– А вы кто такой? Предъявите ваши документы, – потребовал в свою очередь Шилин.

– Я из губчека. – Сапежка достал из кармана удостоверение, протянул Шилину.

Тот пробежал глазами по тексту, вернул удостоверение Сапежке, бросил Михальцевичу.

– Покажи им мандат.

Михальцевич долго рылся в сумке, наконец нашёл мандат, подал Сапежке:

– Читайте, пожалуйста. Мы из Москвы.

Мандат прочли по очереди, сначала Сапежка, потом Иванчиков, переглянулись.

– Все в порядке, товарищ Сорокин, – отдал Сапежка мандат Шилину, – прошу извинить. Можете ехать дальше. Вам куда?

– Нам до Гомеля, – ответил Михальцевич.

– Ну что ж, до встречи в Гомеле. – Сапежка козырнул и, словно оправдываясь, склонил голову.

Ксения перестала плакать, удивлённо посматривала то на Катерину, то на Иванчикова, ничего не могла понять. Народ разошёлся.

– Обозналась девчонка, – сказал хлопец в бушлате и тоже пошёл в своё купе. – Промашечка вышла.

Катерина взяла Ксению за руку, повела к выходу.

– Тебе сейчас сходить, – сказала она. – Твой разъезд.

– Тётя, так они же бандиты.

– Молчи. Без тебя разберутся.

Поезд остановился всего на одну минуту. Ксения едва успела сойти, как он тронулся.

Сапежка сказал Катерине:

– В Гомеле вы нам понадобитесь.

– Хорошо, я не отойду от вас, – пообещала Катерина.

Однако до Гомеля так и не доехали. Через два перегона на полустанке Михальцевич и Шилин схватили свои мешки, сумки и выскочили из вагона. Сапежка, как только они направились к выходу, сделал знак Иванчикову и тоже рванулся к двери. Спрыгивая уже на ходу, увидели, что те двое удаляются в сторону вокзальчика.

На полустанке было всего два домика: один станционный, второй жилой, с пристроенным сарайчиком. Со всех сторон за полустанком начинается молодой сосняк. Но рос он всего лишь небольшим островком – за ним лежало широкое голое поле.

Шилин и Михальцевич дали маху, сойдя здесь. Они рассчитывали сразу же скрыться в чащобе и, поверив в удачу, приняли этот сосняк за большой лес. А большой лес чернел отсюда верстах в трех. Заметив, что сошли на полустанке и двое чекистов, поняли, что теперь те от них не отстанут. Двое на двое, преимущества ни у кого не было.

– Сволочи, – выругался Шилин, – привязались.

Шилин и Михальцевич сели у стены станционного здания, а шагах в ста от них, под старым дубом, сидели Сапежка и Иванчиков. Непримиримые противники, которым бескровно, без боя не разойтись.

– Чего ты притащил в вагон ту девчонку? – допытывался Сапежка.

– Ей было со мной по пути. И нужна была для опознания бандитов.

– Так научил бы её, дуру, что и как делать. Раскричалась…

– Я говорил ей, чтоб сидела, не таскалась по вагону, а она не послушалась.

– Не послушалась, не послушалась… А теперь что делать будем? Ручками помашем им на прощание? Или придумаешь что-нибудь?

Иванчикову были неприятны эти попрёки: он, что ли, виноват, что так вышло? А придумать что-то надо. Что? Людей поблизости нет, на помощь никто не придёт. Подтверждением этому был и замок на двери жилого домика.

– А чего они сидят? – как бы у самого себя спросил Иванчиков. – Шли бы полем во-он в тот лес.

– Значит, что-то удумали. Не то, что ты.

– Так придумайте сами, – обиделся Иванчиков.

А между Шилиным и Михальцевичем шёл другой разговор.

– Поспешил ты, поручик, пускаться в бега. И я, старый дурень, за тобой кинулся.

– Я же думал, здесь лес. А в вагоне мы были как в мышеловке. А тут что они нам сделают? Пусть попробуют сунуться. – Выпуклые глаза Михальцевича потемнели, как бывало всегда, когда тот на что-то решался. – Подстрелить бы одного, тогда второй даст драла. – Он встал со скамейки, крикнул: – Эй, хлопцы, давайте сюда, веселее будет.

– Иди ты к нам, – ответил ему Иванчиков, – тут места больше.

На этом переговоры и закончились. Никто не тронулся с места. Насторожённо и опасливо противники следили друг за другом. У Сапежки и Иванчикова было все же преимущество: переданная Иванчиковым телеграмма рано или поздно поднимет на ноги милицию и чекистов. Должны же узнать (скажут в поезде), на каком полустанке они сошли. На это и уповали, особенно Иванчиков. Он также верил, что и Катерина что-нибудь предпримет, сообщит на какой-нибудь станции о происшедшем.

А на полустанке по-прежнему никого не было видно. Скорее всего, никто тут и не живёт.

– Пустыня, – раздражённо сказал Шилин. – И надо же было именно на этом полустанке сойти. Куда мы теперь сунемся? А тут ещё нога разболелась, не побежишь.

– Не повезло, – виновато согласился Михальцевич. – Эх, была бы винтовка, снял бы их, как рябчиков.

– А ты из пистоли попробуй, – подзадорил его Шилин.

– Попробую. – Михальцевич пересел так, чтобы Шилин заслонял его, и стал доставать из кобуры наган.

– Стоп! – осадил его Шилин. – Они ведь тоже пальнут. Давай-ка ближе к углу, чтобы сразу за дом.

Иванчиков и Сапежка заметили их манёвр, укрылись за ствол дуба, взялись за кобуры.

– Эй, спрячь свою цацку! – крикнул Сапежка Михальцевичу.

– Это вы спрячьте, – ответил тот. Фактор неожиданности был утерян, стрелять не стал. – Товарищи, тут какое-то недоразумение. Мы же свои.

– Так чего было бежать из вагона? – спросил Иванчиков, всем своим видом показывая, что верит им и хочет решить дело миром.

– Вы же у нас документы проверяли.

– И я вам свой предъявил, – сказал Сапежка.

– Вот и давайте разойдёмся, – предложил Михальцевич. – А то ещё перестреляем друг друга. Ну как, разойдёмся?

Сапежка молчал. Иванчиков хотел было что-то сказать, но Сапежка сделал ему знак: ни слова. В обоюдном молчании прошло несколько минут. Первым не выдержал Шилин:

– Товарищи, может произойти непоправимое. Нам нужно третье лицо, чтобы во всем разобраться.

– Вот это толково, – посмотрел на Иванчикова Сапежка, – подождём, может, кто и сыщется.

Действительно, лучше и не придумаешь: сиди, дожидайся, а телеграмма уже, поди-ка, в губчека.

Снова довольно долго молчали и те и другие. Одни прикидывали, как бы все же уйти, скрыться, а другие – как не дать им этого сделать. Время работало на чекистов.

– Надо отрываться, – сказал Михальцевич Шилину.

– Куда?

– Полем в тот вот лес.

– У меня нога разболелась. Их двое. Подсеки хотя бы одного. У тебя рука твёрдая.

Михальцевич перевёл взгляд на чекистов. Лицо его, круглое, пухлое, тронула бледность, губы ломко передёрнулись, один глаз прищурился, словно он уже целился из нагана.

– Пересядь ещё ближе к углу, – сказал он Шилину.

Тот подвинулся к краю скамейки, заплечный мешок поставил на колени.

– Выстрелю – сразу же за угол. – Михальцевич повернулся к чекистам боком, незаметно для них достал наган, сунул в рукав пиджака, руку с наганом положил на колено. Теперь выжидал, чтобы кто-либо из чекистов высунулся из-за дуба. Был уверен, что первыми чекисты стрелять не станут. Сам он стрелять умел, долгая война научила.

– Товарищи! – крикнул Шилин. – Должен же кто-нибудь быть на этом разъезде. Послать бы за властями. – Привстал, стукнул несколько раз в раму окна, готовый сигануть за угол.

Михальцевич тоже постучал кулаком в стену. И когда Сапежка, не заметивший ничего опасного, хотел что-то им крикнуть и на секунду показался из-за дерева, прогремели два выстрела. Сапежка громко ойкнул, отшатнулся от дуба. Третий раз Михальцевич выстрелил уже из-за угла, за которым вместе с Шилиным успел укрыться. Сапежка, цепляясь растопыренными пальцами за шершавую кору дуба, ополз на землю. Он был ранен, но поначалу не понял – куда, боль пронизала всего. Падая, увидел на секунду дом, поляну, сосняк, потом все это стало удаляться, отступило, кануло, и он остался в каком-то пустынном пространстве…

Иванчиков обхватил Сапежку сзади, поднял, поставил на ноги, но тот снова осел вниз.

– Не надо, я убит, – проговорил Сапежка. Его широкоскулое смуглое лицо побелело настолько, словно в нем не было ни кровинки.