Но на самом деле Макдональд, Терри и новая эра клуба лишь отчасти способствовали моему возвращению под отчий кров. Просто я снова почувствовал себя школьником, и, как ни парадоксально, произошло это, когда я уже не учился в школе, а поступил на работу: после вступительных экзаменов в университет я подыскал себе место в огромной страховой компании в Сити – видимо, рассчитывал, что, сделавшись частицей города, дам некий выход своему очарованию Лондоном. Но все оказалось не так-то просто. Жить в городе мне было не по карману, и я ездил на работу из дома (почти вся моя зарплата уходила на железнодорожные билеты и выпивку по вечерам). Я даже не завел знакомства с лондонцами (хотя был твердо убежден, что истинные лондонцы – это те, кто живет на Гиллеспи-роуд, Авенелл-роуд или Хайбери-Хилл, но они мне никогда не попадались) – мои коллеги были по большей части такими же, как я, молодыми ребятами из пригородов.

И вот, вместо того чтобы начать жизнь взрослого обитателя столицы, я так и остался подростком с окраины – раздражающе безмозглым, каким был в школе (компания, где я работал, со дня на день должна была переехать в Бристоль, и мы все страдали от безделья); мы сидели в ряд за столами и, как один, изображали, что работаем, а вконец озлобившиеся инспектора, хоть и плевали на сидящее в крохотных закутках начальство, взирали на нас свирепее ястребов и, как только времяпрепровождение персонала становилось не в меру шумным, спешили сделать нам выговор. В такой обстановке футбольная тема была обречена на успех, и все длинное, смертельно жаркое лето 1976 года я проговорил о Чарли, сезоне двойной победы и Бобби Гоулде с одним из моих коллег – увлеченным и, следовательно, свихнутым фанатом, который собирался стать полицейским, как я выпускником университета. И вскоре былой пыл снова взял меня за горло безжалостной рукой.

Истинные болельщики клуба неизбежно где-нибудь встречаются: в очереди за билетами, в торгующем чипсами киоске или, скажем, в туалете станции техобслуживания; и, согласно этому закону неизбежности, я столкнулся с Киераном через два года – после финала Кубка 1978 года. Он сидел на парапете рядом со входом на «Уэмбли», ожидая друзей – его стяги горестно обвисли в послематчевом унынии, и я понял: не время вспоминать, что, если бы не наши разговоры в конторе в то лето, я бы, наверное, не пришел сюда сегодня и не сник бы точно так же в душе, как он с лица.

Но это совсем другая история. После моего возвращения на стадион – игра с «Бристол Сити» – я испытал такое чувство, словно меня обманули. Несмотря на представление Малкольма Макдональда и его пренебрежительный взмах рукой, заставивший предположить все самой плачевное, «Арсенал» выглядел не лучше, чем последние два года: судите сами – команда продула 0:1 на своем поле «Бристол Сити», коллективу, который с трудом переполз из второго дивизиона и четыре года бесславно барахтался в первом. Конечно, могло быть и хуже. Я потел под августовским солнцем, ругался и чувствовал, как накатывала прежняя тоска, без которой я вроде бы неплохо обходился. Так алкоголики совершают роковую ошибку, полагая, что достаточно сильны и могут без особых последствий налить себе по маленькой.

У меня сохранилась кассета (если кому интересно – «Самый лучший состав „Арсенала“ Джорджа Грэма»); на ней есть замечательный момент, связанный с Мал-кольмом Макдональдом: Тревор Росс перехватывает мяч на правом краю и пасует на левый до того, как защитник «Манчестер Юнайтед» успевает его атаковать; Фрэнк Стэплтон прыгает, бьет головой – мяч пересекает линию ворот и закатывается в сетку. При чем же здесь Супермак, если он не принимал никакого участия во взятии ворот? Дело в том, что он сделал отчаянный рывок, чтобы дотянуться до мяча, однако явно тщетный, и с поднятыми руками скрылся за правым срезом картинки. Вы ошиблись, если подумали, что он приветствовал автора гола, – Супермак давал понять, что мяч забил именно он (быстрый пытливый взгляд через плечо, и он сообразил, что товарищи по команде не собираются им восхищаться).

Игра с «Манчестер Юнайтед» – не единственный пример поразительной способности Макдональда претендовать на то, что происходило рядом с ним. Так, в следующем сезоне в полуфинальном матче на Кубок Футбольной ассоциации против «Ориента», согласно официальному отчету, два мяча забил Малкольм Макдональд. Но на самом деле все происходило не так: он оба раза откровенно мазал – не было бы никаких голов, если бы Супермак не попадал в защитника (каждый раз в одного и того же), после чего мяч описывал потешную дугу, перелетал через вратаря и оказывался в сетке. Но такие мелочи были ниже достоинства Макдональда: он ликовал так, будто прошел через все поле, обвел защитников и забил мяч в левый нижний угол ворот. Судя по всему, он явно не страдал самоиронией.

Во время той же самой игры с «Эвертоном» (которую «Арсенал» выиграл 3:1, после чего у нас возродились надежды, что кризис миновал и Терри Нейлу удалось сколотить команду, способную стать победителем Лиги) был еще один прикол. Супермака преследовал защитник: в подкате подняв мяч, он перекинул его через своего набегающего вратаря. Но в тот же миг Макдональд вскинул руки и, поглядывая на товарищей, побежал в сторону северной трибуны. Обычно защитники рады свалить на противника гол в свои ворота, но игрок «Эвертона», возмущенный наглостью Супермака, заявил газетчикам, что арсеналец № 9 даже не коснулся мяча. Однако и после этого честь гола приписывали Макдональду.

Его карьера в «Арсенале» оказалась недолгой. После трех сезонов он вынужден был уйти из-за серьезной травмы колена, а в последнем своем сезоне играл всего четыре раза. И тем не менее сумел превратить себя в легенду. Супермак демонстрировал великолепное искусство, когда бывал в ударе, однако такие мгновения на «Хайбери» случались редко. Его звездный час пробил, когда он играл за «Ньюкасл» – довольно посредственную команду, – но благодаря своему честолюбию сумел пробиться в пантеон славы «Арсенала» (см.: «Арсенал», 1886-1986" Фила Соара и Мартина Тайлора – историю команды, где на обложку вынесена фотография Макдональда, а вовсе не Уилсона, Брейди, Дрейка или Комптона).

Отчего же символом клуба стал именно Макдональд, сыгравший за «Арсенал» меньше сотни матчей, а не ветераны-арсеналыды, которые провели встреч в шесть-семь раз больше, чем он? Супермак был обаятельным игроком, что и стало причиной такого отношения к нему. Наша команда никогда не радовала обаянием, и поэтому мы притворились, что он лучше, чем был на самом деле. И, помещая на обложку нашей глянцевой книжки его фото, надеялись, что никто не вспомнит, что Супермак играл за «Арсенал» фактически всего два года, а значит, нас будут путать с «Манчестер Юнайтед», «Тоттенхэмом» или «Ливерпулем». Несмотря на процветание и славу «Арсенала», мы никогда не обладали характером этих команд – всегда оставались слишком мрачными и подозрительными к любому, кто отваживался проявлять собственное "я", но не любили это признавать. Миф о Супермаке – своего рода мошенничество клуба, в котором участвовали и все мы.

Я подал документы в Кембридж при удачных обстоятельствах и в удачный момент: университет активно искал абитуриентов, учившихся в государственных школах, и, несмотря на полувнятные ответы на вступительных экзаменах и косноязычие во время собеседований, стал студентом. Наконец мой усердно вырабатываемый выговор без буквы «эйч» принес свои плоды, хотя не те, что я ожидал: не признание на северной трибуне, а принятие в Джизус-колледж Кембриджского университета. Я уверен, что только самые старые университеты сохранили такое доверие к провинциальным классическим школам.

Что верно то верно, большинство футбольных болельщиков не обременены оксбриджскими степенями (болельщики – народ, и что бы ни писали о них газеты, народ, в массе своей, как известно, не кончал университетов). Но зато у футбольных болельщиков нет криминального прошлого, они не носят ножей, не мочатся в карманы и не делают ничего другого, что им старательно приписывают. В книге о футболе так и подмывает извиниться: за Кембридж, за то, что в шестнадцать лет я не ушел из школы, не сел на пособие по безработице, не залез в шахту и не угодил в заключение, хотя понимаю, что извиняться не следует.