Девушка, которая честно пыталась меня понять после игры с «Виллой», но, конечно, не сумела, отправилась со мной на матч с «Уотфордом», и это был ее первый футбольный опыт. Нелепое знакомство: на стадионе не больше двадцати тысяч зрителей, да и те явились только для того, чтобы выразить свое глобальное неудовольствие всем, что происходило (я сам принадлежал к другой категории – я пришел потому, что всегда был там).

Игроки «Арсенала» потолкались по полю около часа и пропустили два мяча, и тогда произошло нечто странное: северная трибуна поменяла объект поддержки – громким ревом стала приветствовать любую атаку «Уотфорда» и при каждом промахе (а их насчитывались сотни) удрученно тянула «у-у-у-у!». С одной стороны, смешно, но с другой – безнадежно: болельщики настолько во всем разочаровались, что выразили свое презрение команде наиболее обидным способом – повернулись к ней задом, хотя в каком-то смысле это была палка о двух концах. Но понимание того, что дно достигнуто, принесло облегчение: кто бы ни возглавил команду (Венейблс поторопился дать понять, что он не собирается влезать в это болото), ниже опускаться было некуда.

После игры у главного входа состоялась демонстрация, однако, чего добивались эти люди, было неясно: одни требовали возвращения Хоуи, другие просто давали выход накопившейся злости. Мы потолкались среди них, но никто из моей компании не испытывал необходимой для участия в подобном действе ярости. Я не забыл, как по-детски, мелодраматично вел себя, когда после игры с «Виллой» говорил со своей подругой по телефону. Отчасти демонстрация болельщиков была мне даже выгодна, ибо оправдывала в глазах недоумевающей девушки мое дурное настроение: пусть видит, что я не один такой, нас много – тех, кто переживает о судьбе «Арсенала» больше, чем о чем-либо другом. Вот оно – то, что я тщетно пытался объяснить: футбол – не развлечение и не способ ухода от действительности, а особый мир. Я почувствовал себя отмщенным.

Моя мать держит двух котов: одного зовут О'Лири, другого Чиппи – прозвище Лайама Брейди, а на стенах гаража до сих пор видны следы сделанных мною двадцать лет назад надписей мелом: «Рэдфорд за Англию!», «Чарли Джордж!» Если моей сестре Джилл немного помочь, она и сейчас вспомнит имена игроков того состава «Арсенала», который добился двойной победы.

Как-то в мае 1986 года Джилл позвонила мне в лингвистическую школу. В тот период она работала на Би-би-си, а корпорация, по мере поступления главных новостей, объявляла их для сотрудников по громкой связи.

– Джордж Грэм, – произнесла она.

Я поблагодарил и повесил трубку.

Вот так всегда в нашей семье. Я чувствовал угрызения совести, ибо футбол вторгается не только в мою, но и в их жизнь.

Довольно неожиданное назначение: что бы ни говорил теперь председатель, Джордж был вторым или даже третьим кандидатом. И не получил бы этот пост, если бы не запомнился своей игрой за «Арсенал», когда я только начинал ходить на стадион. Он пришел из «Миллуола», который спас от вылета в низший дивизион, а потом вытянул в более высокий, но я не заметил, чтобы он хватал с неба звезды. И беспокоился, что, не обладая достаточным опытом, Джордж отнесется к «Арсеналу» как к очередной команде второго дивизиона, станет мыслить мелко, экономить и думать не о том, как переиграть другие клубы, а о том, как сохранить пост. И поначалу мои страхи получили подтверждение. За год он приобрел одного Перри Гроувза – за 50 тысяч фунтов у «Колчестера» – и тут же продал Мартина Киоуна, а затем Стюарта Робсона – молодых игроков, которых мы знали и любили. Команда обеднела: Вудкок и Маринер ушли, Кейтон собирался последовать их примеру, а новых футболистов Джордж упорно не покупал.

Первую игру «Арсенал» выиграл у «Манчестера» (гол на последних минутах забил Чарли Николас), и мы расходились со стадиона, испытывая чувство настороженного удовлетворения. Но следующие две закончились безвольными поражениями, и в середине октября у Джорджа начались неприятности. Затем последовала нолевая ничья с «Оксфордом» – такая же убогая, как все, что мы видели в последние шесть лет, и зрители на трибунах, выведенные из себя предполагаемой скупостью Джорджа, уже начали выкрикивать в его адрес оскорбления. И тут в середине октября мы разнесли «Саутгемптон» 4:0 (хотя надо признать, что все четыре мяча забили, когда был заменен травмированный вратарь противника) и на пару месяцев захватили лидерство в дивизионе. Однако Джордж сделал гораздо больше: он превратил «Арсенал» в нечто такое, что ни один человек, которому еще не стукнуло пятидесяти, ни разу не видел на «Хайбери», и в буквальном смысле спас всех болельщиков клуба. А счет… в ситуациях, когда фанаты надеялись максимум на один гол, команда стала регулярно забивать четыре, пять и даже шесть. В последние семь месяцев три разных игрока «Арсенала» пять раз делали хет-трик в одном матче.

Встреча с «Манчестер Юнайтед» была символична еще и по другой причине: с нее начиналось действие моего сезонного билета. Летом мы с Питом приобрели абонементы, хотя и не связывали с новым тренером никаких надежд – просто мы примирились с безнадежностью своей страсти, перестали притворяться, что футбол – мимолетная прихоть и мы будем ходить не на все, а только на некоторые игры. Я загнал кипу разовых билетов и на вырученные деньги накрепко связал свою судьбу с судьбой Джорджа, о чем потом не раз горько сожалел, впрочем, как правило, недолго.

Самая тесная футбольная связь – естественно, между болельщиком и клубом. Однако отношения болельщика и тренера бывают не менее прочными. Игроки не часто способны менять эмоциональный настрой нашей жизни, а тренерам это под силу, и когда назначают нового, у нас возникают мечты грандиознее тех, что вызвал приход предыдущего. Отставка или увольнение тренера «Арсенала» воспринимается не менее болезненно, чем кончина монарха: Берти Ми ушел примерно в то же время, что и Гарольд Уилсон, но нет сомнений, что первое событие значило для меня гораздо больше, чем второе. Премьер-министры, какими бы они ни были оголтелыми, злобными и несправедливыми, не играют в моей жизни такой роли, как тренеры «Арсенала». Четверых наставников «канониров», с которыми меня породнил футбол, я и в самом деле стал воспринимать как родственников.

Берти Ми был для меня дедушкой – добрым, немного не от мира сего, из того поколения, которое я не понимал; Терри Нейл – кем-то вроде отчима: свойский, юморной, но не любимый, как бы он ни лез вон из кожи; Дон Хоуи – суровым, флегматичным дядюшкой, нежданно сведущим в карточных фокусах на рождественской вечеринке. А вот Джордж… Джордж был для меня отцом – не таким сложным, как настоящий, но зато более пугающим (он, на удивление, походил на моего старика: высокий, безукоризненно ухоженный мужчина с явным пристрастием к строгой, дорогой одежде).

Джордж мне снился не реже, чем отец. В моем воображении он, как и в жизни, был твердым, целеустремленным, загадочным; обычно корил меня, застав за каким-нибудь непотребным делом, чаще всего сексуального свойства, и я жутко раскаивался. А бывало и наоборот – он что-то крал или кого-то бил, и я от унижения просыпался. Я не любил долго вспоминать эти сны или задумываться над их смыслом.

Джордж закончил свой пятый год в «Арсенале» так же, как начал первый – игрой с «Манчестер Юнайтед», но на этот раз «Хайбери» захлестнуло радостное чувство уверенности, предвкушения победы: мы выиграли чемпионат 1991 года примерно за сорок пять минут до начала матча – трибуны шумели, пестрели яркими цветами и сияли улыбками. На парапете верхнего западного яруса развернули огромный плакат: «Джордж знает»: всего два слова, но как они перекликались с моими сыновьими чувствами к этому человеку! Джордж действительно знал, чем могут похвастаться немногие отцы, и в тот волшебный день все его непостижимые решения (продажа Лукича, приобретение Линигана и даже упорство с Гроувзом) казались несказанно мудрыми. Наверное, маленькие мальчики мечтают именно о таких отцах – чтобы действовали и не объясняли своих поступков, побеждали, а потом говорили: «Вот, ты сомневался, а я оказался прав. Теперь будешь верить мне». Прелесть футбола в том и заключается, что он позволяет воплотить в жизнь несбыточную детскую мечту.