Религии делают бога тираном, наказующим неизбежные проступки, которым сам он потворствовал. Эта догма, послужившая основой всему язычеству, осталась и главным стержнем христианской религии, божество которой вызывает такую же ненависть и отвращение, как и самые отталкивающие божества идолопоклонников. Нет ничего удивительного, если с такими принципами этот бог внушает всем своим последователям страх и ужас; одной мысли о таком боге достаточно, чтобы ошеломить воображение и побудить человека к самым опасным безумствам.
Чтобы оправдать бога от обвинения в якобы кажущейся и временной его несправедливости, богословы придумали догмат загробной жизни. Они утверждают, что богу нравится испытывать на земле даже своих любимцев с твердым намерением сторицей вознаградить их в будущей жизни. Но, как я, кажется, уже говорил, испытание, которому бог подвергает своих лучших детей, или доказывает его несправедливость, хотя бы и временную, или опровергает его всеведение. Если бог всеведущ и ему открыты самые сокровенные уголки человеческого сердца, зачем ему испытывать свои создания? Если он решил их поддержать и оказал им милость, разве он не уверен, что они никогда не согрешат? Если же бог несправедлив и жесток, значит он и непостоянен и может хотя бы на некоторое время изменить своему характеру, а следовательно - и изменить своей божественной сущности, которая должна бы быть нерушимой. Что подумали бы мы о государе, который временно подверг своих фаворитов самому жестокому и незаслуженному обращению, чтобы их испытать, и который полагал бы все загладить, осыпав их в дальнейшем величайшими милостями? Разве не показался бы нам такой властелин злым, взбалмошным и жестоким? А между тем этого недоверчивого и подозрительного властителя еще можно бы понять и извинить, если бы он в собственных интересах подверг некоторому искусу своих слуг, желая испытать их преданность. Но это никак не применимо к всезнающему и всемогущему богу, которому в силу этих свойств нечего опасаться своих созданий. Мы видим, таким образом, что богословы заставляют бога играть странную - ребячливую, недостойную роль, когда утверждают, что он испытывает своих слуг, принуждая их безвинно страдать в этом мире в чаянии награды в мире ином. Богословы не поскупятся, конечно, на доводы, оправдывающие такое поведение бога; но это опять-таки будут указания на божественное всемогущество, на абсолютную власть над человеком, перед которым бог не обязан отчитываться в своих действиях, и мы снова, как всегда, убедимся, что богословие, желая оправдать бога, делает из него деспота и тирана, то есть самого ненавистного из повелителей.
Остаюсь и так далее.
ПИСЬМО ПЯТОЕ.
(О бессмертии души и о догме загробной жизни).
Итак, сударыня, мы подошли к рассмотрению догмата будущей жизни, согласно которому полагают, что, заставив людей пройти через искушения, испытания и превратности земного существования, бог вознаграждает их или наказывает в жизни загробной в зависимости от того заслужат ли они его любовь или гнев. Эта догма - одна из основных в христианском вероучении утверждается на множестве принципов и предположений, в полной абсурдности которых и несовместимости с представлениями той же религии о божестве мы уже убедились. Действительно, эта догма предполагает, что человек в состоянии оскорбить или ублаготворить повелителя вселенной, повлиять на его настроение, разжечь его гнев, огорчить его сопротивляться его воле, не подчиняться его власти. Эта догма предполагает свободу человека - принцип, который мы только что нашли несовместимым с благостью, справедливостью и всемогуществом бога. Она предполагает, что богу необходимо испытать свои творения и заставить их, так сказать, пройти известный искус, чтобы определить их дальнейшую судьбу. Догма эта предполагает, что бог, сотворивший человека для счастья, бессилен сразу же наставить его на путь к вечному блаженству. Она предполагает, что человек переживает самого себя и после смерти будет в состоянии думать, чувствовать, действовать, как и при жизни. Одним словом, она предполагает бессмертие души; эта догма была неизвестна законодателю иудеев, ни разу не обмолвившемуся о ней народу избранному самим богом; во времена же Иисуса Христа в Иерусалиме к этой догме относились по-разному; одни ее допускали, другие отвергали; сам же мессия, пришедший наставлять народы на путь истинный, ничего определенного по этому вопросу не высказал; эта догма, невидимому, зародилась в Египте или Индии, еще до возникновения иудейской религии, а евреям стала известна только после того как они познакомились с языческой философией и доктринами Платона (1).
Каково бы ни было происхождение этой догмы, христиане с жадностью на нее набросились и сочли ее весьма подходящей для своего вероучения, все принципы которого построены на чуде; они, конечно, почли бы преступлением принять догму, хотя сколько-нибудь сообразную с разумом. Итак, не доискиваясь до первых изобретателей этой непостижимой догмы, рассмотрим ее сущность; посмотрим со всей возможной трезвостью, насколько серьезны поддерживающие ее принципы; примем ее, если она окажется оправданной, и отбросим, если не найдем никаких доказательств ее истинности, если она окажется противоречащей разуму, даже если вся античная древность считала ее незыблемой, даже если эта идея была принята большею частью человечества.
Все люди, признающие бессмертие души, принимают душу за нечто, отличное от тела, представляющее самостоятельную сущность, именуемую духом. Если спросить, что такое дух, нам скажут: это то, что не есть материя, а если мы спросим, что надо понимать под тем, что не есть материя единственное, о чем мы можем составить себе представление,- нам ответят, что это дух. Вообще же, начиная с самых диких, первобытных людей и кончая самыми тонкими мыслителями, все пользуются словом "дух" для обозначения некоего побудителя, о котором не могут себе составить ясного понятия: это слово всегда обозначает нечто, о чем не имеют никакого представления.
И тем не менее считается, что это неизвестное нечто, по своей сущности совершенно отличное от тела, оказывается в состоянии приводить тело в движение,- тайна совершенно непостижимая. Мы видели, что эту духовную сущность объединяют с материальным телом и объявляют, будто бы она руководит его действиями. Так как считалось, что материя не может ни мыслить, ни чувствовать, ни желать, было решено, что все эти процессы станут понятнее, если их приписать существу, представления о котором еще менее ясны, чем наши знания о материи. И вот, чтобы объяснить связь тела с душой, пришлось изобрести множество совершенно необоснованных пред положении. Наконец, будучи не в состоянии преодолеть все трудности, вытекающие из двойственной природы человека и из признания, что в человеке воплощено существо, отличное от него, богословы прибегли к утверждению, что союз тела и души - великая тайна; на добром французском языке это означает бессмыслицу; когда богословы не в силах справиться с тем или иным утверждением, они прибегают - как к последнему средству - к всемогуществу бога, к его верховной воле, к чудесам.
Вот к чему сводится метафизический язык безудержных мечтателей, которые уже много веков твердят нам о душе и ее нематериальной сущности, о которой они не имеют никакого понятия, о духе, то есть о существе, совершенно недоступном познанию; вся эта богословская болтовня сводится к пышным словам, импонирующим невеждам, но, в сущности, выдающим незнание того, что такое душа; богословы называют духом всякую причину, природа и способ действия которой им неизвестны; они утверждают, что бытие и деятельность духа - результат всемогущества бога, сущность которого еще более чужда человеку и еще более непостижима и сокровенна, чем даже сама человеческая душа. Все эти ничего не говорящие слова составляют премудрость богословов всего мира, которые смыслят во всем этом, право же, сударыня, не больше вашего.
Если вы хотите составить себе хоть сколько-нибудь ясное представление о себе самой, отбросьте предрассудки богословия, повторяющего слова, не связанные ни с какими ясными понятиями; отличая душу от тела, богословие тем самым лишь умножает число неразумных существ и делает еще более непонятными и темными и без того смутные понятия человека о самом себе. Наши представления окажутся, по крайней мере, и проще и точнее, если мы, познавая себя, будем руководствоваться природой, опытом и разумом; эти источники наших знаний докажут нам, что человек воспринимает мир посредством материальных органов своего тела, что он видит только глазами, осязает только кожей, слышит только ушами, и если ни один из этих органов не получил толчка извне, не был предварительно возбужден,- человек не может иметь ни представлений, ни мыслей, ни памяти, ни понятий, ни суждений, ни желаний, ни воли. Опыт покажет нам, что только телесные, материальные существа в состоянии воздействовать на телесные органы и что без этих органов так называемая душа не могла бы ни думать, ни чествовать, ни желать, ни действовать. Все убеждает нас в том, что душа подвержена тем же изменениям, что и тело: она развивается, становится зрелой, стареет и слабеет вместе с телом; и, наконец, все говорит нам, что она должна и умереть вместе с ним, если не предположить, что человек сможет ощущать, уже не имея органов для ощущений, что он сможет видеть и слышать, не имея ни глаз, ни ушей; что он сможет иметь представления и перерабатывать их своим рассудком, не получая впечатлений из физического мира; что он, наконец, сможет наслаждаться или страдать, не имея нервов и утратив чувствительность.
