В основу христианства положена вера в единого бога; она определяет его как чисто духовную сущность, как извечный разум, неизменный и ни от чего и ни от кого не зависящий, который все может, все делает, все предвидит, который все собою наполняет, из ничего сотворил мир, заботится об этом мире и со всей премудростью, благостью и справедливостью им управляет.
Таковы представления христианства о боге. Теперь посмотрим, согласуются ли они с другими положениями этой религиозной системы, считающей себя плодом божественного откровения,- иными словами, утверждающей, что христианский бог только своим последователям открыл истины, утаённые им от всего остального человечества, для которого божественная сущность осталась, таким образом, скрытой. Стало быть, христианская религия зиждется на особом откровении. Кто же был удостоен этого откровения? Прежде всего Авраам, а впоследствии и все его потомство Ч Бог - вседержитель мира, небесный отец всех людей - пожелал явить себя только потомкам некоего халдея, удостоившимся в течение тысячелетий познания истинного бога. Вследствие особого божественного благоволения иудейский народ оказался в течение долгого времени единственным обладателем познаний, одинаково необходимых всем людям. Только этот народ мог правильно разбираться в вопросах о высшем божестве; все прочие народы блуждали в потемках или же имели самые бессмысленные, нелепые и превратные представления о владыке природы.
Итак, мы с первых же шагов видим, что христианство опровергает благость и справедливость своего бога. Самый факт откровения показывает пристрастного бога, отдающего свою любовь нескольким избранникам в ущерб; всем остальным своим творениям; бога, который считается только со своими прихотями, а не с действительными заслугами людей; бога, неспособного обеспечить счастье всем людям и отдающего свои милости нескольким любимцам, имеющим на это не больше оснований, чем все прочие смертные. Что бы вы сказали об отце, возглавляющем многочисленное семейство, который выказывал бы заботы и ласки только одному своему ребенку, только с ним одним виделся и упрекал всех остальных детей в том, что они его мало знают, в то время как сам никогда не позволял им приближаться к себе? Не обвинили ли бы вы такого отца в своенравии, в жестокости, в безрассудстве, в безумии, если бы он гневался на тех из своих детей, которых он сам же изгнал из своего сердца? Разве вы не упрекнули бы такого отца в несправедливости, на которую способны только самые безумные представители человеческого рода, если бы он наказывал своих детей за то, что они не выполнили его приказаний, которых он им и не давал?
Итак, сударыня, заключите вместе со мной, что откровение избранным предполагает не благого, беспристрастного, справедливого бога, а своенравного, капризного тирана, который, если и выказывает доброту и снисхождение по отношению к некоторым из своих созданий, то ко всем другим проявляет крайнюю жестокость. А такой вывод приводит нас к тому, что откровение доказывает не благость, а несправедливость и пристрастность бога, который, если верить религии, должен быть преисполнен мудрости, милосердия и справедливости, которого религия изображает как отца всех земных тварей. Если божественные избранники, ослепленные корыстью и самолюбием, восторгаются глубинами божественного промысла, потому что божество осыпает их благодеяниями в ущерб им подобным, то всем прочим людям - жертвам его пристрастия - бог должен казаться очень жестоким. Только безмерная гордыня могла внушить этим немногим людям уверенность в том, что они - излюбленные чада господни и составляют счастливое исключение из всех себе подобных; ослепленные тщеславием, они не поняли, что, признавая избранниками народа себя или некоторые народы, они тем самым опровергают бесконечную божественную благость, равно распространяющуюся на всех людей, которые должны быть равны в глазах бога, если правда, что все они творения его рук.
И, тем не менее, именно на таком откровении основаны все религии мира. Как всякий человек в своем тщеславии мнит себя центром вселенной, так и каждый народ пребывает в уверенности, что в отличие от всех прочих народов он должен пользоваться исключительной любовью вседержителя вселенной. Индусы воображают, что Брама 1 явил себя только им одним, иудеи и христиане убеждены, что мир создан только для них и что только они удостоились божественного откровения.
Допустим хотя бы на одно мгновение, что бог действительно являл себя людям. Каким же образом бесплотный дух мог быть воспринят человеческими чувствами? Какую форму должен был принять этот бесплотный дух? Какими физическими органами он должен был пользоваться, чтобы говорить с людьми? Каким образом бесконечное существо могло войти в сношения с существами конечными? Мне ответят, что, снисходя к слабости своих творений, бог пользовался посредничеством некоторых избранников и через них возвещал свою волю всем остальным людям; что эти избранники были просвещены божественным духом и что бог говорил их устами. Можно ли, однако, представить себе, чтобы бесконечное существо могло соединиться со смертной человеческой природой? И каким образом могу я убедиться в том, что человек, выдающий себя за божественного посланника, не рассказывает людям собственных фантазий или же сознательно, с корыстными целями, не обманывает их и не выдает свои слова за божественные прорицания? Какими способами могу я убедиться, что его устами действительно глаголет бог? Мне тотчас же возразят, что бог, дабы придать больший вес словам избранников, сообщил им известную долю собственного всемогущества и что в доказательство своего божественного посланничества они творили многие чудеса.
Тогда я спрошу: что же такое чудо? Мне говорят, что это - действие, противоречащее законам природы, установленным самим богом; тогда я скажу, что в соответствии с моими представлениями о божественной мудрости мне кажется невозможным, чтобы неизменный бог смог когда-либо менять те мудрые законы, которые он сам же установил; а отсюда я заключаю, что, принимая во внимание мои представления о мудрости и неизменности бога - вседержителя вселенной, чудеса невозможны. К тому же чудеса и не нужны богу; разве, будучи всемогущим, он не может по желанию изменить разум своих творений? Чтобы в чем-либо убедить эти творения, ему стоит лишь захотеть, чтобы они в этом убедились; ему стоило бы лишь сообщить людям о вещах ясных, понятных, доказуемых, и они, конечно, покорились бы очевидности; для этого богу не понадобилось бы ни чудес, ни посредников; истины самой по себе совершенно достаточно, чтобы убедить человека.
Если мы, тем не менее, допустим и нужность и возможность чудес, то на каком основании смогу я судить о том, согласуются ли с законами природы или противоречат им те чудеса, которые на моих глазах совершает божественный посредник? Разве мне знакомы все законы природы? Разве человек, выдающий свои слова за божественное откровение, не может совершенно естественными, но не известными мне средствами творить дела, которые могут мне показаться чудесными? Как же мне убедиться в том, что меня не обманывают? Разве мое незнание секретов и источников силы какого-либо чудотворца не даст ему возможности одурачить меня и внушить мне именем бога благоговение к любому ловкому мошеннику? Таким образом, я не могу не относиться подозрительно к любому чуду, даже если оно совершается на моих глазах. А что же говорить о чудесах, происходивших за тысячи лет до моего появления на свет? Мне скажут, что эти чудеса засвидетельствованы множеством очевидцев; однако, если я не могу полагаться на себя самого, когда дело идет о чуде, как же мне положиться на других, которые могли быть и невежественнее и глупее меня, или же могли быть заинтересованы в показаниях, не соответствующих действительности?
С другой стороны, если и допустить возможность чудес, то что могут они мне доказать? Не заставят ли они меня поверить, что бог воспользовался своим всемогуществом, чтобы убедить меня в вещах, диаметрально противоположных тем представлениям, которые я должен составить себе о его сущности, его природе, его божественных свойствах? Если я убежден, что бог неизменен, чудо не заставит меня поверить, что бог может измениться в своей сущности. Если я уверен, что этот бог справедлив и добр, никакое чудо никогда не заставит меня поверить, что этот бог может быть несправедлив и жесток. Если я проникнут убеждением в его премудрости, все чудеса мира не уверят меня в том, что бог может вести себя и говорить, как безумец. Уж не скажут ли мне, что бог творит чудеса, чтобы опровергнуть собственную сущность, что эти чудеса должны якобы искоренить в человеческом уме все представления людей о божественном совершенстве?!
