахлынувших на него чувств, ответил Никита. — А лазить в теплицу — не лазил! Перепутал, значит, обознался дед Ксенофонт…
— И все же не чья-нибудь, а твоя тетрадь найдена в теплице на грядке. Кстати, ты на коньках катаешься?
— Катаюсь.
— Покажи-ка подошву. Ты, оказывается, в валенках! Странно… У тебя специальные ботинки для коньков есть?
— Нет, я на валенки прикручиваю их.
— Странно… — Герасим Сергеевич протянул пионеру злополучную тетрадь. — Здесь видишь, след злоумышленника отпечатался.
Никита схватил тетрадь и впился глазами в едва заметный на синей обложке оттиск подошвы. Это был след ботинка с подковкой на носке и пластинкой для крепления коньков на каблуке.
— Он!.. — приглушенно воскликнул Никита, озираясь почему-то вокруг. — Это он!..
— Кто? — в один голос спросили присутствующие.
— Не знаю фамилии, в лицо не видел… Только он все время за нами следит…
Такой неопределенный ответ никого не удовлетворил. Да и можно ли считать за искренность то, что сказал Никита. Скорее это был заранее обдуманный ход, рассчитанный на то, чтобы запутать следы, отвести от себя подозрение.
Даже, хорошо зная Никиту, Герасим Сергеевич поверил в его виновность. Он поугрюмел, нахмурился и отрывисто проговорил:
— С каких это пор в деревне появились таинственные личности, преследующие вас? Надо говорить правду. Иди. Это происшествие обсудим завтра после уроков на совете дружины…
Никита вышел из кабинета. Медленно спустился по лестнице вниз, оделся, простился с тетей Дуней, дежурившей у дверей, и зашагал домой. Кости нигде не было.
Темнота уже окутала деревню. На высоком столбе у конного двора сияла раскачивающаяся на ветру электрическая лампочка. Свет небольшим кругом падал на дорогу, по которой с шумом и гамом катались на санках ребята. Чтобы избежать с ними встречи, Никита свернул в переулок, вышел на окраину и задами пробрался домой. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз. «Как доказать свою невиновность? Как убедить Герасима Сергеевича? Что теперь подумают о нем Илья Васильевич, товарищи?»
Утром направился в школу пораньше, решив еще раз объясниться с Герасимом Сергеевичем. В дверях класса его встретил Ленька.
— Комбайнеру… — начал он с обычной усмешкой, но, взглянув председателю совета отряда в лицо, попятился, замолк.
Мрачным, даже страшным показался Леньке бледный, осунувшийся за ночь Никита.
— Никитка! — приветствовал появление друга Костя, выскочил из-за парты и бросился ему навстречу. — Пока ты вчера разговаривал с Герасимом Сергеевичем, я второй чертеж успел закончить! О чем вы говорили? Никитка, ты что? Ты куда, Никитка?..
Не отвечая на вопросы, Никита круто повернулся и, хлопнув дверями, выбежал из класса, боясь, что ребята заметят на его глазах слезы, которые вдруг хлынули неудержимым потоком.
— Что с Никитой?
— Почему Якишев ушел?
— Кто знает, что случилось?
Отряд волновался. Странное поведение председателя совета возбудило у всех любопытство и тревогу.
В этот день уроки в шестом классе «Б» проходили в напряженной тишине. Ребята не переговаривались и даже не переглядывались.
В большую перемену Аленка принесла новость: к Герасиму Сергеевичу пришел отец Никиты. Зачем, она не знала. Так бы и ломали голову понапрасну, но за несколько минут до начала занятий в шестой «Б» заглянул внук деда Ксенофонта и громко сказал:
— Ваш Якишев залез вчера в теплицу. Огурцов наворовал. Из школы его погонят за это. Вот!
И скрылся! Сообщение всех ошеломило. Никто не верил в его достоверность.
— А Никиту видели в теплице? — спросил Костя.
— Дед его чуть было не поймал… Да и тетрадку свою Якишев обронил, на грядке оставил… Точно он!
— Не верится что-то…
— Как хочешь.
— Ребята! — крикнул Костя. — Не мог Никитка пойти на такое дело! Не мог!
Аленка призвала пионеров немедленно послать к директору школы делегацию.
— Никита никогда чужого не возьмет, — заявила она. — Никогда! Все мы про это знаем и должны сказать Герасиму Сергеевичу.
— Не Якишев это сделал!
— Идем к Герасиму Сергеевичу!
Вместе со всеми негодовал на «возмутительную клевету» и Ленька, во всеуслышание говорил, что он, Ленька тоже уважает Якишева за честность, «по крайней мере, уважал раньше».
Демка диву давался: откуда у вожака появилось столько прыти. И главное, печется-то он о Якишеве.
— Рано идти к Герасиму Сергеевичу, — разглагольствовал между тем Ленька. — Надо сперва разузнать все. А то явимся в кабинет в молчанки играть! Разведку я на себя беру!
Ленька исчез. Появился он через несколько минут, кисло поморщился и объявил:
— Все! Незачем ходить. Дело ясное. В теплице нашли Никитину тетрадку по математике. Когда он огурцы в сумку набивал, тетрадка на грядку выпала. Вот лихач, не побоялся теплицу очистить!.. А тихоню из себя строил, справедливого изображал. Умеют люди!
— Что? — гневно выкрикнул Костя. — Замолчи! — Он подскочил к Леньке, привстал на цыпочки, размахнулся и влепил Колычеву одну за другой четыре звонких пощечины. — Вот за Никитку и за меня! Полный расчет.
Шестиклассники онемели. Потом Гоша Свиридов сказал:
— Правильно, Костя! Пусть чужому горю не радуется!
Ленька опешил. Демка и Толя заспешили к нему на помощь, намереваясь расправиться с Костей, но Гоша с товарищами и — вот отчаянная! — Аленка Хворова встали на защиту старосты.
— Начинайте, — угрожающе произнес Гоша, приближаясь к Леньке.
— Всех бить будем! Всех! — срывающимся голосом крикнул Ленька и выскочил в коридор. Никто не пытался его удержать.
— Надо сходить к Никите домой, — предложил Костя. — Он расскажет, в чем дело, как.
— Я — за! — поддержал Гоша.
Сразу же после уроков Костя, Аленка и Гоша пришли к Якишеву. Стараясь не производить шума, чтобы застать товарища врасплох, они разделись и, осторожно ступая по мягким половицам, проникли в светелку.
Никита сидел за столом, подперев руками взлохмаченную голову, и не мог представить себе, о чем он должен говорить на совете дружины. Мысли были заняты этим, казалось, неразрешимым вопросом.
— Никитка, — окликнул Костя с порога. — Это мы!
— Мы по делу, — сказала Аленка. — Узнать хотим, почему на уроках не был.
— Про теплицу рассказывай, — напрямик заявил Гоша. — А то болтают разное, до правды не доберешься.
— Рассказывать не буду! — отрезал Никита.
— Как это? — Аленка удивленно вскинула брови. — Тебя обзывают вором, а отряд молчать должен? Нет! Ты председатель совета!
Никита отнекивался, но в конце концов вынужден был уступить и рассказал все без утайки.
— На обложке тетради, — заключил он, — отпечатался след. Видели мы его, Костик, в палисаднике, помнишь, когда в МТС к Илье Васильевичу собирались? И на подоконнике в пионерской комнате.
— Подковка и пластинка? — встрепенулся Костя. — Неужели? А Герасиму Сергеевичу про след говорили?
— Говорить-то нечего… Не знаю фамилии человека, не видел его в лицо… Один глаз только… Разбирать будут меня сегодня в шесть тридцать на совете дружины. Там расскажу.
— На совет дружины вместе пойдем, — заявила Аленка. — Выступать будем! Никитка, твой отец у директора был.
— Был?
— Не знаешь? Я его видела в большую перемену. Ты сказал ему про теплицу?
— Конечно! Я ему все рассказываю, что про меня…
…И вот Никита стоит перед советом дружины, как подсудимый. Стоит, сгорая от обиды и слушает гневные слова Герасима Сергеевича.
— Не верится, — закончил тот выступление, — что лучший активист, отличник учебы способен на такие выходки. Но факты говорят обратное. Надо разобраться.
— Можно, я скажу? — поднялся Костя. — Хоть я и не член совета дружины, но прошу, очень прошу дать слово! Можно?
— Мы слушаем.
— Герасим Сергеевич! Да ведь нам кто-то давно вредит! Слово даю, вредит! Следит кто-то за нами! Никита правду говорил. Он, тот самый, который следит, к нему в окно глазом одним заглядывал… Стекло оттаял и подсматривал! Он за нами в МТС на лыжах тайком ходил, в окно к Илье Васильевичу смотрел, чертежи стащил из пионерской комнаты через форточку и теперь в теплицу залез, навредил и, чтобы на него не думали, Никитину тетрадь подбросил! Это и проверять нечего: я Никиту с детства знаю… Чего вы смеетесь? — обиделся он, когда собравшиеся разразились дружным смехом. — Правильно говорю! Раньше я по чужим огородам лазил, а Никита — нет! Он, думаете, боялся? Никита — не трус, не любит он это дело! Не Якишев лазил в теплицу!
