Весь день я промучилась без какого-либо видимого прогресса, хотя Мэв уверяла меня, что роды занимают мало времени. Я то ходила, то ложилась, то вцеплялась в прикроватные столбики, и женщин я своих то проклинала, то благодарила. На протяжении всего этого времени они были моими спасительницами — растирали мне спину и ноги, меняли мне сорочки и простыни, накрывали меня одеялами или остужали влажными тряпками, в зависимости от того, жарко мне было или холодно. Когда из меня вырвались околоплодные воды, и схватки стали еще сильнее, я решила, что скоро рожу. Мне было все равно, кто это будет, мальчик или девочка, я уже хотела увидеть своего ребенка.

По мере приближения ночи я начала слабеть, но все мои усилия ни к чему не приводили. К утру следующего дня мужество покинуло меня, а страх сделал меня мелочной и раздражительной.

Зато Мэв стала нежной и ласковой, позабыв о своей обычной строгости. Она обучила меня заговору, который мы начали произносить с ней вдвоем, — она хриплым голосом, а я — слабым и тихим:

Весь следующий день я провела на ногах, время от времени опираясь на своих помощниц и опускаясь на колени. Я почти не спала, ничего не ела и пила лишь воду или травяные настои, которые мне давала Мэв. Она требовала, чтобы мы послали за местной повитухой, но я отказывалась. От страха перед посторонними и из-за того, что мысли у меня путались, я чувствовала, что могу полагаться только на себя.

— Моя тетка приедет, — повторяла я, — они скоро будут здесь.

Элла то и дело подходила к окну по моей просьбе и даже поднималась на зубчатую стену, хотя Мэв считала это пустой тратой времени и предпочитала отправлять ее за сухой лавандой в кладовую. Она посыпала ароматной травой пол и втирала ее в мои ладони, чтобы облегчить боль.

Время от времени из-за двери раздавались мужские голоса — Макбета и его дяди, которые шептались с Мэв, когда она к ним выходила. Всякий раз, возвращаясь в комнату, она принималась упрашивать меня, чтобы я позволила им послать за помощью.

— Макбет очень волнуется, — говорила она. — Его первая жена…

— Молчи, — одновременно с Эллой воскликнула я.

Я по-прежнему отказывалась принимать помощь от посторонних. Мэв повторяла, что она кормилица, а не повитуха.

— Мое дело укачивать ребенка, мыть его, петь ему колыбельные, — говорила она. — А не помогать матери производить его на свет.

К концу второго дня я была окончательно измучена и раздражена, так что не могла выносить даже чужих прикосновений. Я стонала, меня била дрожь, и я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Впрочем, Мэв это только вдохновляло, и она говорила, что это признаки того, что проход для младенца открывается. Но потом потуга проходила, и я оставалась в мареве боли и усталости.

Мэв делала все возможное, чтобы облегчить мои страдания. Она растирала меня мазями и поила горячим настоем земляничных листьев с ромашкой и базиликом. Она приказала Элле принести из кузни два металлических прута и положила один под кровать, а другой перед дверью, чтобы отогнать фей, которые могут попытаться выкрасть новорожденного. Она повесила красные нити в изголовье кровати, распустила мне волосы и развязала все узлы, включая ремешки на своем платье и платье Эллы. Кроме этого она поставила за дверь корзину, полную лепешек и сыра, опять-таки чтобы умилостивить фей и отвлечь их от новорожденного.

Она положила на блюдо тлеющий торф и принялась обносить его вокруг кровати слева направо по периметру комнаты, напевая какой-то мелодичный умиротворяющий заговор. Потом она послала Эллу разбросать угли по всему двору и приказать стражникам открыть все имеющиеся двери. Все должно было быть распечатано, чтобы помочь матери произвести на свет ребенка.

— Феи не получат этого ребенка, — прошептала Мэв, обращаясь к Элле.

Вскоре боль стала непереносимой, но ребенок так и не появлялся на свет. Мэв сидела рядом со мной и качала головой. Вид у нее тоже был измученный.

— Ты встретишься со своей матерью раньше, чем тебе бы этого хотелось, — резко заметила она, — потому что твое упрямство стало сейчас твоим врагом. Поверь мне и своему мужу. Мы не допустим, чтобы тебе причинили вред.

— Я должна быть сильной, — задыхаясь, ответила я, — мама сказала, чтобы я была сильной.

— Но она не просила тебя быть глупой, — рявкнула Мэв.

— Ру, твой ребенок неправильно повернулся, и Мэв не уверена, что нам удастся развернуть его обратно, чтобы он родился, — сказала Элла, гладя мои влажные волосы.

Я вздрогнула и покачала головой.

В дверь постучали, и Элла выскочила в коридор. Через мгновение она вернулась.

— Морей сам отправился за повитухой, — сообщила она Мэв.

— Значит, у него больше ума, чем у его жены, — ответила моя кормилица.

Я сжала зубы, но протестовать уже не могла, так как на меня снова начали накатывать волны потуг. Помоги мне, Бригида. У меня возникло ощущение, что я действительно умру.

А потом — я не знаю, когда это произошло, ибо я утратила чувство времени, — дверь распахнулась, и в комнату вошла женщина. Она была молода и красива. Когда она прикоснулась своей прохладной рукой к моему горячечному лбу, мне показалось, что это прикосновение ангела. Она сняла плащ, закатала рукава и начала задавать вопросы Мэв, которая с готовностью принялась на них отвечать. Женщина обтерла мое лицо и руки влажной тряпкой.

— Милая моя, как ты, наверное, страдаешь, — промолвила она. — Я — Катриона из Кинлосси. Дай я помогу тебе. — Взгляд ее серых глаз был спокоен, и я кивнула. Ее руки скользнули под одеяло, и легкие тонкие пальцы обхватили мой пульсирующий, напряженный живот.

Потом она обмакнула пальцы в масло, и они быстро и осторожно проникли внутрь меня. Она потянула, и я закричала, она сделала это еще раз, а потом приказала Мэв помочь мне встать на четвереньки; потом было снова масло и снова эти будоражащие прикосновения, сопровождающиеся перешептываниями женщин. Но я была готова на то, чтобы меня даже связали, как курицу, лишь бы эта Катриона вытащила из меня младенца и спасла нас.

Она попросила воды, а когда Мэв принесла ей глиняную тарелку, достала что-то из кармана. Я заметила блеск серебра и золота — это были монеты и кольца. Она опустила их в воду и начала размешивать, напевая себе под нос:

Такое обращение к Бригиде, знак которой я носила на своем плече, подействовало на меня умиротворяюще. Я вцепилась в простыню, пока Катриона произносила свое заклинание, позвякивая монетами и кольцами. Потом она поднесла тарелку к моим губам.

— Пей, — сказала она, и я послушалась. Она обтерла мне лицо этой водой и отставила тарелку.

— А зачем нужны монеты? — спросила Элла.

— Чтобы укрепить ее дух и придать ей мужества, — ответила Катриона. — С помощью монет она выкупит ребенка у злых сил, которые не хотят его выпускать. А теперь надо подождать.

Не знаю, сколько это продолжалось, — я металась и стонала, как дух в изгнании. Повитуха снова осторожно потрогала мой живот. Я затряслась от напряжения, тужась изо всех сил.

— Хорошо, — сказала Катриона. — Пойду позову Макбета или Банхори, чтобы они поработали родильным креслом. Они оба ждут не дождутся. Ты слишком слаба, чтобы…

— Нет, только мои женщины и ты, — выдохнула я.

Следующая потуга была еще сильней, чем предыдущие. Когда она прошла, женщины подняли меня, так что я оказалась на корточках. Катриона принялась массировать мне живот, проталкивая ребенка дальше, и я взревела, как корова, но мне было уже все равно, я хотела лишь одного — чтобы она спасла меня и моего ребенка. Ребенок затрепыхался во мне, как огромная рыба, и я снова ощутила распирающую потугу. Женщины соединили руки, образовав для меня кресло, и я словно оказалась в самом центре вихря.