Слившись с Файоной, Ллеу взял ее за руки. Девушка, казалось, ждала, как он проявит себя, выплеснется ли из ладоней и пальцев его то же самое пламя, что пульсировало в ней самой, готовое освободиться и проникнуть в его сердце и тело, сливая две души в одну.

И в момент величайшего наслаждения, наступивший одновременно у обоих, это пламя вспыхнуло — зримое, живое, оно потекло потоком синих искр от тела к телу, заставляя руки сиять…

Что-то шло от Файоны через пальцы к Ллеу — и от него к девушке.

Наконец, это слилось в одно, ослепительной вспышкой вырвалось из обоих и закачалось над их головами, точно крошечная шаровая молния, однако невесомая и теплая, а не обжигающая и способная нести смерть…

Но Конан этого не видел. Пока все племя с замиранием сердца наблюдало за происходящим, он в некотором недоумении думал, что все это, может быть, и хорошо для Всевидящих, но для нормального человека все же выглядит странно и дико.

Подобные брачные церемонии могли бы быть, куда ни шло, у зверей, да и то не у всяких, а тут…

— Пойдем со мной, — рядом с ним остановилась еще одна женщина, столь же привлекательная, как те, что были сейчас в центре всеобщего внимания, разве что чуть постарше; она улыбалась такой же открытой улыбкой, какая была присуща Ллеу. — Я прошла обряд две луны назад и теперь могу не участвовать в нем в течение одной зимы, пока не буду готова вновь стать вместилищем новой жизни, как сейчас. Теперь же я могу принадлежать каждому. Пойдем! Ты печален, потому что желал бы быть там, с ними, — она махнула рукой в сторону поляны, — но нет ничего проще, чем прогнать такую печаль, ведь теперь у тебя есть я…

С какой стати было отказываться от подобного предложения?!

У варвара давно не было женщины, а эта выглядела весьма соблазнительно и ровным счетом ничего не требовала.

Он даже не спросил ее имени, это не имело никакого значения. Женщины Всевидящих обладали удивительными качествами — они умели любить без слез, без жалоб, не играя и не интригуя, просто без остатка принадлежать тем, кто был с ними здесь и сейчас, не заботясь о завтрашнем дне и не сковывая партнера цепями благодарности, обязательств, обещаний.

На сомневаясь в настоящем, они ничего не требовали от будущего. Ведь как часто случается, что, жаждущая заверений в вечной любви женщина тем самым перечеркивает ценность и значимость этой минуты, радости настоящего.

И страстных объятиях этой дочери лесов Конан провел одну из самых восхитительных в своей на очень еще долгой жизни ночей, а поскольку его собственному любовному опыту мог бы позавидовать любой мужчина, то и она осталась вполне им довольна.

Так что, встретившись на следующее утро с Ллеу, киммериец находился в ничуть не менее, нежели юноша, приподнятом расположении духа, и они оба вполне готовы были к тому, чтобы продолжить путь.

Норргам вызвался сопровождать их до границы территории Всевидящих, а древний Оттфрид на прощение крепко прижал к себе Ллеу, не стесняясь столь бурного проявления чувств. Ведь юноша покидал эти леса навсегда, и встретиться с соплеменниками ему предстояло разве что на Серых Равнинах. Впрочем, если учесть, что, по словам Оттфрида, они никогда не будут разлучены полностью, это расставание было не столь уж и трагичным.

Вскоре варвар понял, почему глава рода Всевидящих утверждал, будто Ллеу в одиночку не выдержит длительного перехода. Юный красавец, как уже говорилось, был необыкновенно вынослив, мужествен, Силен и ловок, притом далеко не глуп, но при атом отличался совершенно детским простодушием, и никакие законы были ему не писаны. Ток что путешествие в его обществе было удовольствием весьма сомнительным.

Прежде всего, Ллеу постарался убедить своего спутника вернуться к Халане.

Мысли о женщине, тщетно ожидающей своего погибшего возлюбленного, не давали ему покоя, и хотя для того, чтобы встретиться с нею, требовалось преодолеть достаточно внушительное расстояние, пылкого юнца это не останавливало.

Вообще складывалось впечатление, что парень этот озабочен исключительно тем, чтобы найти побольше приключений на свою голову. Он вытянул из своего неразговорчивого спутника все подробности относительно антархов, Мангельды и Гринсвельда и мог часами с открытым ртом слушать рассказы об удивительных и часто трагичных событиях, с которыми волею судьбы оказался столь тесно связан. Да и не только о них — вообще о чем угодно.

Ведь Конан к двадцати годам успел исходить всю Хайборию, побывав в Шандарате, Офире, Шеме, Стигии, Шадизаре, Халоге, Бритунии, Коринфии, Аренджуне, Замбуле, и имел неисчислимый опыт сражений и побед, который не мог не поражать воображение Ллеу.

— В Туонелле никогда ничего не происходило, — объяснял парень свое неуемное любопытство.

— Да уж надо думать.

До сих пор это жуткое место варвар вспоминал с непреодолимым отвращением. Было похоже на то, что Туонелл вообще был как будто обособлен от окружающих территорий. Даже тамошний выговор резко отличался от манеры говорить, характерной для Коринфии и Бритунии, на границе которых располагалось это селение, и самого Ллеу подчас трудно было понять, так необычно звучала его речь.

Ему было не просто приспособиться жить в огромном мире, впервые открывшемся перед ним, взрослым парнем. Он не знал ни осторожности, ни опасений, его интересовало все, что происходило. Юноша наслаждался свободой, впитывал жизнь буквально всеми порами — и ему не терпелось испытать себя, доказать, что он тоже многое способен совершить. В то же время, иногда Ллеу становился необыкновенно задумчив; он вдруг полностью уходил в себя и не реагировал вовремя, когда к нему обращались, точно не слышал слов или внезапно переставал их понимать.

Очень недолго юноша пребывал в счастливом заблуждении, будто, если Туонелл остался в прошлом подобно кошмарному сну, то весь остальной мир настроен по отношению к нему столь же доброжелательно) как и он сам со своим распахнутым сердцем — по отношению к людям.

Тут ничего не требовалось объяснять словами, жизнь сама по себе была достаточно щедра на жестокие уроки. Так было, например, когда киммериец и Ллеу проходили через один из небольшим юродов и Коринфии, и по обыкновению остановились на постоялом дворе. Началось с того, что парень вдруг перестал жевать, сосредоточенно набивать себе желудок овощами и мясом, и в задумчивости уставился на своего спутника.

— Слушай, — проговорил он, — я вот тут подумал, ты вынужден расплачиваться за нас обоих, верно? У меня же нет денег.

— Ну и что тебе не нравится? — покосился в его сторону варвар. — Ты предлагаешь по такому случаю уморить тебя голодом?

— Не-ет, — протянул Ллеу, — но мне следует хоть что-то заработать.

— И каким же образом?..

Сидящий рядом с ними мужчина, по виду ремесленник, ухмыльнулся, прислушиваясь к разговору, а потом повернулся всем телом к Ллеу.

— Эй, парень, — ремесленник был уже изрядно пьян, что бросалось в глаза при одном взгляде на его красную рожу, — думаешь, где бы деньжат раздобыть, а? Давай-ка на спор, кто больше выпьет? Коли сумеешь меня обставить — кошель твой, — он потряс перед носом Ллеу мешочком, в самом деле под завязку набитым монетами, — а нет, так отработаешь долг, мне нужны крепкие парни…

У юноши разгорелись глаза — сомневаться в своих силах ему не было свойственно, и он уже хотел было согласиться, не уточняя даже, велик ли окажется в случае проигрыша долг и чем тогда придется заниматься.

Пришлось вмешаться Конану.

— Оставь его в покое, приятель, — с угрожающими нотами в голосе обратился он к незнакомцу, — нашел о чем спорить. Великая доблесть, кто круче вином накачается… — относительно себя варвар был убежден, что играючи обставил бы обоих вместе взятых спорщиков и по этой части, но Ллеу особых надежд не подавал — того с непривычки пара кувшинов пива наверняка свалит с ног, и что тогда?

Ремесленник разинул было рот, чтобы возразить, но габариты спутника юноши и его более чем решительный вид привели мужчину в явное смущение, и он благоразумно решил не связываться с черноволосым гигантом. Разочарованно и злобно шипя — легкая добыча явно ускользала из его рук, — он отошел от них и пересел за соседний стол, однако до конца так и не успокоился и принялся что-то возбужденно обсуждать с другими парнями, очевидно, отлично с ним знакомыми.