Речка, протекающая через деревушку, берет начало не из ледников, прочим подобно, а из озера ртути, свергаясь тончайшим водопадом, и образует внизу водопада тоже нечто вроде озера, но болотистого, поросшего травой, окруженного трясиной и березовыми рощами. К болоту охотники и гнали Распятье, который не менял пути, но перемещался все медленнее

Наконец, олень выбежал на опушку у водопада и остановился. Навстречу, в перерез между ним и водопадом бежала восточная часть охотников. Увидев неуловимого, они остановились, не смея двинуться дальше

Рога оленя были высокие, выше его самого и в виде креста и непонятно было как может нести такой кривой крест. А крест обвило, опутало ветвями в розовых почках, костлявое разлеглось на нем скелет дерево

И вдруг олень издал зов, и в ответ послышался неясный гул, не то грохот, не то топот. И сколь вид смерти ни был опасен, опаснее был смысл топота, быстро разгаданный охотниками: надвигались зубры

Зубр почти перевелся в горах, подобно барсу. Иногда еще в глухих северных ущельях бродят стада, достигая дюжины голов, и случается даже, что стада объединившись покидают ущелье ради соседнего, в поисках лучшей пищи или избегая каких нибудь неприятностей. Говорят однако, что в годины великих несчастий зубры переправляются с северного склона на южный, увеличивая своими вторжениями размеры бедствия. Впрочем никто не помнит, когда это было в последний раз

Если одного зубра можно одолеть, то что поделаешь против лавины, даже с ружьем, не говоря о палке. Бежать на попятную? Но можно быть трусливым в жизни, а не на большой охоте, на большой охоте не отступают

Заслышав топот, западная кучка охотников также остановилась. А потом бросилась на лужайку, мимо оленя, навстречу товарищам. Все ждали. Было слышно, стадо ломает лес, приближаясь. Всякий знал: будет загнан в болото или растоптан. А олень?

Животное вновь испустило крик, точно насмешливый, и исчезло, словно растаяло. И с Распятьем затих тотчас же топот, и стало горцам ясно, что нет никаких зубров, что это выходка духов оленя оберегающих

Сколько неистовства и досад было в криках охотников! Но зобатый, узнав об исходе преследования, не рассердился, а забеспокоился еще больше. И хотя не мог не разрешить неудачникам обшарить ущелье, убивая надокучивших медведей, и довел до удачного конца погоню за кабанами, спугнутыми в низовьях, поплатившись столькими же людьми, хотя в виде особого приложения среди трофеев оказалась и рысь, история с топотом не переставала заботить. Шалости оленя? Нет, пророчество общей гибели! Но какой, откуда?

Восход луны положил конец охоте. Пользуясь прекрасной ночью, горцы без устали тащили, со всех концов, добычу к стоянке зобатого. И когда настал полдень, около председательского шалаша уже высилась груда звериных трупов, и ряд трупов человеческих, каковые предстояло хоронить, завернув, отомщенных, в шкуры зверей убийц или той же породы. Если же убийцы не было и породы его также, охотник хоронился временно, до дня мести...

Ивлита слышала перекличку и ведала, что происходит. Но не покидала изголодавшаяся, изнемогшая ледника, на котором лежал умирающий Иона

Первоначально хотела спуститься и позвать на помощь. Иона остановил ее. Он все равно умирает, так как ни начать вновь тайного преследования, ни отказаться от него не может. Пусть же Ивлита останется с умирающим, не покидая его без пользы

Выразив просьбу, Иона уже больше ничего не говорил, не мог или не хотел, неизвестно. Так и покоился на боку, как свалился, и не мигая, смотрел на Ивлиту. Та отвернулась, сидела рядом, то пальцем выводя на снегу узоры, то всматриваясь в долину, откуда с испарениями возносились сперва сумерки, а потом и ночь. Были ли в эту ночь на небе звезды? Когда стало светать, Ивлита о них вспомнила, но уже ничего не нашла...

Охотничьи костры красили небо так, что заря потеряла всякий смысл. Барабанный бой, подымаясь из ущелья, делал ожиданье смерти внизу и наверху торжественным до нелепости. Но внизу охотятся? А здесь? Лисица, которую там добивают, и Ивлита, одно ли и то же? И Ивлита вдруг поняла, что дымка, ползучая над страной, смертельна. Встать, бежать, все равно куда, только бы уберечься, жить еще недолго. И что страннее всего, откуда у нее страх смерти, почему ей, вдруг, не все равно?

Ивлита вскочила. Но рука умирающего вцепилась в одежду и точно окостенела. Разжать бы... Но прикоснуться к Ионе Ивлита была не в состоянии... Желала спастись, видела, что невозможно, и цепенела, предчувствуя недальную смерть

Иона крепился, в молчании, весь день. Но когда призывы кончавшейся охоты запрыгали по леднику и скалам, он наконец не выдержал. Первые слова были едва внятны, потом громче, и по мере того, как ночь крепчала, уже в крик обратились голоса умирающего. Как хотел он, чтобы друзья внизу услышали и его. Ни минуты не отчаиваясь, он с неистовством боролся, чтобы преодолеть невыгодные для звука условия, не получал ответа и орал не переставая

Человек ли ревет или буря? Какой человек может так неистовствовать? Сей безногий? Зажмурясь, заткнув уши, Ивлита хотела бы оглохнуть, да не могла. Сколь ни равнодушна она была к ветрам, теперь кожа вот вот готова была лопнуть под ударами (или ударами слов), и дольше выносить пытку было немыслимо. Если бы не рука

О чем он кричал, было не важно. Но голос его был такой дерзостью, столь оскорбительным, что Ивлита вспомнила об отце

И негодование овладело ею. Не раскрывая глаз, она шагнула к месту, откуда вырывался снизу голос, и нащупав ногой что то твердое, начала топтать

Голос прерывался, но не замолкал, продолжая густеть. Ивлита топтала, но заставить молчать не могла. Обессилела и грохнулась

И неожиданно рев замолк и настала немыслимая тишина. Ивлита отвела ладони от ушей и услышала только, как журчала вода, стекающая с покрытых снегом выступов. Ничего больше. Ни криков, ни воя. Журчит вода. Ивлита слушала, вслушивалась. Давно ли журчит? Всегда журчала, всегда будет, легчайшая песнь смерти. Должно быть Иона умер

Ивлита раскрыла глаза, но остановить подымавшихся век уже не могла, и они продолжали раздвигаться все шире, точно недостаточно было мгновения, чтобы ужаснуться зрелищу крови, которое в нимбе нового дня было рядом. И хрустальный голос Ионы, не человечий, нагорный, струился над кровью: “Ивлита, зачем Лаврентий тебя излечил от смерти, заставил жить? Ты была бы уже со мной”. “Иона, ты говоришь, или мертв?” Но нагнувшись над трупом Ивлита ничего не узнала. Сказаны были им слова, или только ею услышаны?..

Лаврентий? Какое ей до него дело? И вдруг Ивлита почувствовала, что у нее кружится ум, ее тошнит, охватывают одно за другим ощущения незнакомые, которых ни к чему приноровить она не может, что изнутри ее разливается свет и такое тепло, что ледник уже не из льда, а теплый, вот уже такой горячий, что нельзя стоять, до чего обжигает ноги. А внутри, но не где то, а в месте совершенно определенном, во всей вселенной единственном, происходит такое, что место от всех одних и тех же камней, одного и того же льда столь отличает, начало движения, начинающегося произвольно, и по себе, начало величайшего явления смерти неподвластного, возникновение новой жизни

В ответ на проклятия бури (или человека), на зовы своего ума (и ума умирающего), Ивлита отвечала бунтом, последним усилием пробиться за ненарушимые пределы. Она торжествовала

Ивлита бросилась в бегство. Но мертвый не пожелал выпустить из рук ее одежды. Не в силах бороться с ним, Ивлита была принуждена волочить за собой труп. На крутых склонах труп скатывался быстрей, сбивал ее с ног, увлекал, тащил вниз по снегу и она подымалась, пролежав в объятиях мертвого, и вся в крови. Все утро продолжался этот побег, пока Ивлита не приблизилась к стоянке зобатого. Битый зверь чернел издали величественным холмом

Но не успел покойник доставить и свою добычу, а раздирающий душу топот снова донесся, подымаясь к пастбищам. И потом зазвучали отдаленные и частые выстрелы, и голоса полные смертельной тревоги. И видела Ивлита, как пастухи, бросив зверей, с которых они уже снимали шкуры, и не подумав даже о блеявших в загородке козах, повскакали и стали спускаться к ельнику, с великой поспешностью. Она закричала, чтобы ее ждали, никто не обернулся. Она рванулась. Мертвец отвязался Но Ивлита преследовала бегущих голая