Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Это признание переполнило чашу терпения богов, и они решили отомстить Локи. Как гласит миф, Локи ускользнул из дома Эгира, превратился в лосося и спрятался в водопаде, однако асы его поймали и связали кишками собственного сына Нарви. Скади, дочь великана Тьяцци, которую Локи также оскорбил на пиру, подвесила над его лицом ядовитую змею. Сигюн, супруга Локи, подставляла под каплющий яд чашу; когда же чаша переполнялась и Сигюн ее опорожняла, яд капал прямо на лицо Локи, и тот корчился так, что содрогалась земля. Связанный и казнимый, Локи осужден пребывать в некоей пещере до того мгновения, пока не придет срок битвы перед концом света и он не вырвется на свободу.

* * *

Скандинавская мифология отличается от прочих мифологий индоевропейского ареала прежде всего тем, что в ней особое значение придается судьбе. Этот «мировой закон» определяет не только поступки людей (как, скажем, в мифологии греческой или кельтской), но и деяния богов. Никто из них, даже сам Один, не властен изменить того, что предначертано судьбой: Бальдру суждено погибнуть — и он погибает, несмотря на все усилия асов; Фенриру суждено вырваться из пут — и он вырывается, как ни удерживают его боги; миру суждено быть разрушенным — и он разрушается, вопреки героизму асов в последней схватке перед концом света.

А.Я. Гуревич называл скандинавское представление о судьбе «активистским», противопоставляя его представлению «фаталистическому», когда герой покоряется возвышающейся над ним силе; жизненные установки героев (и богов) скандинавских преданий противоречат «фатализму, превращающему человека в безвольное орудие безличной судьбы». Скандинавский герой «не отделен от своей судьбы, они едины, судьба выражает внеличную сторону индивида, и его поступки только раскрывают содержание судьбы. Он осознает себя как личность постольку, поскольку ощущает в себе свою индивидуальную судьбу».

Скандинавские боги действуют в «пространстве судьбы», представленном двумя проекциями мифологического мироздания — горизонтальной, противопоставляющей освоенный мир (Асгард и Мидгард) миру неосвоенному (Утгард), и вертикальной, которую удерживает и структурирует мировое древо ясень Иггдрасиль, выступающее и как древо судьбы с норнами у корней; действуют, сознавая, что все их деяния ведут, если воспользоваться современным физическим термином, к нарастанию энтропии и к гибели мира. Но бездействовать нельзя, иначе это — не жизнь.

Глава 4

СКАНДИНАВСКАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ: Рагнарек — гибель богов

Эсхатологические мотивы в мифологии. — В круге вечного возвращения. — Миф и история. — Эсхатология и этика. — Миф о Бальдре. — Миф об умирающем и воскресающем боге. — Омела. — Дж. Фрэзер о Бальдре и омеле. — Предвидение Рагнарек. — Силы противников. — Битва перед концом света. — Рагнарек. — Возрождение мира. — Gotterdammerung Рихарда Вагнера.

Эсхатология — представление о грядущем конце мироздания — сложилась, по всей вероятности, под влиянием формирования концепции исторического времени — противопоставляемого времени мифическому, циклическому, существующему, по образному выражению М. Элиаде, «в круге вечного возвращения». В рамках мифического времени эсхатологические мотивы в мифах если и присутствуют, то, скажем так, в латентной, неявной форме. К таковым мифам можно отнести рассказы о древнейшем потопе или пожаре, о гибели старшего поколения богов (великанов, титанов), обитавших на земле до появления человечества. Классический пример эсхатологического мифа в границах мифического времени дает индийская мифология, которая содержит представление о космических циклах гибели и обновления мира: вселенная гибнет, когда засыпает Брахма, — и возрождается, когда наступает новый день бога-творца. Этот процесс повторяется непрерывно, разве что он весьма длителен (протяженность дня Брахмы — тысяча «больших веков», или махаюг, каждый из которых равен 4 320 000 человеческих лет, а сам Брахма живет сто «лет Брахмы», причем каждый его год насчитывает 311 040 000 000 000 человеческих лет). С появлением исторического времени идея истории как процесса движения от начала к концу — идея, с течением веков выкристаллизовавшаяся в прославляемое одними и проклинаемое другими понятие прогресса, — проникает и в мифологическую цикличность. Мир создается, чтобы быть разрушенным, причем теперь гибель мира затрагивает не только старшее поколение обитателей земли, но буквально всех, в том числе людей. Квинтэссенция «историзации» мифологии — христианская апокалиптика с ее мотивами Судного дня и Страшного суда. Кстати сказать, в христианской мифологии, как и в мифологиях иудаистической и иранской, эсхатологическая тема приобретает «этическую составляющую»: гибель мира неизбежна, поскольку он погряз в грехе, и только очищение огнем способно принести избавление от скверны.

Скандинавская мифология — во всяком случае, на той, достаточно поздней стадии своего развития, которую сохранили для нас песни «Старшей Эдды» и прозаические фрагменты «Младшей Эдды»[46] — безусловно исторична; в ней присутствует «направленное» время, движущееся от начала к концу. Она уникальна в том отношении, что эсхатологическая тема составляет основное ее содержание; более того, в скандинавской традиции гибель мира неизбежна, поскольку мироздание рукотворно, а потому обречено состариться, одряхлеть и умереть, — и вместе с мирозданием гибнут боги, гибнут раз и навсегда[47].

Скандинавская мифологическая этика не ведает греха (в христианском значении этого слова). Миру суждено погибнуть отнюдь не потому, что боги нарушают собственные клятвы, прелюбодействуют или ополчаются друг на друга. Нет, мир погибнет лишь потому, что такова его судьба (недаром Рагнарек переводится и как «гибель», и как «судьба богов»).

* * *

Эсхатологический мотив судьбы отчетливо звучит в предваряющем миф об уничтожении мира и уходе великих богов мифе о гибели светлого бога Бальдра. По замечанию Е.М. Мелетинского, «миф о возникновении смерти от копья и первом ритуальном жертвоприношении в рамках воинских инициаций — убийстве юного бога Бальдра — становится прологом к собственно эсхатологическому циклу и обратному превращению космоса в хаос».

Гибель Бальдра, напророченная вельвой, предопределена изначально; более того, она — естественное следствие цепи событий, первым из которых было сотворение мира. Как пишет О.А. Смирницкая, «война асов и ванов, строительство Асгарда, смерть Бальдра — эти и другие события проходят перед нами не как отдельные сцены из жизни богов, а как акты вселенской драмы, конец которой известен. Все оказывается взаимосвязанным в судьбах мира. Добро прорастает злом, неутомимая деятельность богов расшатывает основы устроенного ими мира, приближая в конце концов его гибель. В своем стремлении к власти боги попирают законы, ими же установленные. Сам Один, оказывается участником событий, ход которых ему неподвластен. Боги, как и все сущее, не избегнут приговора судеб.»

Скандинавская мифология. Энциклопедия - i_029.jpg

Б. Фогельберг. Бальдр (1840 г.).

Зачином к мифу о гибели Бальдра выступает предание о зловещих снах, которые с некоторых пор стали преследовать юного бога. Обеспокоенный этими сновидениями, отец Бальдра Один отправился в Хель и своим колдовством поднял из могилы прорицательницу-вельву, чтобы вызнать у нее, отчего «сны у Бальдра такие зловещие». Вельва отвечала, что в мире мертвых для Бальдра приготовлены богато украшенные палаты, то есть подтвердила, что Бальдру суждено погибнуть. На настойчивые расспросы Одина она также поведала, что убийцей Бальдра станет его брат Хед:

Один сказал:
«Вельва, ответь!
Я спрашивать буду,
чтоб все мне
открылось:
еще хочу знать,
кому доведется
стать Бальдра убийцей,
кто сына Одина
смерти предаст».
Вельва сказала:
«Хед ввергнет
сюда дерево славы;
ему доведется
стать Бальдра убийцей,
он сына Одина
смерти предаст.
Больше ни слова
ты не услышишь»[48].
вернуться

46

Оба текста относятся к XIII в., между тем как христианство распространилось в Скандинавии в X–XI вв.

вернуться

47

Возможно, нежеланием «расставаться» с «привычными» богами отчасти объясняется эвгемеризация скандинавских божеств в «Саге об Инглингах» и в прологе к «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона. Может быть, это — в известной степени попытка «продлить жизнь» богов, изобразив их не божествами, а много знавшими и много умевшими людьми, первыми правителями Скандинавии.

вернуться

48

«Сны Бальдра» («Песнь о Вегтаме»). Перевод А.И. Корсуна. — Примеч. ред.

18
{"b":"121801","o":1}